Ругаясь, что я так нетерпелив, отец навалился всем телом, придавив меня к столу, и погрузил в рану пинцет, чтобы попытаться извлечь пулю, и эта сильная боль уже не шла ни в какое сравнение с тем, что я чувствовал прежде.

Рыча, вырывался из мощных тисков отцовских рук, но не удавалось сдвинуться даже на миллиметр. Уже тогда я задумался, подсознательно догадываясь, что собой представлял мой отец, который лёгкостью удерживал меня. Додумать до конца эту мысль не удалось. Адская боль затмила мой разум, окружила плотным кольцом сжигающего огня. Вмиг всё стало совсем неважным, абсолютно всё на свете, кроме одного единственного главного желания — избавиться от приносящего столько проблем образа.

Испытывая нечеловеческие страдания, я не позволял себе потерять сознание. Перед глазами всё плыло, сердце билось в ритме пулемёта, кожа горела, но все эти ощущения я связал с последствиями ранения.

Через несколько секунд, которые показались мне вечностью, отцу удалось ухватить пулю и осторожно извлечь её из раны. Услышав звон падающего в миску металлического предмета, я почувствовал жжение от следующей порции спирта и смог освободиться от настойчивых отцовских рук, немного расслабившись.

Боль медленно уходила. Отец чем-то заклеил рану, помог сползти со стола и, поставив меня на ноги, строго вымолвил:

— Ты меня с ума сведёшь! Надо же, пулю схлопотать! Ты, ведь, мог погибнуть, Александр! Пообещай мне впредь вести себя осторожней!

— Хорошо, — хриплым шёпотом сказал я, еле разлепив пересохшие губы.

Вдруг меня осенила догадка, но перед глазами висела мутная пелена. Как я не пытался что-либо разглядеть, отказавшее зрение не позволило.

Отец же затащил меня в мою комнату и уложил в постель, которая теперь состояла из матраса, брошенного на пол, ведь там больше не осталось никакой мебели. Пустая комната кружилась вокруг меня, пока я не провалился в долгий спасительный сон.

Тёплый луч солнца упал на моё лицо сквозь раскрытое окно. Я открыл глаза. На дворе стояла прекрасная солнечная погода. Лёгкий прохладный ветерок раздувал голубые занавески на распахнутом окне, наполняя комнату свежим воздухом.

В доме было тихо. Я лежал на брошенном на пол матрасе, касаясь пола пальцами одной руки. Прислушиваясь к себе и к своим ощущениям, вспоминал события вечера.

Меня подстрелили…

С трудом добрался домой…

Отец вынул пулю…

Вернул человеческий облик…

Не успел убедиться в своём предположении. Меня, смертельно усталого и измученного, мгновенно сморил исцеляющий сон. Восстановив в памяти события вечера, боялся, что желаемое привиделось мне во сне. Всё ещё глядя в потолок, затаил дыхание, собрал всю свою решимость в кулак и поднял кисть руки на уровень глаз. Убедился, что, каким-то непостижимым образом, принял человеческое обличье, и, наконец-то, облегчённо вздохнул.

Осторожно поднявшись, прошёлся по комнате. Взглянув в зеркало, отметил, что стал как будто выше и даже немного похудел, хотя и раньше не был толстым. Разворот плеч стал шире. Бледное лицо, тёмные круги под глазами, но в целом вид вполне человеческий. Определённо, привычный образ меня устраивал больше, чем волчий. Рана на бедре почти не болела. Отклеив повязку, на её месте обнаружил свежий розовый рубец. Невероятно! Она затянулась. Сколько же я спал?

Собираясь одеться, перебрал все свои вещи, но, как на зло, одежда была совершенно мала. Не подобрав ничего подходящего, пошёл к отцовскому шкафу и взял его джинсы и футболку, надел и отметил, что они мне почти в пору.

Входная дверь была заперта снаружи. Заботливый отец закрыл на ключ, чтоб никакой случайный прохожий не смог потревожить мой сон. Пришлось выбираться наружу через раскрытое окно моей комнаты. Обойдя дом кругом, я присел на крыльцо, нежась в последних лучах осеннего солнца. Стоял самый разгар золотой осени. Окружающий хутор лес был облит разноцветными красками. Ближе к хутору в низине преобладала ещё зелень, а чем выше лес поднимался к горам, тем больше разливалось по нему золота с красными вкраплениями островков осиновых деревьев, и только вечнозелёные пихты выделялись своей тёмной зеленью, кажущейся на фоне ярких красок осени почти чёрными.

Из соседнего посёлка, как обычно, верхом на коне вернулся отец. Я пошёл ему навстречу, поприветствовал, придержал вороного, который заметно занервничал при моём приближении. Сухо ответив на приветствие, отец спешился и снял со спины животного седельные сумки. Судя по его хмурому лицу, мечущим молнии глазам и тому, что проронил он всего несколько слов, я догадался, что отец находился в отвратительном настроении.

Отперев дверь ключом, который как всегда был за притолокой, мы вошли в дом и внесли поклажу на кухню. Отец доставал из сумок закупленные в посёлке продукты и складывал их на стол. Сидя на скамье напротив него, я машинально наблюдал за его движениями и пытался собраться с мыслями, которые в моей голове смешались в невообразимый винегрет. Нам надо было многое обсудить, и разговор, судя по настроению отца, обещал быть неприятным.

Наконец, все продукты были расположены на отведённые им места. Святослав сел на табурет с противоположной стороны стола. Его лицо оставалось мрачным. Глаза сверкали стальным блеском, когда он глядел на меня. Наконец, он нарушил молчание, заговорив сухим холодным тоном:

— Все последние сутки жители посёлка обсуждают произошедшее предыдущей ночью. Подозревают, что в посёлок наведывался большой чёрный волк. Кое-кто видел зверя на окраине по утрам, некоторые встречали недалеко от жилья, похожие на волчьи, следы. Хотя звери такого размера и масти никогда не водились в этих местах. Не все верят, что это был волк, но найдено множество следов, пятна крови, и это уже после того, что я постарался уничтожить большую их часть. Охотники собираются выследить зверя, который, как считают, покушался на их скот.

Отец сердито замолчал, всматриваясь в моё лицо, а затем выдал резко:

— Такой глупости я от тебя не ожидал! Объясни мне, о чём ты думал? Как ты мог пойти в посёлок? Александр!

Не смея взглянуть Святославу в глаза, я немного растерянно молчал.

— Отвечай! — в голосе отца прозвучал металл.

— Я не знаю, что на меня нашло, наверное, ты прав — я поступил глупо, — еле выдавил из себя.

— Ты мог погибнуть! Понимаешь? — взорвался он.

— Тогда не понимал, — ответил я, но затем, вдруг начав злиться, с вызовом посмотрел в серые глаза отца и громко заявил: — А может, лучше было умереть? Ты даже не представляешь, что творилось у меня в душе! Я думал, что навсегда останусь в звериной шкуре! Такая жизнь мне была только в тягость.

— Если бы ты погиб, пропало бы всё, ради чего я и твоя мать жили всё это время. Она много лет тебя берегла! Едва только возникала опасность, увозила на другой конец страны, чтобы спрятать, спасти, — осуждающе глядя на меня, выдал отец.

— От чего спасти? — воскликнул яростно. — Я не понимаю, зачем меня надо спасать? Что мне угрожает? Я рос обычным ребёнком! Или она знала, что я стану чудовищем?

— Ты не чудовище, Александр, — понимая, что я всё больше распаляюсь, отец приглушил свой гнев.

— Так что же я такое? Посмотри на меня, я не похож на монстра? Только лишь вчера я был лохматым, зубастым зверем, алчущим убивать! А моя рана? Она зажила! Раны не заживают так быстро, только если я не проспал две недели! — я почти кричал.

— Возьми себя в руки, — сказал на это Святослав. — Иначе снова произойдёт оборот.

Спокойные слова отца повергли меня в пучину безотчётного страха, словно окатив ледяной колодезной водой. Снова стать зверем? Только не это! Но успокоиться я уже не мог. Меня буквально трясла крупная дрожь.

— Оборот? Нет! Я не хочу… — только и мог вымолвить, нервно стуча зубами.

— Если не будешь контролировать свой гнев — это снова произойдёт. Хочешь ты этого или нет! Закрой глаза, дыши глубоко, медленно считай до десяти. — спокойно наставлял отец, но я был не в силах последовать совету — вскочил, забегал по кухне между столом и печью, от входной двери до двери своей комнаты. По пути спотыкаясь, задевал множество предметов на полу: то ножку табурета, то ведро, то небольшую кучу дров у печки. Святослав задумчиво следил за моими метаниями движением глаз. Я снова сел напротив, решив задать главный вопрос: