Он указал на наручники.

— У вас же был напильник, и отмычка, и нож, — опасливо глядя на Арсеньева, подал голос Дин.

— Забудь, — хмыкнул Клод. — Все, гады, нашли и забрали!

Туся невольно вспомнила замечание старого Ларсена про «сербелианскую туфту», которую можно вывести из строя при помощи любой иголки. Интересно, а если бы информатор Сопротивления не обнаружил под шапкой косы, скрепленной заколками, он бы приколол к ее воротнику булавку? Не слишком ли это напоминало поддавки? Впрочем, хитрый лис, возможно, все еще надеялся получить свое вознаграждение, да и терять им все равно было нечего.

Сначала Туся попыталась извернуться и достать шпильку сама. Однако затем ей пришлось согласиться на помощь Арсеньева. Причем для того, чтобы Командор дотянулся до ее пребывающей в достаточно жалком состоянии прически, ей пришлось положить голову на колени Клоду.

— Ох, женщины, женщины, — покачал головой Корзун. — И что бы мы делали без вас?

Арсеньев от замечаний воздержался. Вытащив шпильку, он придвинулся спиной к спине Клода, на ощупь освободив того от наручников, так быстро и сноровисто разомкнув цепь, что Корзун даже присвистнул:

— Можно подумать, всю жизнь этим занимался.

— Всяко легче, чем зашивать аорту или вслепую вытаскивать осколки и прочие поражающие элементы, — отшутился Арсеньев. — Я мог бы освободиться и сам, — продолжил он, терпеливо поджидая, пока Клод справится с замком. — Но лишний болевой шок мне сейчас не нужен.

Туся невольно вспомнила эпизод с наручниками в доке. Под воздействием депрессивного излучения она в тот момент оказалась полностью погружена в сознание Командора и не только видела, но и чувствовала все, что ощущал он. Потому слова насчет болевого шока не показались ей пустой болтовней.

Когда Туся и Дин освободились от наручников, Арсеньев стал прощаться с Корзуном.

— Ты это куда? — строго глянул на него полковник. — В таком составе соваться на вышку без экипировки и оружия даже не мечтай! И сам сгинешь и других погубишь ни за что.

Арсеньев пытался возражать, но рядом с полковником все тем же непостижимым, незаметным для охраны образом возник невысокий, но жилистый мужчина, на вид ровесник Арсеньева, со смуглым, скуластым лицом, жесткими черными волосами и глазами, разрезом напоминающими пару кривых кинжалов.

— Капитан Такеши Минамото, — представил Корзун подчиненного. — Он и его рота отправятся с тобой.

— Рота? — удивленно переспросил Арсеньев.

— Ну, не совсем, — замялся Корзун.

— Нас сильно потрепали в районе Космопорта, — невозмутимо пояснил капитан Минамото. — Поэтому боеспособных солдат у меня набралось только на одно отделение.

— В таком случае Дин останется здесь и присмотрит за нашими ранеными и Шусмиком, — распорядился Арсеньев, убедившись, что барсы, которых отобрал капитан Минамото, вполне боеспособны и к выполнению задания готовы.

— Доставишь Серегу и образцы на любой из кораблей, считай, что не только на губе отсидел, но и вообще задание не проваливал, — устраивая питомца в ногах Дирижера, строго глянул на Дина Командор.

— Эх, жалко, что ноутбук погорел, — едва ли не с завистью глядя на отправляющихся на верную гибель товарищей и стараясь не смотреть на притихшую рядом с ним мать, вздохнул Пабло.

— Нечего жалеть! — успокоил его Командор, едва заметно улыбнувшись сеньоре Эстении. — После такого шока тебе не меньше двух недель надо на восстановление.

— И все-таки мне лучше отправиться с вами, — освобождаясь из материнских объятий, засобирался Пабло. — Для того, чтобы сдвинуть границы поля, нужен оператор межсети, а среди бойцов полковника Корзуна ребят из нашего подразделения не осталось. Это не так сложно, как наш первоначальный план, — продолжил он, предупреждая возможные напоминания о необратимых последствиях для здоровья. — И не требует подключения по нейросети.

— А ты идти-то сможешь? — с сомнением заметил Клод, который со странным выражением на лице наблюдал за общением Пабло и сеньоры Эстении.

Похоже воспитанник Вернера очень хотел убедить себя в том, что уже достаточно самостоятелен и может обойтись безо всяких там телячьих нежностей. Но вместе с тем, ему очень хотелось, чтобы его мать ждала его не в мире ином.

— Сюда же я как-то дошел! — пожал плечами Пабло.

— Что скажешь, Павел Иванович? — вопросительно глянул на Корзуна Арсеньев, испытывавший по поводу молодого барса большие сомнения.

— А что тут говорить? — растирая освобожденные от наручников запястья, пожал плечами Корзун. — Твой орел — тебе и решать. Конечно, жалко разлучать сына с матерью, — вздохнул полковник, глянув на сеньору Эстению, которая с его потрепанным полком прошла весь крестный путь от Космопорта до лагеря. — Однако изменять настройки силовых полей лучше, имея в группе профессионального оператора.

— Иди, сынок, — благословила Пабло сеньора Эстениа. — Делай то, что считаешь нужным, и обо мне не беспокойся.

Легко сказать, не беспокойся. Особенно, если учесть, что сеньора Эстениа не собиралась оставаться сторонней наблюдательницей, пассивно ожидающей, когда ее спасут. Едва зашла речь о том, чтобы отвлечь охрану, дав Арсеньеву и бойцам капитана Минамото незаметно подобраться к ближайшему канализационному люку, она мгновенно встрепенулась.

— Отвлечь? Так это же почти что моя профессия!

Туся вспомнила эпизод в элекаре, эти «Елочки-пенечки», «Сороки-сороки» и прочие ладушки. Пожалуй, умению сеньоры Гарсиа удерживать самую сложную аудиторию могли бы позавидовать многие звезды сцены. Другое дело, что сегодня наградой актрисе служили не аплодисменты и горящие интересом глаза детей, а жизнь нескольких десятков тысяч человек. А в случае провала ее ожидал не свист, а разряд плазмы в грудь.

— Маам! — запротестовал было Пабло, но мать не дала ему продолжить.

— Иди уже! Встретимся на корабле, — улыбнулась она, поднявшись в полный рост и нарочито шумно пробираясь в сторону периметра сектора.

— Куда?! Зачем? — двинулся следом за ней Корзун, который воспринимал сеньору Гарсиа как часть личного состава своего полка и потому чувствовал ответственность за судьбу отчаянной женщины. — Вот баба ненормальная! Никакого с этими учительницами слада!

Тем временем сеньора Эстениа уже достигла границы периметра. Заметив приближение двоих надзирателей, она бросилась к ним в ноги с отчаянным бесстрашием домашней кошки, которая в попытке защитить котят атакует свирепого бойцовского пса.

— Мой сын! Мой бедный сын! Что вы сделали с моим сыном?!

Из глаз ее градом катились слезы, в голосе, казалось, звучала боль всех матерей планеты, а заломленные назад, скованные наручниками руки вздымались вверх, точно обрубленные искореженные крылья.

Хотя Туся следом за Арсеньевым и барсами медленно почти ползком пробиралась в сторону ближайшего канализационного люка, сеньора Эстениа, которая в отчаянной попытке привлечь внимание даже вскарабкалась на насыпь периметра, была видна всему сектору точно скульптура на высоком постаменте.

— Уймись, женщина! Давно плетей не видела! — замахнулся на нее своим грозным орудием устрашения один из надсмотрщиков.

Сеньора Эстениа только рассмеялась. Ее поставленный голос, усиленный эмоциями, разносился, вероятно, даже за пределы генераторов силового поля, во всяком случае так казалось Тусе, которая делала над собой титанические усилия, чтобы тоже не начать голосить, выплескивая боль, усталость и страх.

— Плети?! — вскричала сеньора Эстениа. — Он будет пугать меня плетьми! Да вы сердце из груди вынули, душу крючьями изорвали, что мне теперь ваши плети! В чем провинился мой сын? Чем виноваты другие дочери и сыновья? За что вы хотите из них выкачать жизнь? Кто дал вам такое право?

— Заткните эту фурию! — прикрикнул на подчиненных начальник сектора. — Вы что, хотите дождаться бунта! — добавил он, указывая на заключенных, по рядам которых шел гул и гневный ропот.

Люди сбрасывали оцепенение усталого безразличия, и сеньора Эстениа, стоявшая на насыпи среди хаоса, грязи и крови, представлялась Тусе воплощением самой Свободы, словно сошедшей со старинного полотна картине Делакруа, чтобы в очередном воплощении обрести новый смысл. Начальник сектора опрокинул ее и замахнулся, чтобы рассечь лицо и заставить замолчать. Но на пути его безжалостного оружия оказался полковник Корзун. Плеть изменила свою траекторию, обрушиваясь на голову владельца.