Гнев. Боль. Страх… Последнего стало слишком много, и меня это злит. Почему они боятся? Я дал им лучшее. Я построил город, равного которому нет на фьордах. Ради диковинок и чудес нашего дома сюда плывут хёггкары из самых дальних земель. Так почему я постоянно чую запах страха?

– Перворожденным это не нравится… Перворожденные гневаются…

Шепот проносится над площадью и стихает, стоит мне обернуться. Ярость дрожит внутри. Глупцы! Я дал им все. А они боятся и поминают Перворожденных! Какие же глупцы!

– Отныне в этом городе никто не будет поминать Перворожденных! Я запрещаю! – кричу я. И вижу ужас в глазах людей. Вижу, как они отшатываются, а уважение на их лицах сменяется паникой. Но ярость, черная огненная ярость уже застилает глаза. – Отныне все будет иначе!

– Но риар… как же без Перворожденных? Кто мы без них? – бормочет конухм. Он стар. Так стар, что уже не боится спорить даже со мной.

– Нет никаких Перворожденных! – ору я. – Они все в ином мире! А мы здесь. И жить надо здесь. Жить грядущим, а не глупыми традициями и суевериями. Жить тем, что я даю вам, всем вам! В моих руках свет новой жизни, свет знаний!

Они шарахаются в сторону, и злость застилает глаза. Проклятые глупцы! Разве они не видят, как прекрасен наш дом? Разве не понимают, каким он станет завтра?

Проклятые испуганные дураки.

Отворачиваюсь.

Белые ступени расстилаются передо мной полотном. Дорогой в небо. Тысяча без одной гладких, мраморных ступеней. Я мог бы сесть в поднимающую корзину и взлететь на верхнюю террасу за несколько минут. Но мне нравится идти пешком. Нравится смотреть по сторонам, видеть укрощённый водопад, ровные дуги моста между двумя пиками скалы, стальные кольца, охватившие гору, и пузатые светильники, покачивающиеся вдоль лестницы. Мне нравится то, что я создал. И то, о чем еще только мечтаю.

И я уже не слышу шепот за спиной.

– Мертвое железо… Мертвая гора… Перворожденные злятся… Беда, беда будет.

Солнце слепит глаза. Вершина горы прячется в шапке облаков. Я поднимаюсь все выше и…

…просыпаюсь.

И не понимаю, почему так темно. Где яркое солнце, прекрасный город, сверкающие белые ступени? Почему меня качает, а в крохотном окошке висит огрызок бледной луны?

Я села на кровати и помотала головой, приходя в себя. Мне приснился сон. Яркий и такой реалистичный, что я не сразу поняла, что видела лишь грезу. От сна осталось странное ощущение – радостное и тягостное одновременно. Я поежилась, сбрасывая мутный туман видения. И поморщилась – правую ладонь неприятно дергало и саднило. Хотя после моей выдающейся гребли в этом не было ничего удивительного.

Вздохнув, я поднялась с кровати. Сон испарился, и я по опыту знала, что снова провалиться в дрему уже не получится. Так что, ежась и потягиваясь, я вышла на палубу «Медузы», поплескала в лицо холодной дождевой воды из бочки. Последний Берег кутался в туман рассвета. Над морем медленно разгоралась полоса зари, протягивая по волнам золотые ленты. Полоса суши сейчас была тихой и мирной, от ночных костров остался лишь тонкий дымок и зола. Ильхов видно не было, даже они еще спали.

И я вдруг поняла, что сейчас, в ласковых лучах рассвета, бухта по-настоящему красива. Я смотрела на мшистые валуны и лес, поднимающийся вдали. На синие скалы, стыдливо прячущиеся в тумане. На шапку низких облаков. На серо-зеленую волну, мягко облизывающую песок.

Прекрасное, удивительное место! Странно, что я не увидела этого раньше. А еще город… Он тоже…

Я хлопнула себя по лбу. Что за чушь лезет в голову? Проклятый город тоже прекрасен? Полно, Мира! Чего только не придумаешь, поддавшись очарованию рассвета! Даже меня вон проняло. А ведь брат всегда говорил, что когда Единый раздавал романтичность, я стояла за упрямством!

Вспомнив Алекса, а заодно и Джета, я загрустила. Но лишь на миг. Еще раз плеснув в лицо водой и отфыркиваясь, я решительно покинула «Медузу» и отправилась исследовать бухту. Чувствовала я себя превосходно, значит, самое время придумать новый план побега!

В конце концов, с чего я взяла, что единственный выход отсюда – по воде? Наверняка есть и другие!

Воодушевлённая, я дошла до костров и остановилась. Привалившись спиной к доскам таверны и укутавшись в одеяло, которое я вчера оставила на берегу, спал Шторм. Сидя. Похоже, он провел так всю ночь. Боги, неужели я заняла его кровать, и ильху больше негде спать?

Я прикусила губу, рассматривая мужчину. Его глаза были плотно закрыты, ресницы не двигались. Белая косица упала на щеку, почти закрыв пугающий знак. Второй щекой ильх уткнулся в ветхое одеяло. Спящий Шторм выглядел таким красивым, удивительно молодым и странно беззащитным. Невероятное зрелище.

Что-то сладкое и маетное всколыхнулось внутри. Легкое, как пузырьки игристого вина, нежное, как перышко… Прекрасное. Коснулось души, погладило.

Что-то незнакомое.

И пугающее.

Я осторожно отступила. Шторм не шевелился. Развернувшись, я торопливо пошла прочь.

***

Он проснулся, когда дева ступила на берег, но глаза не открыл. Даже не пошевелился, когда она замерла рядом, рассматривая его. Морской ветер игриво погладил Шторму щеки, дразня ароматом девы. Ее кожа все еще пахла мятой и вереском. Приятно. Хотя ильх предпочёл бы ее истинный запах. Мягкий, будоражащий…

Ресницы все-таки дрогнули.

А дева чего-то испугалась. Он услышал ее тихий вздох, а потом быстрые удаляющиеся шаги.

Ну и куда лильган собралась?

Шторм открыл глаза и с интересом проводил взглядом почти бегущую по берегу тонкую фигурку. Пометавшись в разные стороны, Мира все-таки выбрала направление и полезла на гору. Шторм нахмурился. Там, за валунам, таилась неприметная тропа, ведущая в сторону перевала, но чужанская дева ее ни за что не найдет…

Нашла! Чтоб ее!

Нашла и полезла на скалы, довольно уверенно двигаясь вперед. А потом и вовсе пропала из вида. Похоже, сегодня дева решила выбрать для побега наземный путь.

Шторм со вздохом поднялся, покрутил головой. Тщательно промял ноющую после неудобного сна ногу. Сделал череду выпадов, возвращая телу подвижность и гибкость. Ту, которая все еще была ему доступна. От привычных рывков и наклонов в голове зашумело. Тело отзывалось неохотно, жалило болью. Но Шторм уже давно не обращал на боль никакого внимания. И движения тянул медленно и неторопливо, словно стоял под водой. Мышцы и кости ныли, требуя оставить их в покое, но Шторм продолжал. Он знал – есть способ прекратить эту боль, вернуть столь желанные силу и быстроту. Простой способ. Достаточно лишь насыпать в рот щепоть черного пепла из мешочка на поясе… И боль исчезнет.

Соблазн был так велик, что Шторм ощутил во рту вкус. Острый, жалящий, горячий. Сладковатый. Вкус тлена и смерти. Вкус исцеления и свободы. От желания его почувствовать заныла челюсть, а мышцы дрогнули, срывая очередной плавный выпад.

Но Шторм лишь со злостью втянул воздух, вернулся в исходную стойку и продолжил.

Закончил разминку и пошел к источнику умываться, фыркая от холодной воды. Потом задумчиво сжевал подсохшую лепешку.

И лишь после этого неторопливо двинулся за беглянкой.

Шаловливый ветер подгонял, дразня ароматом мяты и вереска, но Шторм от него лишь отмахивался. Спешить смысла не было, как раз напротив. Лильган упрямая, это он уже понял. А значит, будет противиться до тех пор, пока не поймет – выхода нет. И спасения нет. Она будет пытаться убежать снова и снова, вредить себе и Последнему Берегу, пока не осознает, что все это бесполезно.

Дева будет искать путь, пока не убедится, что его нет.

Так пусть же поймет это уже сегодня. Море для нее закрыто, это лильган уже осознала. Сегодня же она узнает, что и по суше ей не дойти до перевала.

Нет, на самом деле дорога была. Но на этот счет Шторм совершенно не волновался. Он ведь видел дев из-за Тумана. Видел людей из мёртвых земель. Видел и поражался. Насколько они… неприспособленные! Хрупкие, слабые, ничего не понимающие в мире вокруг. И ничего не знающие о фьордах! И Мира тоже такая. Мертвая Конфедерация внушила ей глупую самоуверенность и браваду, но фьорды быстро сдерут их, словно шелуху. И покажут, чего дева стоит на самом деле.