— Жаль. Я надеялся, что вы более благоразумны. И что мы с вами поладим.

— Вы мне угрожаете?

— Вы оказались в очень двусмысленном положении, госпожа Вилсон. Фьорды, которые вы так рьяно защищаете, пока не отвечают на наш запрос о вас. И не ответят, уверяю. — Командор усмехнулся. — Варвары, что с них взять. Там давно забыли о вашем существовании. Человеческая жизнь для дикарей не имеет никакой ценности.

— Можно подумать, что имеет для вас, — вспылила я.

Этан Грей снова усмехнулся и неторопливо пошел к двери. Обернулся.

— Я советую вам хорошо подумать, на чьей вы стороне, госпожа Вилсон. На стороне прогресса и цивилизации или на стороне немытых варваров с их ужасающими обычаями. Вас принесли в жертву, Энни. Я знаю, что такое Билтвейд. Не стоит защищать эту дикость. Подумайте об этом.

Дверь захлопнулась, оставляя меня наедине с желанием швырнуть что-нибудь тяжелое вслед господину командору.

Но разговор оставил тягостное ощущение незавершенности и грядущей опасности.

Когда я окрепла достаточно, меня стали выпускать в небольшой садик, находящийся позади лечебницы. Там я и проводила большую часть времени. Но занимала я себя не бесцельным блужданием по дорожкам и рассматриванием цветов. Я нашла себе занятие гораздо интереснее, а главное — полезнее. Я тренировалась. Укрепляла не только тело, но и силу, пробудившуюся на фьордах. Правда, старалась делать это, не привлекая к себе лишнего внимания.

Я поняла, почему дети озер и скал называют Конфедерацию мертвыми землями. Здесь, в мире, где прошла большая часть моей жизни, словно не хватало какого-то главного ингредиента. Словно у воздуха был иной состав, и я задыхалась, бесполезно пытаясь сделать живительный вдох.

Камни, земля, вода, железо — все ощущалось иначе. Все было бесцветным, несмотря на яркое многоцветье зарождающегося лета. Я ходила по парку, смотрела на бутоны цветов и не чувствовала в них тока жизни.

Гунхильд сказала, что все дело в Зове хёггов. Ученые и исследователи сказали бы, что они меняют что-то на клеточном или генетическом уровне, недоступном человеку. Я бы просто назвала это волшебством. И именно его отсутствие я сейчас так остро и болезненно ощущала. И если это чувствовала я, выросшая в Конфедерации, то как это ощущали бы сами ильхи?

Я знала совершенно точно, что дети скал и озер не смогут жить за Туманом. Зато дети Конфедерации смогут жить на фьордах. Более того, они захотят там жить, если узнают правду. Только жить по своим правилам.

Меня напугали глаза Этана Грея, когда он говорил о фьордах. Этот человек был одержим миром за Туманом. И меня он решил использовать как пешку в своей игре. Поэтому я должна как можно скорее окрепнуть и сбежать.

Главное — добраться до границы, а там я что-нибудь придумаю.

Свой план я начала претворять в жизнь как только смогла вставать. Врачи качали головами, видя, с каким упорством я нарезаю круги по парку. А когда поблизости не оказывалось людей, я развивала и другие навыки. Я пыталась снова увидеть мир глазами пернатых обитателей. Находила птицу, парящую в облаках или сидящую на ветке, и часами таращилась на нее, надеясь ощутить внутри отклик. Но все мои потуги оказывались безуспешными. Я не хотела думать, что на этой стороне Тумана такое влияние и вовсе не возможно.

А еще я изо всех сил гнала от себя мысли о Рагнвальде. Я знала, что должна быть сильной, должна вернуться, а значит, не имею права на слабости.

Я должна вернуться на фьорды.

Вот только как они меня встретят?

За одной из моей странных тренировок меня и застали новые визитеры. Я стояла у кустов дикой розы и таращилась на притаившуюся в ветвях зарянку. Я пыталась влезть в ее пернатое тельце, ощутить ее сердцебиение и увидеть ее глазами стоящую посреди дорожки деву. Мне даже почудилось, что у меня что-то получается, когда за спиной раздался шепот:

— Говорю тебе, это не она! Ты посмотри на ее талию! У нашей толстушки такой сроду не было! А коса? У Энни она лишь слегка рыжеватая, а у этой красная, как огонь! Не она!

— Да, но здесь нет других девушек! А врач сказал, что Энни ушла в парк.

— Ну так что же? Значит, наша глупышка снова где-то потерялась. Ты же знаешь, она вечно терялась и во всем путалась, не понимаю, как она вообще нашла дорогу в горах!

Я закрыла глаза, молясь жестоким перворожденным, чтобы голоса исчезли вместе с их обладательницами. Но увы! Великие хёгги остались глухи к моим мысленным воплям.

— Эннис Вилсон, прекрати делать вид, что не слышишь нас! — прозвенел со всей силой оперной дивы голос моей бабушки — несравненной Катарины-Виолетты.

Я смирилась со своей несчастной судьбой и развернулась. На дорожке стояли родственницы, одетые в строгие и элегантные платья изысканных бежевых оттенков. Признаться, никогда не понимала пристрастие семьи к этому блеклому цвету.

Изумление моих родственниц оказалось настолько огромным, что даже вытеснило вбитое годами воспитание. Тетушки Джун и Хло, кузина Лизбет и сама старшая Вилсон уставились на меня, открыв рты. Они глазели на мое лицо, хрупкие косточки ключиц в вырезе больничной пижамы, тонкие запястья и узкие плечи. Таращились на волосы, скулы, ноги. Чуть ли не тыкали пальцами. Видимо, пытались понять, как из толстой, неуклюжей Эннис получилась эта хрупкая и бледная дева. Сейчас я почти соответствовала стандартам моей семьи. Только почему-то это не радовало ни меня, ни семью.

— А где твои очки? — открыла рот тетя Хло.

— И бока? — поддержала ее сестра.

— Энни! — не сдержалась Лизбет. — Немедленно скажи мне, что ты с собой сделала, чтобы стать такой… красивой!

На последнем слове кузина запнулась и, видимо, сама удивилась, как это слово — «красота» — оказалось в одном предложении с «неуклюжей Энни».

— Боюсь, тебе не подойдет мой способ, Лизбет, — пробормотала я. Родственницы оторопело замолчали, пожирая меня взглядами. — Я тоже рада вас всех видеть.

— Эннис, ты нас ужасно разочаровала! — заявила бабушка.

Я хмыкнула — кто бы сомневался.

— Я ожидала от тебя глупости, но такой вопиющей! — продолжила она. — Ты превзошла собственную мать, мою дочь Розалинду, которая произвела тебя на свет не пойми от кого! Сбежать за Туман! Это просто вопиющая безответственность, глупость и эгоизм! Чем ты только думала? На что рассчитывала? Конечно, я не удивлена увидеть тебя в подобном виде!

Бабушка театрально всплеснула руками. И четыре женщины одинаково и синхронно поджали губы. Я даже засмотрелась, удивляясь подобной слаженности. Может, они репетировали, пока меня не было? Готовили сцену под названием «Наказание непутевой Энни». Что ж, выходило весьма впечатляюще.

— Конечно, тебя прогнали с позором! И до чего тебя довели, ты только посмотри на себя? На тебя же невозможно смотреть!

Тетя Джун поперхнулась, тетя Хло попыталась что-то сказать, но промолчала и сникла. В нашей семье с бабушкой не спорили.

Катарина-Виолетта выпрямила и без того ровную спину и осмотрела зрителей. Потом милостиво кивнула.

— Ты совершила глупость, Энни, но все равно остаешься частью семьи. И возможно, сможешь заслужить мое прощение. Со временем, конечно. А теперь подойди, я тебя обниму, моя девочка!

Я осталась стоять.

— С удовольствием, бабушка. Вот только я не просила твоего прощения. Ни твоего, ни вашего, дорогие тетушки, ни твоего, Лизбет. И как только мое лечение закончится, я постараюсь вернуться на фьорды. В семейное поместье я не поеду, мне нечего там делать. Но если вы привезете небольшую часть маминых сбережений, которые она завещала мне, буду вам признательна. Мне нужно купить одежду и некоторые припасы.

— Ты окончательно свихнулась, Энни! — бабушка от возмущения даже растеряла свою изысканность. Правда, быстро взяла себя в руки. — Я тебе запрещаю!

— Я совершеннолетняя. Ты не можешь мне запретить. Мне жаль тебя огорчать.

— Ты… ты… — бабушка поджала аккуратно подкрашенные губы. Гневно взмахнула рукой. — Порченая кровь. Вся в мерзавца отца!