Я же в своем темном углу застыла с ложкой у рта, глядя на незнакомку. Никогда я не видела таких красавиц. Мягкие темные косы лежали на ее голове короной. Лицо было совершенным. Точеный носик, широко распахнутые миндалевидные глаза янтарного цвета. Высокие скулы и яркие губы. На идеальных щеках лежали мазки нежного румянца. Фигура — высокая и гибкая — сразу заставила меня вспомнить о собственной неуклюжести и вопиющем несовершенстве. Незнакомка была произведением высокого искусства, в то время как я всего лишь результатом работы ремесленника. Но больше всего меня поразила одежда девы. На ней красовалось не платье, а плотные штаны, заправленные в сапоги. Легкую рубашку до груди закрывал широкий кожаный пояс, на котором виднелись ножны с оружием. Плечи укрывал плащ. И это было самое удивительное одеяние на свете. От шеи до лопаток неровной кляксой ткань покрывали черные птичьи перья. И взгляд незнакомки — уверенный, даже жесткий — тоже удивительно не резонировал с ее совершенной красотой, а лишь добавлял привлекательности.

Гостья была воином. Девой-воительницей. И еще она была прекрасна.

Вот только странно, что кухарки, споро поставив перед девушкой тарелку, так же быстро отбежали. И все это не поднимая глаз, словно даже легкий взгляд на деву был опасен. Незнакомка на поведение прислужниц внимания не обратила, кивнула и молча взялась за ложку. Ела быстро, глядя лишь в свою тарелку и отрезая хлеб и сыр кинжалом.

Я со своей кашей давно расправилась, но продолжала сидеть в тени, тайком рассматривая девушку.

И тут распахнулась дверь, впуская холодный ветер. Он сквозняком пронесся по кухне, взметнул юбки, рассыпал крупу, почти погасил огонь в очаге. С ветром пришел Рагнвальд. Он тоже успел привести себя в порядок и переодеться. Сейчас на ильхе были чистые штаны, традиционная здесь кожаная безрукавка, открывающая сильные руки и железный браслет на предплечье. Белые волосы были связаны за спиной, вместе с косицами. Может, поэтому глаза казались еще льдистее. Кухарки пискнули, увидев ильха, а дева-воительница вскинула свои прекрасные глаза. Посмотрела удивленно. И вскочила.

— Альд! — пораженно выдохнула она.

Из своего угла я видела лицо мужчины и поразилась выражению, которое в одно мгновение его преобразило. За время нашего путешествия я видела разные взгляды ильха. Жесткий, равнодушный, холодный, насмешливый. Даже обжигающе-горячий… но вот такого — мягкого, наполненного уютной теплотой, не видела ни разу.

Рагнвальд раскрыл руки, и дева бросилась в его объятия. Повисла на нем, обвилась, как лиана, цепляясь руками за мужские плечи. Я опустила взгляд. Стало… неприятно.

— Трин!

Ну вот и узнала имя незнакомки…

Ильх крепко прижал деву к себе, погладил волосы. Кухарки недовольно поджали губы, словно поведение Рагнвальда им не нравилось. Правда, ему на это было наплевать. Дева счастливо рассмеялась, а потом ошарашенно уставилась на мужчину.

— Альд! Твои волосы… На тебе кольцо… Неужели… но как? Как это возможно? Что произошло? Расскажи мне! Расскажи мне все!

— Я все тебе расскажу, Трин, но позже, я тороплюсь, — рассмеялся ильх. — Зашел взять припасы в дорогу. Но ты все узнаешь, когда я вернусь. Что ты делаешь в Карнохельме?

— Билтвейд, — непонятно ответила девушка.

И словно мороз прошел лютой стужей по горячей кухне. Лица стали суровыми и грустными, а Рагнвальд сжал кулаки.

— Брось, я ведь везучая, — расхохоталась Трин. — Ты сам это говорил!

Ильх придержал сияющую девушку, с улыбкой глядя ей в лицо. И это было слишком… личное. Наблюдать эту сцену и дальше мне совершенно не хотелось, и я поднялась. Хотела незаметно проскользнуть к двери, но, конечно, не вовремя заявила о себе моя неуклюжесть!

Нога зацепилась за лавку, и та проехала по каменному полу с жутким скрежетом. Все, кто был в кухне, повернулись и уставились на меня. Отлично.

Рагнвальд, все еще обнимая деву, тоже.

Наши взгляды встретились. И несколько бесконечных мгновений я видела в глазах ильха непонимание. Он не узнал меня. Он просто меня не узнал! А потом в льдистой синеве вспыхнуло изумление.

— Энни? — пробормотал он.

Я вздохнула, понимая, что сбежать не удалось. И осторожно вышла на освещенную часть кухни. Взгляд Рагнвальда изумленно прошелся по моему лицу, опустился на грудь, мягко обтянутую тканью, рассмотрел бедра, скрытые платьем, упал до краешка туфель. И снова вернулся к лицу — жадно. Ильх освободился от рук Трин и шагнул ко мне, словно его тянуло магнитом. Шагнул, замер, снова впиваясь взглядом в мои волосы, губы, глаза… Его зрачки расширились, наполняя взгляд темнотой. Такой горячей, обжигающей темнотой, что захотелось сбежать… Рагнвальд коснулся моих волос и медленно намотал прядь на свой палец. Отпустил, намотал снова. Он выглядел как человек, который совершенно не отдает себе отчета в том, что стоит посреди шумной кухни, заполненной кухарками и прислужницами. Не понимает, что со всех сторон на нас таращатся любопытные и удивленные глаза.

Он выглядел как мужчина, которому наплевать на эти обстоятельства.

Как ильх, желающий прямо сейчас заняться сексом.

Я смущенно переступила ногами, не зная, как вести себя. Я не привыкла к таким взглядам. Я не привыкла к вниманию. Захотелось снова поправить свои воображаемые очки, но я лишь облизнула пересохшие губы.

Искры в глазах ильха вспыхнули небесным сиянием. Кухарки ахнули, покраснели, затарахтели! Трин, напротив, побелела и яростно вцепилась в руку мужчины.

— Альд! — сипло произнесла она.

Рагнвальд тряхнул головой, на его руках проступил узор изморози. Это завораживало и пугало одновременно… Ильх рывком отпрянул от меня и молча пошел прочь из кухни. Трин бросилась следом. И к моему удивлению, это же сделали и кухарки. Пыхтя и охая, женщины швыряли на лавку фартуки и ухваты, торопливо приглаживали волосы и неслись к выходу так, словно за ними гналось воющее привидение! В одно мгновение кухня опустела. Остались лишь я, хлопающая от изумления глазами, девочка лет восьми и старуха, потягивающая горячий взвар в углу.

— Да-а-а, — прокряхтела она, качая седой головой. На вид старушке давно перевалило за триста лет, но выглядела она при этом довольно бодрой. — Давненько я не слышала такого Зова… Ни от одноглазого Бенгта, ни от Кимлета, ни даже от старого Саврона, пусть будет сладко его душе, пирующей с перворожденными! Значит, в Карнохельме новый хёгг, ох, силища! Вот так новость! Только голова у него белая, страшно-то так… Но каков Зов! Ох каков! Даже мои старые кости пробрало… может, и стоит навестить косматого Гворта, по прежней памяти-то… Если старик еще не помер, конечно, давненько я к нему не заглядывала, кхе-кхе…

Я подошла ближе:

— О чем вы говорите?

— Так о Зове, деточка, — хмыкнула старуха. — О Зове нового хёгга. Не была бы я так стара, может, тоже откликнулась! Видать, соскучился Рагнвальд по Трин! Вроде я слышала ее голос!

Я не стала уточнять то, что было плохо видно старушке с ее места за очагом.

— А она кто?

— Трин? Она вёльда, ты разве не знаешь? Крылатая дева-воительница. Ну и давняя подруга Рагнвальда, который теперь хёгг, вот уж диво… Трин от него венец нареченной уж который год ждет, да, видать, дождется, кхе-кхе… Хотя мне и казалось иначе! Но такой Зов, ох какой! Удивительная пара, загляденье одно!

Старуха причмокнула, отставила свою кружку и, кажется, только сейчас поняла, что говорит с незнакомкой.

— А ты хто? Я тебя знать не знаю! И странная такая, ну-ка, подойди ближе, дай рассмотрю! Что это с твоими волосами? Неужто красные? Или я уже вижу хелево пламя и пора собираться в незримый мир? Так у меня еще дел полно, рано мне! Кыш, кыш, вестница! А глаза твои морем кажутся… Кто ты?

— Гостья, — пробормотала я, отступая от резвой старушки. — И вообще мне пора бежать! Приятно было познакомиться!

Выскочив в коридор, я прислонилась к стене и перевела дух. От того, что случилось в кухне, кружилась голова. А стоило вспомнить взгляд Рагнвальда, как внутри становилось жарко и сладко… Я тяжело вздохнула. Надо скорее убираться из Карнохельма! И от этого ильха. Потому что от мыслей о нем внутри так тревожно и непонятно, сердце стучит в горле, а тело охватывает озноб. Меня словно все сильнее затягивает в воронку новых пугающих чувств, еще немного — и не выберусь… Еще немного — и увязну с головой, потеряюсь! И внутри становится страшно… словно что-то подсказывает — надо бежать!