— Может, еще и в Варисфольд пообещаешь вернуть? — произнесла я и сама удивилась тому, как хрипло звучит голос. Наоралась. Ну или замерзла.

Одноглазый помрачнел.

— Врать я не приучен, — мрачно протянул он. — В Варисфольд тебе возврата нет, дева. Но вылечишь Рагнвальда, жить станешь в Карнохельме, это я тебе, Бенгт Одноглазый, обещаю. И не сердись. Пусть нет у нас трех десятков сияющих башен, да тоже найдем чем удивить. Только вылечи, дева. А там… Риар Города-над-Бездной в долгу не останется!

Я хмыкнула. Значит, от угроз перешли к обещаниям? Ну-ну. Только вот что делать с тем, что на фьорды я приехала к жениху и что я вовсе не врачевательница? И почему чудовище очнулось, я понятия не имею! И вообще, ему не врач нужен, а какой-нибудь звериный знахарь! И то…

Словно услышав мои мысли, Бенгт прищурил свой глаз.

— Ты уж старайся, дева! Хорошо старайся! Награжу, если все сделаешь верно. А если нет… Я уже говорил, врачевательница. Помни мои слова!

Ну вот, снова угрозы. Какое непостоянство!

Я благоразумно прикусила язык.

— Углей я накидал и огонь разжег, для хёгга это сейчас первое снадобье — чтобы жара побольше, — задумавшись, произнес Бенгт. — Вот только от мяса хёгг отказался. Плохой признак! Зверь, который не ест, умирает. А он не ест уже… — ильх растопырил пальцы, нахмурился, мотнул головой.

Он что же, даже считать не умеет?

— Долго! Долго не ест! Как я отправился на поиски лекарства, так и не ест! Так что ты накорми его, врачевательница!

Что? Я должна кормить это чудовище? Это каким, интересно, образом?

— Для тебя я тоже кое-что принес, вы, чужанские девы, говорят, нежные, к сырому мясу и простой жизни неприученные. Наши-то закаленные, а то, что ты иная, я как-то подзабыл… Вот, возьми. Там копчености и сыры, поешь. — Бенгт ткнул пальцем в мешок у скалы. — Шубу оставь себе, обувку я подходящую потом найду, в этой пока походишь. К тому же ходить тебе и не надо, сиди в пещере да лечи моего брата! Да не трясись так! Я же не зверь!

Ну с последним я бы поспорила, но предпочла промолчать.

Ильх досадливо поморщился, окинул меня еще одним хмурым взглядом. Задержался на растрепанных кудрях и кривых очках. Постоял, раздумывая и поглаживая рукоять своего топора. Кто б сказал варвару, что этот жест совершенно не располагает к душевной беседе с ним!

— И еще. Когда хёгг рычит, лучше прячься, дева. Кольцо Горлохума порой тяжелая ноша. А для того, кто призвал зверя в таком возрасте, вдвойне. Так что ты берегись, дева. Слышишь рык — сиди тихо и молись перворожденным, чтобы Рагнвальд вернулся и сохранил свой разум. Мой брат сильный. Он справится! А ты ему помоги, врачевательница! Помоги, слышишь? Это важно.

Бенгт вдруг качнулся ко мне, словно хотел сжать плечи. Я испуганно шарахнулась назад, и ильх застыл. Почесал свою бороду, поморщился досадливо. Кивнул мрачно, развернулся и, не прощаясь, побежал к краю площадки.

Рухнул вниз. И через миг над пропастью взлетел черный дракон. Глянул в мою сторону и, завалившись вбок, полетел вдоль скал.

Я стояла, пока черная туша не превратилась в точку, а потом и вовсе растворилась в облаках.

Из пещеры не доносилось ни звука.

Вздохнув, я развязала мешок, принесенный Бенгтом. Внутри и правда была еда — несколько полосок копченого мяса, лепешки и кусок пресного сыра. В былые времена на такое нехитрое угощение я бы и не посмотрела, а сейчас запихивала сухие куски в рот, облизывая пальцы и урча от удовольствия.

— Скоро я тут сама озверею, — пробормотала, когда голод немного отступил. Усмехнулась, представив, что сказала бы моя семья, увидев сейчас Эннис Вилсон! Вот такую — лохматую, грязную, в чужой одежде, жадно раздирающую кусок мяса и даже, кажется, порыкивающую, чтобы не отобрали! Тетушка Джун наверняка упала бы в обморок, тетушка Хло — потребовала сердечные капли, а бабушка окинула бы разочарованным взглядом, ясно говорящим, что ничего иного от сорняка Энни она и не ждала.

Но сейчас на этой скале не было моих родственников. Здесь были лишь я и чудовище!

С трудом заставив себя остановиться и не съедать все, что было в мешке, я отложила еду. Протерла лицо снегом, сунула в рот ледышку. И, крадучись, двинулась в сторону пещеры. Мне хотелось бы остаться здесь, в относительной безопасности, но не выйдет. Выжить на ледяной скале я точно не смогу, даже в шубе!

Оставшиеся продукты я пристроила у входа, придавив мешок большим камнем. И осторожно вошла в пещеру. Хёгга видно не было, у дальней стены снова возвышалась гора золы и углей. Похоже, Бенгт постарался, завалив дракона по самую макушку. Красноватые прожилки углей порой разбрасывали искры и давали тусклый свет. Я потопталась у входа. Надо придумать, как отсюда выбраться и вернуться в Варисфольд. Там мне помогут! В конце концов, есть же фонд содействия переселенкам!

Хмыкнула. Ну да. Где был этот фонд, когда меня с собственной помолвки утащил дракон?

Возле кучи углей лежали на ящике куски мяса — похоже, Бенгт тут помахал своим топором! Я поморщилась. И что мне делать с этой мясной лавкой? Варварство какое…

Чихнула, подтверждая свои невеселые мысли. И, нахмурившись, полезла в ящики с лекарствами. Не знаю насчет хёгга, а вот мне точно не помешает помощь. Закинув горсть знакомых пилюль в рот, я запила все талой водой и уселась на ящик — думать. Правда, толку от моих размышлений пока не было. Как выбраться из этой ловушки, я по-прежнему не знала. Меня не учили выживать на ледяных скалах или лечить драконов! Я не знаю, что делать!

Снова чихнула и потерла нос.

Гора углей оставалась неподвижной. Может, этот ужасный дракон уже умер?

Я вскочила, не зная, стоит ли радоваться. Если чудовище сдохнет, вряд ли Бенгт меня пожалеет! Покосилась на останки несчастного барашка. Мысль, пришедшая в голову, казалась абсурдной, но надо же что-то делать! Если хёгг выживет, меня хотя бы снимут с этой проклятой скалы!

Конечно, я понятия не имею, как лечить дракона. Да что там! Я не умею лечить даже кошек, у меня никогда не было домашнего питомца. Но если воспринять этого неведомого хёгга как обычного зверя — из костей, мяса и крови, то на него должны действовать лекарства!

Стараясь не вдаваться в размышления о возможных последствиях своего безумства, я вытащила ампулы с антибиотиком и общеукрепляющим средством. Набрала в шприц и воткнула иглу в мясо.

— Надеюсь, у тебя нет аллергии, ящерица крылатая, — пробормотала я, нашпиговывая барашка.

Справившись, стерла со лба испарину и снова осмотрела кучу. Вспотела я не от жары, хотя в пещере было тепло, а от осознания того, что делаю. Хотя терять все равно нечего. Бенгт сказал, что чудовище умирает, значит, я вряд ли сделаю хуже.

— Эй ты, обед подан! — мой голос прозвучал тихо и жалко. — Слышишь меня? Здесь вкусный сочный барашек, тебе точно понравится! Хочешь кусочек?

Дракон не подавал признаков жизни. Ни движения, ни дыхания…

Я подобрала валяющуюся возле ящиков палку и осторожно подошла ближе.

— Ты меня слышишь? Эй, не смей умирать! Если ты сдохнешь, этот одноглазый Бенгт сбросит меня со скалы! Так что немедленно вытащи из этой кучи свою голову и съешь этого несчастного барана! Рагнвальд, ты еще жив? Кстати, у тебя ужасное имя. Тебя так назвали, чтобы все вокруг сломали язык, пытаясь к тебе обратиться? Не знаю, может, у вас на фьордах и принято ломать языки, а я вот не буду. Потому что я из цивилизованной, просвещенной Конфедерации, где нет никаких хёггов и варваров! Слышишь? И я уже ненавижу ваши дикие фьорды! А ну, вылезай! Давай, покажи свою безобразную морду! Ты самый гадкий хёгг на свете, понял? Вылезай немедленно!

Снова ударила по углям, разворошила. Бабушка всегда говорила, что в минуты волнения во мне просыпается уличная девчонка, способная сквернословить и орать. Все дело в порченой крови, утверждала она, ибо истинная Вилсон никогда не позволит себе подобного беспредела. Благородная девушка предпочтет красиво лишиться сознания, а не начнет топать ногами и орать. В нашей семье никто и никогда не повышал голоса. Всю глубину презрения и недовольства Вилсоны способны выразить изящно заломленной бровью.