Так. Кажется теперь я прохожу путь Глобуса. Похоже они решили опоить меня. Ну или сперва спросить разрешения у своей королевы на то, чтобы познакомить нас лично. Ладно. На такую очередность событий я тоже рассчитывал.

— Проснулся? — подросток лет пятнадцати в спортивном черном костюме с тремя полосками принял сидячее положение и плюнул, как плюют гопники, у которых между зубами достаточный промежуток, чтобы выпускать слюни, не разжимая челюсть. — Слышь, Саня, тут новенький проснулся.

Но Саня только пробурчал что-то себе под нос, перевернулся на другой бок и снова принялся храпеть.

— Кто по жизни? — спросил парнишка.

У меня раскалывалась голова. Поэтому, прежде чем ответить я помассировал ее и только потом поднял взгляд на ждущего ответа сокамерника.

— Костя. Меня зовут.

— Лёня! — он подошел поближе и протянул руку.

Я посмотрел на его ладошку. По количеству грязи оценил сколько примерно он тут находится и ответил на рукопожатие.

— Ну рассказывай. Как попал сюда? Эти козлы схватили или в портал угодил?

А Лёня-то болтливый попался. Но мне друзья нужны. Среди людей с автоматами я таких не найду.

— В портал, — коротко ответил я.

— Бывает! — махнул рукой Лёня и указал на лежащего на раскладушке заключенного. — А нас с Саней свеженькими взяли. Он набухался и уснул на остановке. А я таких обычно обчищаю в комендантский час. Пока ментов вокруг нет. Короче, увидел его спящего, только шапку успел стянуть, когда эти появились. Автоматы наставили, какую-то дрянь выпить заставили. Вот теперь мы тут. С Саней лучшими друзьями стали, можно сказать.

— Долго?

— Че?

— Долго сидите?

— А хрен его знает. Тут ни дней, ни ночей нет. Сидим и сидим. Но я почти договорился. Меня таким же солдатом сделать обещали. Буду служить императрице, — он указал на портрет на стене. — Всяко лучше, чем тут прозябать. Автомат дадут, накормят. Тут говорят деревня вокруг. Буду служить госпоже. Видел какая она красивая. Я б ей…ну ты понимаешь.

Я посмотрел на портрет.

— Похоже зелье уже начинает действовать…

— Че?

— Приносят тебе сюда пойло какое-нибудь?

— Ну да. Бодяга. Говорят, чтобы от радиации на этой стороне не сдох пить надо. А я подыхать не собираюсь. Вот и пью.

— А Саня чего?

— А Саню жена из дома выгнала за то, что зарплату пропил. Он поэтому на той остановке и дрых. Все тоскует по ней. Но больше по дочери. Забыть не может. А я ему говорю, что пора б уже начать новую жизнь. Нам отсюда пути нет. Да и не так тут плохо, как в школьных учебниках написано. Еда есть, вода тоже. Просто на несколько веков назад откинуло.

— Пойло пьет?

— Кто?

— Саня.

— Не! — махнул рукой Лёня. — Все мне отдает. Я говорю, что помрет от радиации, а ему все равно. Ну я двойную порцию принимаю. Так даже лучше. Все эти витамины в организме накапливаются наверно.

Значит я не ошибся. Опаивают они приворотным зельем именно здесь. И картина не просто так висит. Интересно, помогает ли это пойло от радиации в действительности? Или все, кто сюда попадают, уже с иммунитетом? Ладно. Полезную информацию для себя я уже получил. О том, что солдаты не проверяют, как пьют. И это уже хорошо. Да и какой смысл? Какой человек в здравом уме откажется пить настойку, которая спасет его от смерти? Рассчитывают на страх людей. А таких как Саня, наверняка, опаивают силой.

Я даже не знаю сколько просидел в этой темнице. Но по ощущениям суток двое-трое. Когда один из солдат приносил нам еду и странный напиток розового цвета в старой пластиковой полторашке, я не отдавал ее Лёне. Я незаметно выливал все под раскладушку и засыпал песком, который тут был повсюду. Воды не давали. Поэтому я изнемогал от жажды. Иногда даже закрадывалась мысль о том, чтобы выпить одну порцию. Успокаивал себя тем, что от одного раза ничего не будет. Но воля оказалась сильнее. Даже пара глотков может сыграть со мной злую шутку во время переговоров с Ариадной.

Примерно на четвертый день Лёня стал колотиться в решетку и просить выпустить его, чтобы увидеть воочию несравненную императрицу. Он в кровь разбил руки о железо, но никто так и не послушал.

— Выпустите! Выпустите! Я хочу ее увидеть! Пустите меня к императрице! Пустите! — начался приступ у гопника еще через день.

Когда снова никто не дал добро, Лёня подбежал к портрету Ариадны, сорвал его со стены и принялся обнимать.

— Я люблю тебя, моя императрица! Люблю! Скажи мне что я должен сделать? И я все сделаю! Позволь мне увидеть тебя… — он целовал портрет, водил по нему пальцами, слезы текли по его щекам.

Вот что значит пить двойную порцию. За себя и того парня. От такого поворота даже Саня, который все это время лежал и только в последние дни из-за жажды начал пить приворотное зелье, с удивлением смотрел на Лёню и не понимал, что с ним происходит.

Судя по нашим разговорам эти два счастливчика, попали сюда незадолго до меня. А значит примерно такой же эффект уже должен быть и у парнишки, который в два раза меньше. То есть у меня. Значит мой выход.

— Повесь картину на место, — сказал я серьезно, глядя на Лёню.

— Че? — поднял брови тот и медленно убрал портрет за спину.

— Дай картину сюда, говорю.

— Нет! — рявкнул Лёня.

Тогда я встал со своей скрипучей раскладушки и подошел к нему. Он встал тоже. Оттолкнул меня. Я не остановился. Тогда паренек набросился на меня. Без кулаков. Ударов. Просто взял в захват и повалил. Так, как обычно дерутся дети. Я намеренно пытался сопротивляться. До тех пор, пока Саня не подошел к решетке и не принялся звать на помощь.

Солдатов долго ждать не пришлось. Люди с автоматами прибежали почти сразу и разняли нас.

— Это моя картина! Моя! — орал Лёня и указывал на меня. — Я не отдам ее ему!

— Эти готовы, — командир с белой повязкой на рукаве показал на нас с гопником. — А этот пусть еще посидит.

— Я хочу видеть императрицу! — не успокаивался Лёня, которого держали под руки.

— Сейчас увидите, — хмыкнул солдат. — Но ведите себя достойно, иначе снова вернетесь сюда, ясно?

Я всегда был плохим актером, но помешательства моего сокамерника и нашей с ним драки за портрет аристократки оказалось достаточно, чтобы меня не заподозрили в обмане. Да и кто подумает, что маленький мальчик догадается не пить снадобье, а выливать его?

Пока мы шли на аудиенцию к Ариадне, я не переставал восхищаться тому, как за триста лет тут все сумела обустроиться аристократка.

Это огромное поселение. С домами, похожими на юрты, не меньше, чем на километр вокруг замка. По улицам, выложенным каменной плиткой, ходят люди. Они не обращают на нас никакого внимания, прекрасно зная, что солдаты ведут всего лишь очередных рабов. Я же, в отличие от местных, постоянно осматривался.

Вот старик стирает белье. Он сперва достает его из котла с кипящей водой, затем бросает в алюминиевый таз, охлаждает и принимается тереть о стиральную доску. Другой мужик грызет семечки у своего дома и провожает нас взглядом. Тут есть даже дети. Двое мальчиков пробегают под растяжкой для белья и тогда старик проклинает их, крича вслед нелицеприятные выражения. Еще один паренек сидит с гитарой на лестнице. Он поет какую-то романтичную песню, посвященную императрице. И всюду висят портреты Ариадны. Стоят статуи, посвященные ей. Пару раз я натыкался на фотографии духа, сделанные на полароид. Эта деревня — настоящий культ одной женщины-призрака.

— Госпожа…

Солдат, приведший нас с Лёней в императорский золотой зал, вышел вперед и приклонил колено перед женщиной, сидящей на стуле, обитом бархатом.

Она одета в белое платье с кокошником, украшенным драгоценными камнями на голове. Справа от нее стоит худощавый старик в черной священнической рясе и посохом в руке. Кажется, если палку убрать, то он попросту свалится. Но если Ариадна дух, то Тихомир вполне живой, хоть и жутко покрытый морщинами и старый, человек.

Я огляделся. Везде в чашах на небольших пьедесталах горит огонь. На стенах висят иконы. Повсюду горят церковные свечи. Стоят молитвословы. Такое ощущение, что я вошел в церковь. Тут даже пахнет также. Только все эти иконы посвящены одной личности. И молиться ей можно не только глядя на изображения. Можно припасть лично к ее ногам и восхвалить ее образ.