Больше я ничего не спрашивал. Прокручивая в голове ту битву с монстром, мне стало интересно — понимал ли дядя Витя, что отправляется в последний путь? Неужели он не говорил мне о последствиях телепортации для того, чтобы уберечь ребенка от опрометчивых поступков и сохранить возможность прожить юные годы, которые, по его мнению, гораздо дороже, чем оставшееся у него время?

В любом случае, старичок совершил подвиг. Спас нас всех, быть может, ценой собственной жизни. Надеюсь, однажды мне удастся узнать, что с ним стало. И если он выжил, то я буду просто обязан его отблагодарить.

— Если хочешь знать, Константин, — продолжил Аввакум Ионович. — Я бы рассказал тебе про Знак сразу. Потому что ты другой. И вряд ли торопишься стать взрослым, в отличие от большинства детей. К тому же, у тебя в твои десять лет есть то, чего нет у многих, кому за сорок.

Машина затормозила. Мы приехали.

Миша тут же хлопнул дверью и забежал в приемный покой. Через некоторое время оттуда вышли дежурные медбратья с носилками и переложили на них мою сестру.

— Все будет хорошо, Маш!

Я успел поцеловать ее в лоб на прощанье, а она бессильно улыбнуться в ответ, когда носилки скрылись за дверями приемного покоя.

Я стоял на улице и бессильно смотрел вслед, словно видел, как ее везут по коридору.

— Спасибо, — сзади подошел Аввакум Ионович и положил руку мне на плечо. — Здесь твои деньги. Пересчитаешь, как будет время. Если чего-то не хватит, ты знаешь, как меня найти.

Я повернул голову и увидел, что аристократ протягивает мне кейс.

— Но я не выполнил задание…

— Мы договаривались, что я заплачу тебе за то, что ты пойдешь на ту сторону и попробуешь найти мою дочь. Свое слово ты сдержал.

Я взял кейс и кивком головы поблагодарил аристократа.

— Я не сошел с ума, Константин, и допускаю, что Милы может не быть в живых. Все мои старания могут быть всего лишь результатом бессмысленной надежды. Но это уже не ваши проблемы. Не проблемы тех, кто рискует своей жизнью, ради того, чтобы помочь мне.

— Когда я уходил, адская гончая взяла след, — сказал я. — Не теряйте надежды раньше времени. Возвращайтесь в парк Горького и ждите девчонок.

— Спасибо, Константин, — он похлопал меня по плечу. — Тебя подвезти?

— Нет. Спасибо. Я останусь тут. По крайней мере, пока не закончится операция.

— Хорошо, — снег под ногами аристократа захрустел за моей спиной, а затем дверь Мерседеса открылась. — Как будут новости, позвони мне.

Я не ответил. Мотор заведенной машины загудел, и она умчалась в сторону парка.

С кейсом, набитым долларами, в руке, стоя перед деревянными скрипучими дверями приемного покоя, сейчас я был готов отдать все, только бы Машка выжила. Но знал, что это не поможет. Только опытность врачей, ее жажда к жизни и воля случая. Вот самый эффективный рецепт.

Шмыгнув носом — подытоживая так свои размышления, — я вошел внутрь. Добрел до ближайшего деревянного сиденья, положил кейс под себя, сел на него и заснул.

Периодически я просыпался от грохочущих на весь коридор каталок с больными, привезенными только что. Сквозь сон слышал, как уборщица окунает тряпку в железное ведро и моет полы, а в нос забивается запах хлорки. Слышал и чей-то плач, который последовал сразу за спокойным голосом доктора, сообщившим печальную новость.

Н-да. Выспаться в этих условиях нереально. Даже с учетом того, что я чертовски устал.

— Молодой человек, — кто-то потряс меня за плечо.

Я открыл глаза. Вытер руками лицо.

— Нам будут нужны документы той девушки, с которой вы приехали. Паспорт и страховой полис, — сказал он.

— С собой нет, но я привезу. Как она?

— Операция прошла успешно. Но состояние стабильно тяжелое. Сейчас девушка в реанимации. Отдыхает.

— Можно к ней?

Врач отрицательно покачал головой.

— В реанимацию посетителям нельзя. Я напишу вам список того, что нам понадобиться. Можете привезти завтра вместе с документами. И не переживайте. Медсестры постоянно следят за больными.

— Хорошо, — покивал головой я.

— Где ваши родители?

— Мм…в командировке.

— Ясно. Кое-что из списка, который я дам, нужно будет купить… У вас есть деньги?

Я бросил взгляд на кейс.

— Есть.

После этого врач написал мне список и отправил домой.

Я вернулся в свою квартиру, упал на кровать и уснул, даже не сняв одежды. Проснулся на утро по будильнику в отвратительном настроении. Но физкультура, гигиенические процедуры и завтрак сделали свое дело. Я собрался и вышел из дома уже совершенно другим. Бодрым и решительным. На субботник, мать его.

— А! Ракицкий! Здравствуй, — Мирослава Игоревна вручила мне ведро с тряпкой и порошком. — Помоги Пушкину отмыть парты. Как пройдетесь по всем кабинетам, можете быть свободны.

— Пушкину? — я повернул голову и увидел аристократа.

Тот дружелюбно помахал мне рукой и снова принялся за дело.

— Да, — ответила завуч. — Надеюсь, совместное занятие поможет вам подружиться.

— Это вряд ли, — шепнул я себе под нос.

Мирослава Игоревна сделала вид, что не услышала и покинула помещение.

От безысходности я только пожал плечами и принялся за дело.

Торопиться было некуда. Футбольный турнир только начался, а закончится не раньше трех. До этого времени нужно держаться неподалеку от завуча, чтобы сообщить ей, если будут новости о Парфенове.

— Ну и геморроя ты всем нам подкинул, шкет, — посетовал старшеклассник спустя некоторое время, отдраивая крайнюю парту в первом ряду.

— Давай быть честными друг перед другом, Пушкин, — ответил я, не отрываясь от дела. — Я вам ничего не сделал. Вы сами создатели своих проблем. Или я не прав?

— Ты слишком задирист для пацана своего возраста и…бастарда, — сказал блондин. — Аристократы таких не любят.

— Это уже ваши проблемы, — хмыкнул я, высыпав еще немного порошка на рисунок поезда, над которым корявым подчерком было написано: «если ты не голубой, нарисуй вагон другой».

Некоторое время мы приносили пользу обществу в абсолютном молчании. Пока Пушкин не заговорил снова.

— Как твоя подружка?

Я поднял на аристократа глаза.

— Не понял?

— Ну как ее? У нее фамилия еще такая интересная… — задумался он.

— Клаус? — предположил я.

— Да-да, точно, Клаус! Как она держится?

— В каком смысле?

Пушкин нахмурился, затем заулыбался, показав свои белоснежные зубы.

— Значит она тебе ничего не рассказывает?

— А что она должна мне рассказывать? — я отжал тряпку и бросил ее на следующую парту.

Аристократ, противно лыбясь, подошел ближе и сел на стол, рядом с которым я замаливал свои грехи. Вернее, стирал их. И не свои, а чужие.

— А то, что ты, Ракицкий, у моих одноклассниц на хорошем счету.

Я понял, о чем говорит Пушкин. Даже перестал натирать парту.

— К ней опять пристают? — спросил я прямо.

— Это мягко сказано, — кудрявый, добившись моего внимания, вернулся к работе. — Прохода не дают. А после вчерашнего инцидента они вообще озвереют. Снова будут пытаться отбить тебя у нее. Боюсь представить, что начнется! Пятиклассник, сумевший дать отпор старшеклассникам. Барт опять начнет петь о тебе дифирамбы.

— Юля? — удивился я. — В последний раз она прошла мимо меня и даже не поздоровалась. Или поздоровалась?

Я почесал затылок, вспоминая, как стоял у входа в кинотеатр с двумя «киндерами», а Барт бесцеремонно отправила меня к своей матери, даже не предложив сходить в кино вместе.

— Ох уж эти девчонки, — усмехнулся Пушкин. — Чем меньше женщину мы любим… Только тут наоборот. Ну ты понял.

Пазл у меня в голове начал складываться. Юлия Барт, одноклассница Пушкина и Серого вполне могла запасть на меня. Особенно после того, как я помог ей получить такой желанный билет школьника. А то, что сейчас мое имя во всей школе на слуху — это еще больше привлекает девочку.

Черт…Сколько ей сейчас? Двенадцать? Неужели в этом возрасте девочки уже могут хотеть встречаться с мальчиками? Или, по крайней мере, вести себя как стервы?