— Порча имущества Бастиона карается штрафом, — прокаркала эта зараза, загораясь. — Штраф наложен на ловца Лекса Раута.

Я с удовольствием вмазал сапогом по сороке, расплющив вестника о стену.

— Глумление над остатками испорченного имущества Бастиона карается штрафом, — проскрипел железный клюв на головешке. — Штраф наложен на ловца Лекса Раута…

— Заткнись! — я снова ударил сапогом, впечатывая части сороки в грязь.

Одри стояла у стены, глядя на меня расширившимися глазами.

— Что, не нравлюсь я тебе? — взвился я.

— Ты не хочешь являться в Бастион? — тихо спросила она.

— Я не хочу иметь ничего общего с Бастионом, — мрачно, но уже спокойнее протянул я. Потер подбородок и даже расстроился, что там нет привычной щетины. Развернулся и пошел в глубь проулка. — Идем, — бросил Одри через плечо.

— Куда? — она все-таки пошла за мной, и я даже не знал, радоваться ли этому. Одри меня нервировала, возбуждала и злила, так что порой хотелось просто от нее избавиться.

— Облик смени, — не глядя на девчонку, буркнул я. — Если не хочешь, чтобы вся подворотня пялилась на твою задницу. Она фыркнула, но уже в следующий миг рядом вновь стоял мальчишка лет шестнадцати в широких штанах и потасканной куртке.

В молчании мы дошли до неприметной двери, над которой красовалась надпись.

— «Подворотня»? — изумилась Одри, прочитав название.

— Я же тебе сказал, — буркнул я, дергая дверную ручку в виде безобразной головы оскалившейся горгульи.

— Но я думала… — начала девчонка и осеклась. Серые глаза расширились. Обычно это происходит со всеми, кто впервые оказывается в этом заведеньице.

За дверью открывался вид на просторный зал. Каменные столы в виде алтарей, на которых коптят черные свечи и видны кровавые разводы. С потолка свисают ржавые цепи, битые горшки и засохшие черепа. Стены размалеваны живописными картинками из веселой жизни обитателей кладбища. Исполнение, конечно, то еще, плохой из некроманта живописец, зато старания с избытком. Ну и фантазии.

Одри прищурилась, рассматривая ближайшую сценку на штукатурке, и шумно сглотнула, поняв, что там изображено. Заморгала и залилась краской, так что ко мне даже почти вернулось благодушное настроение.

— Они что… — заикаясь, сказала Одри, не в силах отвести взгляд от стены. — Прямо в склепе? Это же…

— Лучше не спрашивай, — хмыкнул я. — И если подойдет хозяин, сделай вид, что не видишь эту мазню. Поверь, он очень любит об этом рассказывать. И очень… подробно. Кстати, вот и он!

К нам уже шагал, улыбаясь во все свои оставшиеся зубы, мой старый знакомый некромант.

— Лекс! — заорал он. — Это ты?

— Нет, мой призрак, — хмыкнул я. — И тебе сырой земли и добрых трупов, Трис!

— Призрак? — Трис на полном серьезе ткнул меня кулаком в плечо. Я в ответ заехал ему в ухо — просто потому, что плечо лишь недавно зажило. Ну и еще я не люблю, когда в меня тыкают кулаками. Некромант довольно расхохотался: — Нет, живой, как я погляжу! А слушок ходил, что тебя давно прикопали! Я даже хотел выведать где!

— Чтобы поднять мой труп? — скривился я.

— Ну, конечно! Чего добру пропадать? — оскалился Трис.

— Придется с этим подождать, — огорчил я. И сам огорчился. Что это меня все хоронят? Никой веры в старину Лекса!

— Подожду, — покладисто протянул Трис. — Тебе как обычно? Горячительного и горячего? А это кто с тобой?

— Родственник, — буркнул я.

— Дальний и нежелательный? — радостно уточнил Трис.

Одри насупилась, и некромант размахнулся, чтобы ткнуть кулаком и пришлого парня. Моя рука взлетела прежде, чем я успел подумать, блокируя удар и отшвыривая некроманта.

— Не стоит, — сказал я, глядя, как Трис удивленно потирает кулак. — Он у меня хилый, еще развалится… А насчет блюд ты не ошибся. Все еще готовишь мясо с кровью, как я люблю?

— А то как же! — К счастью и удивлению, для некроманта Трис обладал незлобливым и миролюбивым характером. — Будет тебе мясо, Лекс! Садитесь туда, к огню поближе.

Хозяин ушел в кухню, а мы уселись недалеко от очага, что напоминал дыру в бездну. Прислужница в черном платье и бордовом корсете, из которого вываливалась пышная грудь, поставила перед нами тарелки и кружки с горячим хеллем.

— Если что, я через час освобожусь, Лекс, — сипло объявила она, склоняясь еще ниже, чтобы вытереть со стола несуществующее пятно.

— Ух ты, — обрадовался я, усиленно пытаясь вспомнить, откуда эта красотка меня знает.

— Ага, — широко улыбнулась она и подмигнула. — Комната та же. Вторая наверху.

Виляя объемным задом, подавальщица отошла к соседнему столику, чтобы принять заказ.

— Комната наверху? — Одри сидела красная, даже иллюзия не помогала. И еще по-демонски злая.

— Она обозналась, — прячась за кружкой с хеллем, объявил я.

— Да что ты?! А мне вот кажется, что нет!

— Ты ревнуешь, детка?

— Я злюсь!

Подавальщица вернулась и поставила передо мной тарелку с сырными лепешками и болтанку из яиц.

— Я надену те самые чулки с красными подвязками, — громким шепотом известила она. Бородач за соседним столом заинтересованно обернулся. — Все, как ты любишь, Лекс!

И снова уплыла.

— Чулки с красными подвязками? — Одри сжала кулаки. Ее глаза сузились, личина дрогнула на миг.

— Я ее впервые вижу. И никогда не видел чулки с красными подвязками!

— Врун! — прошипела златовласка.

— Ну ладно, каюсь. Я пару раз заходил в эту комнату наверху. А, нет, не только в эту, во все заходил. Комнаты помню, подавальщиц нет. Знаешь, они такие… одинаковые. Хотя эту я должен был запомнить, наверное, все-таки такая… стать!

Кружка с горячим хеллем пролетела мимо и брызнула осколками и напитком, врезавшись в стену.

— Лекс, за посуду заплатишь в двойном размере! — из кухни высунулась голова Триса и снова исчезла.

Я, уже не скрываясь, засмеялся.

— Одри, продолжай, и я надеру твой красивый зад! Прямо здесь и при посторонних. Думаю, Трис выделит мне хорошую хворостину.

— Только тронь меня! — прошипела она.

— Угу, и аркан молчания. Раз просишь.

— Ненавижу тебя!

— А говорила, что любишь, — я поставил на стол свой хелль и повел ладонью, опрокидывая кружку с яичной болтанкой.

Одри вскочила, чтобы белая масса не пролилась ей на ноги.

— Платочка не найдется? — сказал я, глядя ей в лицо. Она подняла взгляд, уставившись на меня. Я жадно смотрел, поглощая ее эмоции: злость, растерянность, обида…

— Это же твои штаны, — огрызнулась она. — В них нет платочка! А если бы и был, не дала бы!

— Отчего же? — негромко спросил я. Может, потому что знает, зачем он мне? И что я снова вытру стол, как уже делал когда-то, чтобы позлить златовласку?

— Потому что не хочу! — очень по-женски прошипела Одри.

Узнавания я не увидел. Но все же закинул еще один крючок.

— Нам сейчас только Армона не хватает, да, детка? И было бы все, как раньше.

— Я не знаю, как было раньше, — хмуро сказала девушка. — Но подозреваю, что не слишком хорошо.

— Почему это? — я сделал знак другой подавальщице, и она сноровисто вытерла стол и лавку.

— Потому что любящие люди не ведут себя, как ты, — устало сказала Одри и опустила голову.

— А кто говорил о моей любви? — бросил я. — Речь шла лишь о тебе.

Златовласка посмотрела мне в лицо и снова отвернулась. А мне захотелось еще выпить. И чего-нибудь позабористее хелля.

Моя неопознанная прислужница как раз притащила поднос с горячим и принялась расставлять тарелки. Мясо исходило ароматным паром, печеный картофель с салом и луком еще шкварчал, а горячий хелль пенился, как ему и положено. Девушка призывно улыбалась и облизывала губы, склоняясь передо мной все ниже, пока я не рявкнул, чтобы убралась куда-нибудь подальше.

Подавальщица зыркнула обиженно и ушла.

Одри отломила кусок лепешки, сунула в рот.

— Побежала готовиться, — хмыкнула она, подвигая к себе тарелку. — Подвязки надевать. Курица пустоголовая.