Преподавателем был мой трудовик. Да-да, мужичек средних лет, который преподавал нам труды в истинном мире. Здесь такого предмета не было, поэтому он нашел себе другое призвание, не сильно меняя уклад во всем мире.

Его руки были покрыты татуировками из разных знаков, а на один из глаз наложена черная повязка. Где он потерял способность полноценно видеть в этом мире мне было не известно. Прежний же трудовик по молодости пренебрёг техникой безопасности и выбил его себе деталью, сорвавшейся со станка. Тут Сергей Леонович вероятно ошибся при рисовании какого-нибудь символа, не иначе.

— Приготовьте листочки и оставьте на партах только их и ручки, — Сергей Леонович пошел по рядам проверяя насколько хорошо мы справились с этим нехитрым делом.

Я посмотрел на соседний стул. Клаус до сих пор не вернулась. Что с ней случилось? Неужели несвежий обед?

В этот же момент, словно услышав мои мысли, в дверь кабинета постучали. Вслед за стуком она отворилась и внутрь вошла Жанна. Она выглядела неряшливо. Словно вот прямо сейчас ей нужно было в комнату для девочек. Воротник был загнут только наполовину. Из резинки выдернут клок волос, а красная помада слегка размазана по щеке.

Сергей Леонович внимательно посмотрел на ученицу. Тогда Клаус смекнула в чем дело и быстро пригладила волосы. Без торчащего клока она стала выглядеть чуть приличнее.

— Можно войти? — спросила она.

Учитель решил не смущать девушку еще больше и просто кивнул.

— Что с тобой произошло? — шепнул я, как только Клаус села рядом.

— Поболтала с твоими поклонницами, — бросила она, посмотрела на парты вокруг и тоже принялась вырывать листок из тетради.

— Моими поклонницами? — поморщился я.

— Ага, — следом за листком, она достала маленькое зеркальце и посмотрела на себя.

Шепотом выругалась, достала платок и принялась стирать помаду со щеки.

— Что за детские… — начал я и тут же опомнился. — Что за детские дурацкие разборки?

— Кое-кто считает, что ты проводишь со мной слишком много времени и поэтому у тебя совсем не остается возможности познакомиться с кем-нибудь другим. Короче, они решили, что я составляю им слишком большую конкуренцию.

Вот только этого не хватало. Мало того, что я вообще не собираюсь заводить в таком возрасте никаких отношений, дак от этого еще должна страдать единственная адекватная ученица в моем классе. Скорее всего она дала отпор, но это вовсе не значит, что они перестанут до нее докапываться. Надо бы с этим разобраться.

— Кто это был? — спросил я.

— Вот только не надо, Ракицкий, — холодно ответила Клаус. — Я вполне способна сама постоять за себя.

— Да я не буду драться, — тут же отмахнулся я. — Просто хочу объяснить, что мне они не интересны…

— Итак, — заговорил бывший трудовик, перебив наше перешептывание. — С первого сентября мы с вами выучили более тридцати разных знаков. Сейчас я дам каждому из вас по билету. Вы увидите название того символа, который нужно нарисовать. Как только рисунок будет готов, поднимаете руку, выходите к доске и демонстрируете. Получилось — пять, не получилось — буду смотреть сколько ошибок допустили и, если помарок больше пяти — ставлю в журнал два. Ясно?

Что за вечное давление, а? Все время запугивать двойками? Лучше бы сказал, что, если все получится, конфету даст или еще чего.

Трудовик шел между рядов и раздавал небольшие белые карточки.

— Ну дак ты скажешь кто это был или мне самому искать? — спросил я, воспользовавшись освобожденным временем.

— Не. Скажу, — ответила Клаус и взяла одну из карточек.

Я взял свою.

— Черт, — шепнул я. — Агрламея. Я такую вообще не помню. А у тебя что?

— Жаара, — ответила Клаус и показала мне название символа.

Проклятье! Конечно, выучить некоторые символы я успел, но не все. Была надежда на то, что Жанне попадется что-нибудь знакомое. Но и Жаару, если честно, я не знал досконально. Придется возвращаться к старому доброму способу, который я частенько практиковал еще во время своего первого детства.

— И этот не знаю… — я посмотрел на свою соседку, которая уже вовсю чертила свой символ.

— Можешь не смотреть на меня так, Ракицкий. Я не уверена, что смогу точно нарисовать Агрламею. Попробуй с кем-нибудь поменяться, — ответила она, увлекшись рисованием.

Я обернулся. Прямо за нами сидели две близняшки. Маша и Саша. Зубрилы еще те. Просить у них списать всегда было проверкой на удачу. Иногда упрутся рогом так, что никаким способом ты их не убедишь. А иной раз откроют душу и тетради с домашним заданием. Люди настроения.

— Маш, — шепнул я. И посмотрел на учителя. Сергей Леонович уже раздал почти все билеты. — У тебя какой символ?

— А тебе какая разница? — услышал я в ответ.

Ясно, сегодня она не в настроении. Нужно торговаться.

— Знаешь Агрламею?

— Конечно, знаю.

— Можешь нарисовать мне?

— Сама рисую. Че, не видишь?

Пора пускать в бой тяжелую артиллерию.

— А я тебе императорскую фишку. Если нарисуешь.

— На кой мне твои фишки? У самой полно. Отстань! Сергей Леонович!

Вот, дрянь! Специально позвала учителя, чтобы я окончательно понял, что она не в настроении.

— Да, Мария? — отозвался учитель.

— А, ничего. Я уже поняла.

Так. Двойки мне вообще не нужны. В этой школе для одаренных система такая, что в старшую школу пойти могут только отличники и те, у кого средний бал по всем предметам не ниже четырех с половиной. Паспорта нового у меня нет, да и школы пока тоже, поэтому я должен сдать эту контрольную.

— Эй! — я побил по плечу, сидящему впереди Альфреду Баконскому.

Этот не аристократ. Фишка должна его заинтересовать. Только вот он далеко не ботан. Агрламею может и не знать.

— Че? — обернулся ко мне длинноволосый брюнет в кепке «USA».

— Агрламею знаешь?

— Чего?

— Агрламею нарисовать, спрашиваю, можешь?

Альфред задумался, окинул взглядом других учеников, уткнувшихся в свои листы, и ответил:

— А ты мне че?

— Императорскую фишку дам.

— Н-е-е… — протянул он.

Да с чего им тут всем вдруг фишки стали не нужны?

— Фишки мне не нужны, — добавил он. — Я в такие места все равно не хожу.

— А че надо тогда? — шепнул я.

— Сейчас, — ответил он и отвернулся.

Я слышал, как Баконский оторвал кусок от своего листа, затем увидел, что он что-то пишет на нем. В конце концов брюнет повернулся ко мне и протянул свое послание.

Я раскрыл листок и пробежал по нему глазами:

Подружиться с Клаус? Ха! Как же это смешно звучит. А парень-то, похоже, неровно дышит к моей соседке по парте. Да я и сам бы приударил за рыжей бестией, если бы мы были хотя бы лет на пять старше. Но у меня каких-то великих планов на нее нет. С учетом наличия единственной и любимой. Да и Альфред не самый плохой парень. По крайней мере, в истинном мире из него вышел отличный хирург. Помогу ему что ли. Никто даже и не узнает, что я замешан.

Я зачеркнул его писанину своей ручкой и написал фразу, которая означала мое согласие. Затем я передал наше маленькое письмо вместе со своим листом.

Дело в шляпе. Было не так уж и сложно.

— Где твой листок? — спросила у меня Клаус, когда дорисовала последние штрихи на своем символе.

— Отдал Баконскому, — ответил я. — Парень согласился мне помочь.

— Баконский? Тебе? Просто так?

— Не просто, — я ухмыльнулся самому себе, потому что у меня в голове уже зрел план, как их подружить. — За один мужской уговор.

— Пф, — фыркнула Клаус, снова достала свое зеркальце и принялась поправлять макияж. — Мужской уговор. Если ты пообещал ему слишком много, то лучше откажись.

— И что потом? Получать два?

— Давай я отдам тебе свой символ, — сказала она и протянула мне свой листок.

— Ты… — я на несколько секунд потерял дар речи. — Зачем тебе… То есть, а ты как?

— Слушай. У меня всего несколько четверок за четверть. Эта двойка почти никак не повлияет на мой средний бал. Одной больше, одной меньше.