Сестра пекла блины, которые тут же пропадали с тарелки. Она явно не успевала за моей скоростью поедания мучных деликатесов. Сложно было остановиться. С бабушкиным малиновым вареньем они были вкуснее чизкейков, которые я обожал в двадцать первом веке.

Конечно, спрашивать напрямую о том, что происходит в это самое время на улице, я не стал. Хватит с Машки и того, что я сегодня натворил. Не хочется, чтобы она перестала меня признавать. Ведь я и есть я. Просто из другого мира. Несколько дней и адаптируюсь. Постепенно буду показывать родственникам свой новый характер, и они сочтут его за ранний переходный возраст. Этого будет достаточно, чтобы собственные предки не выгнали меня из дома. А о том, что за херня происходит на улице, я уверен, рассказывают в школе.

После ужина я забрался в душ и почистил зубы, в очередной раз удивив свою сестру моей внезапно проснувшейся любовью к гигиене. Уже через час я стоял в своей старой детской комнате.

Детской она называется просто потому, что тут спим мы с сестрой. И только поэтому. Я всегда с завистью смотрел на комнаты своих сверстников. С веселыми обоями, детской кроватью, компьютером и конструктором «LEGO». В моей комнате отсутствовало все это. Здесь две односпальные кровати. Письменный советский стол. Советский шкаф и тюль на окне. О игрушках, компьютерах и всем остальном, и речи не идет.

Я лег на кровать, но прежде, чем заснуть, долго ворочался. Мысль о втором шансе и возможности все исправить будоражила и заставляла адреналин бежать по венам. В прошлой жизни я выкурил бы уже сигарет десять, но здесь даже не тянуло. Привычка, вместе с зависимостью пропали. А точнее сказать, здесь их никогда не было. Так, под мечты о том, как я богатею и делаю счастливыми своих близких, я уснул.

Проснулся среди ночи от приглушенных хихикающих голосов.

— Тише, Вадим, мелкого разбудишь, — шептала моя старшая сестра.

— Я хочу тебя, детка, — отвечал голос незнакомца. — Давай сделаем это по-тихому. Я буду очень нежным.

О, нет. В первую ночь и попасть в один из самых дерьмовых моментов моего детства. И как этот урод оказался у нас? Со скольки и до скольки действует этот комендантский час? Когда эти странные тени прекращают бродить по улицам и кошмарить народ?

Я бесшумно накрылся одеялом с головой, как делал это всегда. Скрип старого матраца дал понять, что этот Вадим слишком настойчив.

— Тебе понравилось платье, которое я тебе сегодня принес? — спросил хахаль моей сестры.

— Оно красивое, — возбужденно выдохнув, ответила она.

— Я принесу завтра тебе еще туфли к нему, хочешь? — шептал Вадим и, по-видимому, мацал Машу за все ее прелести. — У матери куча этого добра, которое она готова отдать будущей невестке.

Короткий стон. Ублюдок вошел в нее. Кровать начала скрипеть и биться о стену. Я закрыл глаза, пытаясь сдержать злость. Ведь всем похер, что на соседней кровати вовсе может не спать, а бодрствовать десятилетний мальчик! Если у одной нет мозгов, чтобы подумать об этом, то у второго должна быть хотя бы гребанная честь!

— Тише…Тише… Костю разбудишь, — срываясь с шёпота, стонала она. Но Вадима это только сильнее возбуждало.

Пора прекращать это представление. Если я захочу посмотреть порнуху, я дождусь субботы и включу Рен ТВ. А с сегодняшнего дня наша жизнь меняется, мать вашу.

— Кхм, кхм, — я кашлянул и движения прекратились.

Пауза. Вадим решил, что я снова сплю и опять осторожно принялся за дело.

— Маш, — сказал я вслух негромко. Но в тишине, которую они пытались с симулировать, как она свой оргазм, мой голос звучал как раскат грома.

— Да, Кость? — ответила сестра настороженно, не в силах скрыть одышку.

— Сегодня я нашел направление на анализы. Валялось на полу. Положил его на стол, если что, — произнес я сонным голосом.

— На какие анализы? — растерянно спросил Вадим.

— Твой друг вообще знает, что ты сдавала кровь на ВИЧ? — как бы невзначай спросил я.

В комнате стало настолько тихо, что я, кажется, расслышал даже то, как желание Вадима собирает свои манатки и покидает сперва его трусы, в затем нашу комнату.

— Ты что такое говоришь? — недоумевая произнесла Машка.

— Я… — нарочно растерялся я. — Я случайно вспомнил об этом именно сейчас. Эта мысль даже…разбудила меня.

— Мне пора, — начал собираться ухажёр моей прекрасной сестры. — Я позвоню тебе.

— Постой, Вадим. Не уходи…

Она выбежала за ним в коридор и выяснение отношений еще какое-то время продолжалось. Но я уже не слушал. Я вскоре заснул, а проснулся только на следующее утро от того, что солнце било прямо в глаза.

— Сколько я проспал? — я спросил вслух и, по привычке, попытался нащупать свой айфон под подушкой.

Однако постепенно вспомнил все, что произошло вчера и перестал предпринимать попытки найти то, чего еще не изобрели.

Никто не ответил на мой вопрос. Я повернул голову налево. Траходром был пуст. Тогда я поднялся с кровати, подошел к письменному столу и посмотрел на настольные часы. Десять. Любовь ко сну никуда не пропала. Никогда не умел вставать в семь утра.

Вытащил дневник из портфеля. Открыл текущую неделю. День. И как я мог не заметить? Кроме обычных предметов тут есть очень странные названия. Сегодня, например, будет урок под названием «Власть стихий». Это ОБЖ что ли? История — понятно, ИЗО — понятно, а вот это что? Артифакторика. Что еще за херня? То, что с этим миром не все в порядке, это я понял. Но я теперь что, русский гребанный Гарри Поттер?

Разбираться самому бессмысленно. Нужно просто успеть на урок истории к двум часам.

Согласно указанным в дневнике предметам, я собрал учебники с тетрадями в портфель и вышел из комнаты. Посмотрел на кухню и не поверил своим глазам. На стуле сидела моя мать. Спиной ко мне, но я все равно узнал ее. По кудрявым каштановым волосам и по сутулой сломленной судьбой спине. Она смотрела телевизор и не двигалась. Вернее, она неподвижно пялилась в ящик. Если у людей есть хоть какой-то интерес к происходящему на экране, они ведут себя по-другому.

Мое сердце заколотилось с бешенной скоростью. Наши отношения не сложились в прошлой жизни. Она пила, и я стал игнорировать ее. Мы могли не общаться месяцами, а когда я решил поздравить маму с очередным днем рождения, выяснилось, что никто из родственников и знакомых несколько месяцев не видел ее. Дальнейшие попытки отыскать ее ни к чему не привели. Тогда я понял, что мы больше никогда не увидимся.

Я жалел. Сильно жалел о том, каким мудаком оказался и о том, что посмел дать почувствовать матери, что родной сын не хочет иметь с ней дело. И вот сейчас она сидит на кухне, в паре метров от меня, и ждет, когда я все исправлю. По крайней мере, я хочу так думать.

— Мам, — произнес я тихим детским голосом. За ночь совсем отвык от него.

— Да, сынок, — она обернулась и украдкой вытерла слезы.

Взрослые всегда думают, что делают это незаметно, но, на самом деле, дети все видят.

— Почему ты плачешь? — спросил я, полностью вжившись в роль сына и замер, держа в руке портфель.

Мой взгляд упал на бутылку водки на столе. Вот сегодня зарплату дали.

— Я не плачу, — начала оправдываться она. — Ты будешь кушать?

Мать встала из-за стола и принялась разбирать пакеты с продуктами. Уже сходила в магазин и прикупила еды. А вот разбирать не торопилось. Видимо, случилось что-то действительно из ряда вон выходящее.

Почувствовать вновь материнскую заботу было невероятно. Жаль правда, что завтракать с утра я научился, только когда мне исполнилось семнадцать. Когда врач запретил курить натощак.

— Нет, спасибо, — отказался я от предложения поесть. — Что случилось?

Мать вздохнула, ее рука потянулась к рюмке, но она вовремя остановилась. Пить при сыне ей было всегда стыдно.

— Сегодня Александр Николаевич уволил меня, — она сделала паузу, чтобы сдержать слезы.

Затем отвернулась, чтобы я не видел их и продолжила выкладывать кошачью еду из пакета.

— Почему? — нахмурил брови я.