Ланта тихо рассмеялась. И вдруг осторожно погладила мою ладонь.

– Я рада быть твоим другом, Лекс. И еще больше рада, что никогда не испытаю к тебе других чувств. Это, наверное, невыносимо…

– Ты сейчас меня похвалила или обругала? – не понял я.

– Я лишь сказала правду, – улыбнулась она и посмотрела туда, где виднелась кромка леса. – Кстати, впереди озеро.

– И ты молчала? – вскинулся я.

Лантаарея улыбалась, но я уже не слушал. Вода, скрытая высокой травой, блеснула через два десятка шагов. Я на ходу сбросил сапоги, рубашку и штаны, так же на ходу закинул в озеро поисковик, убедился, что опасности нет, и с разбега нырнул. Прохладная вода обняла тело. Странно, но погрузившись довольно глубоко, я так и не нащупал дна, даже водорослей здесь не было. Бездонное озеро. Когда воздух внутри закончился, я шевельнулся и всплыл, лег на спину, рассматривая ленивые облака над головой. Читал где-то, что люди порой видят в них картины воздушных замков, зверей или птиц. Я тоже видел, правда, давно, в детстве. И почему-то всегда лишь еду: отбивные, сочные колбасы или куски сыра, иногда – воздушные десерты, которых никогда не пробовал. Впрочем, неудивительно. В то время я всегда был голоден…

У берега раздалось еще несколько плюхов, значит, остальные тоже нашли озеро. Я перевернулся и поплыл, общения с «друзьями» мне пока достаточно. Проведя в воде столько времени, что кожа на пальцах стала напоминать сморщенную сливу, а нутро настойчиво требовать хоть какой-нибудь еды, я поплыл к берегу. Подтянулся, выбираясь на отвесный склон. На плоском камне сидела Одри, с ее мокрых волос капала вода, платье тоже было влажным. Значит, и она успела поплавать.

Молча подобрал свои штаны, скривился. Темная ткань покрылась бурой коркой от песка и грязи. Выругавшись, присел у воды, прополоскал штаны. Одри все это время молчала, я лишь чувствовал, как жжет спину ее напряженный взгляд. Я развесил штаны, взял рубашку.

– Лекс, – не выдержала златовласка. – Это все… правда?

– Что именно? – уточнил я, усмехнувшись. Правда… она так относительна. Нет истинной правды. Есть лишь событие, а вот правда ли это… Обернулся, прищурившись. Одри сглотнула и попыталась отвести взгляд от моего мокрого тела. – Смотря о чем ты спрашиваешь, детка. Если о том, убил ли я папашу Лиры, поджег ли ее дом и отымел ли ее, то – да. Все это правда.

Одри прижала ладони к губам. Я смотрел зло, ощущая, что горечи во рту становится больше. И огонь обжигает пальцы. Да, с контролем у меня проблемы. Кажется, большие.

– Я надеялась… я думала… Что…

– Что? – оборвал я. От злости натянул мокрые штаны, забыв об аркане просушки. – Что ты думала, златовласка? Что я твой разлюбезный жених Армон? Или принц на белом единороге? Что?

Она сжала зубы.

– При чем тут Армон?

При чем? При том, что я не убиваю его своим заклятием лишь по той простой причине, что прежде хочу увидеть желтоглазую морду своего напарника и сказать ему пару ласковых слов.

– Подожди… – Одри вскинула голову. Ее глаза расширились. – Ты что же… Лекс… ты что… ревнуешь? К Армону? Ты?

Я подобрал свой сапог, засунул левую ногу. Скривился и переобул на правую. Одри рассматривала меня широко раскрытыми глазами, и меня это… злило. Вот прямо наорать хотелось. Или гадость сказать. Чтобы не смотрела.

– Это все, что ты хотела узнать? – грубо бросил я, разобравшись с сапогами.

– Нет.

– Что-то еще? – недобро прищурился я.

– Знаешь, что самое плохое, Лекс? – как-то отчаянно сказала она. – Просто ужасное. Что я ведь все понимаю. О тебе. Все-все. Понимаю, какой ты. Понимаю, сколько в твоей душе темного, злого, порочного. Понимаю, что ты никогда не изменишься, и что самое лучшее – это держаться от тебя как можно дальше. Ты – средоточие всего того, что я ненавижу и презираю. И все это я прекрасно, просто отлично понимаю! Но… но все равно чувствую…

Сказанное дошло не сразу. Бездна с дохлыми орками. Демоны, Бездна, гниль и смрадная задница! Когда дело касается Одри, я как-то резко и катастрофически тупею. Склонил голову, всматриваясь в ее лицо. Это она сейчас о чем?

– Что чувствуешь?

Злость? Ненависть? Желание убить меня?

На ее щеки легли нежные мазки румянца, и Одри отвернулась. А у меня дыхание перехватило. Чтоб я сдох. Идиот тупоголовый.

Шагнул к ней, ощущая странный страх. Желание схватить ее и страх сделать это. Я же ошибаюсь, да? Она не могла иметь в виду то, что мне показалось?

– Что чувствуешь, Одри? – голос охрип. Все-таки зря я провел столько времени в холодной воде…

– Неважно…

Я задохнулся и схватил ее за плечи, разворачивая, не давая уйти или отвернуться.

– Что ты чувствуешь, Одри? Скажи.

– Это неважно! – выкрикнула она, уставившись мне в глаза. – Это ничего не меняет! Потому что ты – это ты, Лекс! Ты не изменишься, я знаю это…

– Скажи мне! – я сжал ей плечи, чувствуя, как кружится голова. Гнилье, никогда не ощущал такой дикой потребности услышать несколько слов. Мне казалось, что это все изменит… – Скажи мне, Одри!

– Я…

В ее глазах расширялся зрачок, затапливая серую радужку, скулы покраснели, и приоткрылись вечно искусанные губы. Кажется, на этот раз в их припухлости виноват я… И я смотрел ей в лицо, почти не дыша. Демоны… так, наверное, ощущают себя приговоренные, когда глашатай объявляет решение: казнить или помиловать. И вроде, знаю, что будет – казнить. Но… надеюсь.

– Скажи…

– Я не могу, – она закрыла глаза, вздохнула и вырвалась из моих рук. – Не могу! Ты… ты даже не понимаешь, насколько все это ужасно! Ты… ничего не ценишь, все разрушаешь, чувства для тебя лишь игра…! Я не могу так! – Одри сжала кулаки. – Ничего не выйдет, Лекс…

Злость взметнулась внутри и выжгла глупую надежду. Все-таки – казнить…

– Ничего не выйдет? Не помню, чтобы обещал тебе что-то, детка. Ну, разве что отличный секс, здесь я всегда к твоим услугам, обращайся.

Она сжала зубы, румянец пропал, скулы побелели.

– Я подумаю над твоим предложением, – с холодной любезностью выдала Одри. – Правда, не уверена, что стоит… Кажется, ты начал повторяться, Лекс. И сегодня я не… увидела ничего нового.

Я уставился в ее злые глаза, в которых сузился зрачок. Как кошка, право слово…

– Тебя потянуло на что-то новенькое? – изогнул бровь. – Уже?

– Может, не на что-то, а на кого-то? – усмехнулась она. – Ну, чтобы убедиться в том, что ты действительно неплох. Все познается в сравнении, знаешь ли…

Я сдержал желание свернуть ей шею. Или прямо здесь доказать, что никого лучше меня нет и быть не может. Одри смотрела с насмешкой, интересно, когда она этому научилась? И у кого?

– Ушам своим не верю, – протянул я. – И это говорит девушка, воспитанная монахинями Богини.

– Ах, эта устаревшая мораль, – она пренебрежительно махнула рукой. – Такая глупость. Никто уже не верит в это. Я молода, красива и пока свободна, так почему бы не познать все радости жизни до замужества? Ну и потом, – она снова любезно улыбнулась. – Я ведь иллюзион. Никто даже не узнает, как я выгляжу на самом деле. Очень удобно, правда? Я могу прикинуться кем угодно, герцогиней Ильен или известной актрисой Лоель Золотой Туфелькой. – Одри постучала пальчиком по губам. – В общем, у меня большие планы на жизнь.

– Похвально, – я снял с плеча ее локон, накрутил на палец. Одри чуть заметно вздрогнула от этого движения. – Только осторожнее, детка, – склонился к ее уху. Тонкое тело девушки напряглось вполне ощутимо, и снова внутри меня проснулся зверь, желающий владеть… – Очень осторожно. Потому что если кто-то узнает о твоих милых способностях, тебя выкрадут и запрут в каком-нибудь доме фиалок. Иллюзионы – очень ценный товар, Одри. Твой дядюшка Гнидос не зря отдал тебя в монастырь, он как никто знает об охотниках за такими способными девочками. – Она вздрогнула, осознавая мои слова. – Иллюзионов крадут, чтобы выполнять прихоти богачей, которые желают увидеть в своей кровати ту самую Лоель или принцессу. Или принца, тут уж, как повезет, – усмехнулся и отодвинулся, не спуская с нее глаз. – Правда, опыт ты там точно получишь. Неоценимый.