Ураган задумчиво кивнул, осмысливая сказанное, а затем перевел взгляд на свою царевну, и на его бледных губах заиграла улыбка.
— Птица моя! Царевна ненаглядная! — потянулся он к ней.
Избранница хотела ему что-то ответить, но вместо этого горько разрыдалась:
— Никогда больше так не делай! Ты слышишь? — сквозь всхлипывания пролепетала она.
— Все будет хорошо! — пообещал ей Ветерок, заключая ее в объятья и осушая слезы жаркими поцелуями.
Они много что еще хотели бы сказать друг другу.
Им никто не мешал. Внимание людей Земли захватило зрелище более впечатляющее и поистине ужасное. Дело в том, что едва только стало понятно, что суд проигран, Синеглаз и его гнусная свита, воспользовавшись суматохой, попытались скрыться, дабы избежать заслуженного наказания.
Клятвопреступников и святотатцев в Сольсуране обычно закапывали живьем, и то, что духи Земли сына князя Ниака отвергли, вовсе не значило, что их потомки не изобретут способа покарать виновных. Однако правосудие свершилось помимо людей.
Когда рухнула городская стена, в образовавшемся проломе, освещаемый призрачным мерцанием молний, появился покинувший Град накануне вечером спутник Словорека горный кот Роу-су. Прерывистыми прыжками, ибо Земляной Город то тонул во мраке, то воскресал из него вновь, хищник промчался по городским улицам, сея в сердцах тех, кто его видел, смятенье и страх, чтобы преградить княжичу и наемникам путь.
Те, кто стал невольным свидетелем его расправы, надолго лишились дара речи и никогда больше в своей жизни не ходили на охоту и не ели мяса, ибо запах свежей крови внушал им непреодолимое отвращение. Никому из наемников не удалось остаться в живых. Лицо дюжинного Ягодника оказалось так обезображено, что только Камень по ведомым ему одному приметам сумел его опознать.
Затем настал черед Синеглаза. Роу-Су издал низкий негодующий вой, выгнул спину, нахлестывая себя по бокам для пущего ожесточения хвостом, затем прижался к земле, ощерил окровавленную морду и прыгнул. От первого броска княжич увернулся, второй, выбрав удобную для себя позицию, бестрепетно встретил. Все застыли в оцепенении. Некоторые бабы начали голосить, оплакивая сына князя Ниака. Ветерок, которому товарищи только что помогли сесть на насыпи, опираясь спиной о каменную плиту, чтоб легче было дышать, непроизвольным оградительным жестом прижал к себе царевну, Глеб в страхе ретировался к покрытой трещинами стене святилища, Синдбад вслед за Камнем напротив стал пробираться вперед.
И только Словорек стоял неподвижно своем месте, спрятав высохшие кисти в широкие рукава одеяния. На его морщинистом лице застыло выражение не то разочарования, не то сожаления, и Камень мог голову заложить, что симпатии отшельника находились на стороне горного кота. Мудрец видел грядущее и ведал, что защита, которую обеспечивает Синеглазу породившая его тьма, не по силам даже такому могучему вещему зверю, как горный кот Роу-су.
Автор фотоарта Милана Высочанская
Борьба продолжалась уже немало времени, но ни человек, ни зверь не могли взять верх. По земли катался грязный серый ком, повсюду летели клочья одежды и шерсти, пронзительные, остервенелые боевые кличи, утробный вой, низкий протяжный рев и надсадное хрипение оглушали тех, кто решался стоять поблизости, обдавая их горячей волной ненависти и жажды превосходства.
Могучие лапы горного кота наносили страшные удары, оставляющие на груди и спине сына князя Ниака глубокие кровавые борозды. А заостренные клыки стремились добраться до пульсировавшего горячей кровью жизни, такого близкого горла. Но пальцы княжича, словно вросшие в мохнатый загривок зверя, ни на секунду не ослабляли хватку, а его оскаленный рот был искажен таким пугающим звериным ожесточением, какого нельзя было приметить даже на полосатой морде горного кота.
Вообще в стремлении обоих чувствовалось такое неистовство, такая жгучая страсть, какую могут пробудить в живом существе только любовь или ненависть. Противники сплетались все крепче и крепче, словно две змеи или две нити травяного волокна, соединенных в немыслимом плетении потайного узла. Казалось, они перетекали друг в друга, изменяя свою суть, как смешиваются в тесто вода и мука, чтобы из жерла печи выйти хлебом, как травяной сок, сброженный хмелем, становится таме, как руда в плавильной печи превращается в железо, как медь и олово переплавляются в раскаленном горниле в бронзу. В какой-то момент зрителям показалось, что человек — это уже не человек, а зверь — уже не зверь. Так, говорили, меняет обличье вещий оборотень вару.
Затем противники, словно признав равенство друг друга, разомкнули объятья. Роу-Су отпрыгнул в сторону и, издав торжествующий, победный рык, горделиво удалился в сторону гор. Словорек проводил его печальным взглядом.
Синеглаз остался на обагренной кровью земле. Хотя он лежал неподвижно, тяжело вздымавшиеся в дыхании бока красноречиво говорили о том, что он жив. По мнению Могучего Утеса и его товарищей, за проявленную отвагу княжич заслуживал того, чтобы остаться в живых. Однако хозяева земляного града мыслили иначе. Духи земли требовали приношения, и это приношение следовало принести.
Подступившие к княжичу стражи грубо подняли его на ноги. Синеглаз не проронил ни звука. Он кивком откинул закрывавшие лицо волосы, и Камень увидел, что перед ними стоит совсем другой человек. То есть это, несомненно, был сын преступного князя и царевны страны Тумана, тот гадкий мальчишка, который в травяном лесу собирался приневолить сольсуранскую царевну и вернуть отцу скрижаль. Но это не был тот безжалостный и расчетливый негодяй, который пришел, прикрывшись чужой личиной, в Град Вестников, который пытал Ветерка, лжесвидетельствовал перед священным огнем и надеялся выиграть обманом суд Духов Земли. Как это могло получиться, Камень не знал и объяснить не пытался, вместе с тем, твердо зная, что это именно так.
Перемену заметил не только Могучий Утес. Так, царевна что-то горячо пыталась доказать и объяснить все еще обнимавшему ее Урагану. И хмурил косматые брови горбоносый Синдбад. И вещий Словорек смотрел на Синеглаза почти с таким же видом, с каким только что глядел на Ветерка, тем более, что сходство между ними было велико как никогда — после схватки с диким котом рубаха княжича висела лохмотьями, впитывая сочащуюся из многочисленных ран кровь. Но для Людей Земли сын князя Ниака являлся источником их бед, они жаждали искупления и намеревались совершить над ним ту же страшную казнь, которую своевременное появление Словорека только вчера с таким трудом отвело от Ветерка.
И точно так же, как и накануне, в тот самый миг, когда роковое кольцо, сжавшись, едва не поглотило обреченного, над городом пропел зенебочий рог, и на площади показалась кавалькада всадников в полном боевом вооружении. Камень узнал едущего во главе большого отряда Долова первенца Валуна, названного в честь деда по материнской линии, и его братьев: Склона, Холма и Борозду. Бок о бок с ними в окружении своих людей ехали Суховей, Вихрь и Смерч — сводные братья Ветерка.
Лица воинов были суровы, оружие зазубрено, зенебоки покрыты пылью и грязью болот, на одежде виднелись пятна крови. Отряд возвращался из похода на пограничье владений варраров, который воины Земли и Урагана, несмотря на все размолвки, как обычно, совершали вместе, когда на половине пути им повстречался пробиравшийся потайными тропами в Гнездо Ветров Обглодыш. Братья посовещались и, прихватив с собой около полусотни воинов на свежих зенебоках, устремились в Земляной Град.
Пока Ураганы обнимали найденного к всеобщей радости живым и надеющимся на выздоровление приемного брата, Валун медленно спешился, отыскивая глазами отца. Судя по его лицу, разговор не предвещал ничего хорошего.
— Недоброе дело ты замыслил и хотел здесь совершить, отец, — сурово проговорил Валун, пристально глядя в глаза вождя, — мало того, что недоброе, а еще и позорящее наш род в глазах всего Сольсурана! Как ты мог поверить наветам, как мог послушаться велеречивого сына цареубийцы?! Ураганы — наши братья и союзники от века и об этом следует помнить, в особенности в такое неспокойное время, как нынешнее, ибо истинных друзей не купишь ни за какие меновые кольца! Неужели прихоть недостойной девчонки значит для тебя больше, чем наш род?