— А-а… — Ошеломленный священник и летописец показал кончиком пера на отвратительную свару.

— Куда проще! Пишите: "Долго еще Вильгельм и король состязались словом и делом…"

Он не знал, что в этот момент творит историю.

В результате победил, конечно, правитель — сильные мира сего всегда побеждают. Достаточно оказалось произнести угрозу не на вульгарном, а на классическом французском, как рыцарь сразу вспомнил, с кем именно он ругается. Зная склочный характер Ричарда, Дик совершенно искренне посочувствовал Вильгельму — для своего дерзкого противника его величество государь Английский способен был придумать и воплотить в жизнь множество проблем, и никто не взялся бы ему мешать. В особенности король Франции, половина владений которого так или иначе находилась в руках Ричарда. Даже будь на месте Филиппа император Священной Римской империи, Генрих VI, весьма могущественный и уважаемый, ничего не изменилось бы. Владея огромный доменом, Ричард почитал себя всесильным, и для него не существовало авторитетов.

Да и какой европейский государь станет всерьез заступаться за барона, если это не его личный фаворит? Лицо Вильгельма вытянулось. На участие в походе он растратил все свои сбережения, рассчитывая на добычу. И что теперь? Деньги были нужны всегда, слава — тоже как приятное приложение к богатству, в особенности же де Бару хотелось заполучить новые земли. Ну и что, что одно владение окажется от другого на таком расстоянии, что его не покроешь и за месяц? У него много сыновей, какой-нибудь может отправиться распоряжаться на Восток. И семье хорошо, и непоседе-сыну.

Но тем не менее приказу чужого сюзерена Вильгельм почел за лучшее подчиниться — король Английский наливался гневом, а вокруг ненавязчиво толпились англичане. Ричарду только мигнуть — и на знаменитого турнирного бойца накинется не один десяток забияк послабее. Только ведь их очень много, и все вместе они задавят даже лучшего воина в мире, что уж говорить о каком-то сеньоре из Бара. Покосившись на короля, Дик понял: для Ричарда сейчас престиж королевской власти куда более важен, чем традиции турнира и любых других схваток один на один. Корнуоллец подтолкнул Вильгельма в спину и показал взглядом на Мессину, уютно лежащую в долине, полускрытую лепящимися к горному массиву скалами. "И побыстрее", — произнес он одними губами, так что в общем шуме никто, кроме Вильгельма, все равно не услышал.

Де Бар исчез, и гнев короля постепенно удалось утишить. Конечно, по ходу дела одному из оруженосцев пришлось лишиться пары зубов, а какого-то рыцаря изрядно поваляли по грязи, чему он вряд ли обрадовался. Но зато хмурившийся государь наконец заулыбался, потом захохотал. Корнуоллец нагло, — пожалуй, это было допустимо лишь на правах фаворита — предложил королю сразиться на каннах; искусством проигрывать он владел плохо, но был уверен, что такого гнева, как Вильгельм, не вызовет. Но его величество отказался, решив, что настало самое время вернуться к пиршественному столу — доесть шестую и седьмую перемены блюд.

Дни шли своим чередом, зима сменилась ранней сицилийской весной — влажной, холодной до звонкости, готовящейся стать жаркой до упоения. Сквозь бурые остатки прошлогоднего убранства пробивалась молодая трава, деревья, облитые тонким и трепетным кружевом обновляющейся листвы, дрожали в потоках бриза. Море, укатывающее прибрежную гальку, как столетия прежде, казалось то по-матерински ласковым, то по-отцовски грозным. Море манило, корнуоллцу, любившему звуки прибоя, казалось, что обвевающий его ветер зовет и указует. Сицилийский бриз был значительно теплей, чем английский, и ловящему его лицом рыцарю казалось, что ветер этот приходит прямо из Палестины. Ему даже чудилось, будто йодистый аромат водорослей и горькой соли разбавляет едва заметный запах раскаленного песка и острый и тонкий — красного жгучего перца, который ему довелось нюхнуть на королевской кухне. И то мимоходом — длинные остроносые сухие стручки находились под замком у королевского камерария, как вещь очень ценная, более дорогая, чем золото.

В конце февраля по велению короля было снаряжены и отправлены в Неаполь три галеры и несколько боевых судов сопровождения. Серпиана ходила любоваться новым убранством королевской пурпурной барки. Дик не пошел, лишь потихоньку усмехнулся — знать, Танкред все-таки выплатил часть суммы, раз его величество взялся так широко тратить. Галера была украшена новым ярким бархатом, вышивальщицы успели к сроку закончить новый флаг с изображением английских геральдических львов, и корабль блистал роскошью. Барку предстояло везти из Неаполя Альенор Аквитанскую и Беренгеру Наваррскую, а также сопровождавшего их Филиппа, графа Фландрского, со свитой. Корпуоллец не сомневался, что не меньше невесты Ричард ждет ее приданое. Вдовая королева Англии, зная пристрастия сына, уж наверняка, выбрала ему богатую невесту…

Но мать и невеста — это мать и невеста, а переговоры с Танкредом — это возможность уцепиться за денежный мешок и, тайком взвесив, прикинуть, нельзя ли его еще немного потрясти. Потому Ричард оставил в Мессине часть своих сановников, обязал их вместо себя готовить встречу и для того пожестче трясти мессинцев — и собрался в Катанию. Дик не сомневался, что получит приказ следовать за государем, единственное, из-за чего он колебался, — Серпиана: переговоры двух драчунов могли вылиться в выяснение отношений на оружии.

— Ну и что? — вскинулась девушка. — Я умею драться!

Корнуоллец снисходительно покивал головой:

— Возможно, родная. Но умение хорошо стрелять из лука — это еще не свидетельство хорошего владения мечом.

— Хочешь проверить? — Она вытянулась, как борзая, делающая стойку.

— Нет, не хочу.

— Я хочу. Возьми и ударь.

— Я верю, что ты гибкая и подвижная. Но это не так важно в бою, пойми, родная. Умение и опыт — важнее.

— Возьми меч и ударь, — холодно потребовала она. Он слегка нахмурился и поднял ладонь. Выражение его лица стало твердым и ясно сказало Серпиане: "Все, пошутили — и хватит". Лицо воина и мужчины, от которого ничего не добьешься силой. Осознав это за считанные мгновения, девушка тут же переключилась на совершенно другую манеру общения — на ласку, противостоять которой мужчине в сто раз труднее:

— Ну я прошу тебя. Пожалуйста.

Молодой рыцарь слегка пожал плечами и, все-таки не вынимая меча, попытался шлепнуть ее ладонью по заду.

Гибкое стремительное движение чуть вбок, взмах рук, от которого в лицо Дику пахнул легкий ветерок, девушка немного откинулась назад. Плеснули волосы, почему-то распущенные, хотя мгновение назад они еще были в узле, перед глазами кориуоллца вдруг зарябило, а когда через ничтожную долю секунды рябь исчезла, почти у самого горла молодого мужчины блеснул клинок. Надо отдать должное девушке: она двигалась со стремительностью порыва ветра.

Но Дик был воином, и инстинкты, воспитанные годами тренировок и боев, никуда не делись. Он отшатнулся, выхватил меч — едва успел парировать выпад и оказался вынужден уворачиваться. Серпиана ударила вдогонку — точно ударила; будь это все всерьез, кончик меча попал бы под грудину. Корнуоллец поставил блок, и под клинком девушки, показавшимся ему совсем узким, едва удержал его. Конечно, из скользящего блока следовало атаковать, но укол, если бы прошел защиту, стал смертоносным, и потому корнуоллец сделал это вполсилы. Она легко отбила его атаку.

И в самом деле гибкая, и в самом деле очень быстрая, девушка-змея обладала стремительной реакцией, грацией и чувством равновесия танцовщицы. От иных ее ударов, наносимых из необычного положения или вовсе из-под руки, молодой рыцарь защищался с трудом. Нередко ему приходилось прыгать и вертеться, и следовало признать: искусством держать соперника в нервном напряжении красавица владеет в полной мере.

Потом она отскочила и подняла меч, давая понять, что закончила. Он устало поводил плечами — она, даже не запыхавшаяся, весело улыбалась. Дик огляделся, пытаясь понять, видел ли кто-нибудь из посторонних этот поединок. Кажется, никто… Закуток заднего дворика был пуст.