Я словно во сне, под нечеловеческий вой королевы, протянула к нему руки. Подхватила и опустилась с ним на пол.

— Рен… Рен! — зашептала и, коснувшись его щеки, и с ужасом осмотрела рану в груди, откуда с каждым рваным вдохом выплескивалась кровь. Она была ровно под татуировкой. Шириной с три пальца.

— Нет-нет… Рен! Не смей!

Послышался топот, началась суета, а я зажала рану на груди принца, и мои пальцы моментально слиплись от крови. Рыдания ободрали горло. Я ощутила коленями теплую влагу, опустила взор и увидела под принцем огромную лужу крови.

Почему Рензел не исцеляется? Богиня, почему? Неужели… Неужели рана смертельная?

— Рен! — мой голос сорвался, а принц потянулся к моему животу, и на его бледных губах появилась кривая, но счастливая улыбка.

— Я… — выдохнул он и закашлялся, выплевывая кровь на собственные щеки.

Его рука ослабла и почти упала, но я поймала ее и прижала к своей щеке.

— Люб…лю теб… — попытался он договорить, но не смог.

Его взгляд в последний раз встретился с моим и остекленел, а шумное дыхание смолкло.

— Нет… — внутри все болезненно сжалось. — Богиня! Нет! Рен! Я тоже тебя люблю! Слышишь? Тоже!

Я схватила принца за плечи, притянула к себе, чувствуя, как безвольно мотнулась его голова. Начала его звать, трясти, а когда он ни разу не ответил, закричала:

— Рен!

Горло обожгло от собственного голоса. Воздух показался раскаленным. Или он вовсе исчез и, наверное, поэтому было так больно… Так больно — вдыхать и не дышать. Чувствовать горячий металл скорби, как он ползет по горлу, стекает по щекам и сжимает сердце в мучительные тиски.

«Боги… Если вы меня слышите! — кричала моя душа: — Если у вас есть сердца, как у людей. И если вы способны любить. Способны чувствовать ту же боль, что и мы. Не забирайте у меня Рена!»

Но боги молчали, а я выла, словно не человек. Звала любимого. Целовала его губы, щеки, лоб. Чувствовала на привкус крови с тонким, слабеющим ароматом можжевельника. Крепко обнимала. И с ужасом осознавала, что он уходит. Мой Рен от меня уходит. Так быстро ускользает от меня, точно вода сквозь пальцы.

Я вцепилась в него сильнее. Мне казалось, если буду его держать, то надежда останется. А если отпущу — больше никогда не увижу. Никогда не почувствую его запах. Никогда не услышу его голос, что сочетал в себе нежность и ехидство. Никогда не почувствую тепло его объятий. И навсегда потеряю свою единственную любовь — Рена.

Я почувствовала, как меня пытаются оттащить от него. Уже не в первый раз. Но только сильнее вцепилась. Отпихнула кого-то локтями и закричала:

— Я исцелю! Я могу… Ведь я… — зарылась лицом в рубаху принца, что все еще хранила его запах, и обратилась внутрь себя. Начала искать тот самый отклик чуда, которое подарит надежду.

Зашептала, вспомнив его слова под дожем:

— Я не отпущу, Рен… Как ты не отпустил. Теперь я не отпущу.

Но меня грубо схватили за плечи и все-таки от него оттащили. Аромат можжевельника вытеснили лавандовые духи. А теплые и сильные руки королевы заключили меня в объятия.

— Цесса, — сорванным от горечи голосом произнесла она. — Остановись. Тебе нельзя…

Но я снова потянулась к принцу, возле которого опустился Арон.

— Я исцелю его, — дрожащими губами произнес он. — Смогу…

Он часто дышал. А его руки затряслись, когда он коснулся бездвижной груди брата, но только от них полился золотой свет, король вдруг оттолкнул его ладони.

— Уйди, Арон, — жестко он произнес он и сам дотронулся до груди старшего сына, охватывая его своим светом.

— Нет, отец… Ты погибнешь! — запротестовал лекарь и попытался остановить короля, но тот с силой ударил его по рукам. — Мама, скажи ему! Если он не остановится, то…

— Он знает, Арон! — голос королевы сорвался, а руки дрогнули на моих плечах. — Знает.

Она всхлипнула и спрятала лицо на моем плече, а король надломанным голосом произнес:

— Рензел уже не дышит, Арон.

Я застонала, когда услышала этот приговор, и до треска стиснула платье Астарии.

— Если боги согласятся его вернуть, — продолжал он. — То потребуют слишком большую цену.

В его небесно-голубых глазах растеклась печаль и безмерная любовь, когда он посмотрел на младшего сына:

— И не ты должен ее заплатить. А я. Потому что для родителя нет ничего страшнее, чем пережить своих детей.

— Отец, — сел на пол Арон и запустил пальцы в неровные, подпаленные огнем волосы. — Ты погибнешь.

— Я готов, Арон, — улыбнулся он, — И ты это знаешь.

Вдруг Эльен поморщился и покачнулся, а лекарь поймал отца за плечи и помог ему усидеть.

— Эльен! — дернулась королева, но вспомнила обо мне и снова стиснула свои объятия.

Король тяжело выдохнул и с улыбкой произнес:

— Значит, я скоро стану дедушкой?

Я отрывисто кивнула, потому что слова отказывались срываться с дрожащих губ, и опустила взгляд на Рензела, чье лицо оставалось белым, а рана не затягивалась. И от этого внутри становилось больнее.

— Ох, Цесса, — услышала мечтательный голос короля. Он впервые позвал меня по имени. — Это чудо…

Желтый свет замерцал под его ладонями и погас, а сам Эльен обмяк. Арон поймал отца на руки, и осторожно уложил его на пол. А королева не удержалась, все-таки бросилась к мужу. И только я почуяла свободу, как ринулась к принцу, но меня опять перехватили. На этот раз Арон.

— Эльен… — с болью произнесла Астария, глядя на осунувшееся лицо мужа.

Она приподняла его и, прижав к груди, стала тихо покачиваться.

— Это ты, дорогая? — уже в бреду выдохнул король.

— Да, любимый.

— Ох.. Аста. Я так и не успел побыть хорошим мужем.

— Успел, Эльен, — дрожащим голосом произнесла она. — Ты все успел… И был самым лучшим.

Но, похоже, он уже не слышал ее слов и продолжил говорить о другом:

— Я хочу признаться, Аста.

— В чем Эльен? — она закусила губу.

— Я давил на Рензела. Надеялся что свадьба… Поможет. А Рензел просил отпустить девушек, потому что… Они не «подходят». Но я не понимал… Не слушал его… А теперь понимаю.

Король хрипло вздохнул.

— Понимаю…

Он поднял ладонь, чтобы коснуться щеки Астарии, но промахнулся, и она сама ее поймала, коснулась губами. А король вдруг заговорил с младшим сыном, хотя смотрел на жену:

— Арон, помни, — он чуть приподнялся. — Мы жертвуем не ради жизни, а ради любви.

И обессилено рухнул.

Дыхание правителя Лунцелоса остановилось, и он замолчал. Навсегда.

— Папа… — болезненно поморщился Арон, а королева коснулась с мужем лбами и с тихими рыданиями роняла на его щеки слезы.

— Рен, — позвала я, после долгой и горкой тишины, нарушаемой только редкими всхлипами Астарии. И словно заколдованная смотрела на бледное, застывшее лицо принца.

Попыталась до него дотянуться, но Арон не пустил. Я ощутила, как он попытался меня зачаровать — тепло и напускное спокойствие, как тогда, на балу. Поморщилась, выкрикнула «нет!» и уперлась ладонями ему в грудь. Стала вырываться.

— Прости… Прости, Цесса, — прекратил успокаивать меня Арон, но я уже не могла остановиться.

— Рен! Отпусти меня к Рену! Я нужна ему! Нужна!

Вдруг раздался металлический грохот, и я стихла, когда к нам прикатилась корона хелгара. Вскинула взор на Фреджела, который все еще был жив. И при виде него стиснула рубаху Арона, но не от страха, а от ярости.

«Это из-за него…» — затрясло меня.

Руки лекаря напряглись, когда я попыталась встать и подойти к Фреджелу, чтобы… Не знаю. Отомстить. Ударить. Высказаться. Тысячу раз его проклясть. И доставить ту же боль, что он доставил мне и принцу. Но когда Фреджел заговорил, замерла.

— Боги не… обещали… спасти… тебя, — стоя на коленях, обратился он к Арону.

Челюсть Арона напряглась, а с обескровленных губ дяди сорвалась вязкая алая капля и с тихим шлепком упала в лужу крови у его ног. — А я… да.

Он захрипел. Кровь запузырилась на его губах. Взгляд померк. И Фреджел, с грохотом упав лицом в пол, забился в предсмертных судорогах. Я отвернулась не в силах на него смотреть и ощутила в душе пустоту, когда поняла, что даже чудовище умеет любить. И это чудовище любило… Своего младшего племянника, потому что обещало его спасти, и старшего, потому что могло убить в любой момент, но не делало этого. И когда увидело, как стрела летит в принца — Фреджел был в ужасе, но не за себя, потому что знал — ему уже нечего терять.