Мое сердце в груди билось точно сумасшедшее, пока садовник, не сводя глаз, продолжал смотреть. По его выражению лица было сложно что-либо понять. Он словно вовсе ни о чем не думал или был глубоко в своих мыслях, куда не достигнет даже слабое эхо моего голоса.

— Пыль, — вдруг произнес старик, а его губы задрожали. — Пыль в глазах. Грязная пыль… Сверкает, — понес он несусветицу и принялся усерднее копать землю у корней роз. — Пыль в глазах. Сверкает.

— Пыль? — нахмурилась я.

— Солнце! — почти выкрикнул он и вскочил на ноги. — Сверкает. Пыль! Грязная пыль сверкает!

Садовник засуетился: подобрал с земли льняной мешок, в котором почти не осталось удобрения, маленькие грабельки, лопатки.

— Грязная пыль, — прорычал он и схватился за ручки тележки, в которую скинул все садовые принадлежности. — По кругу. Пыль по кругу… Все по кругу. Я не забыл.

— Войр! — окликнула его, когда он толкнул телегу и начал стремительно отдаляться.

Я хотела броситься за ним, как вдруг услышала тоненький детский голосок:

— Не обижайте дядюшку Войра. Он хороший.

Я обернулась и увидела, как из-за ствола ясеня под тенью его кроны выглядывает девочка, похожая на маленькую нимфу. Хрупкая. С длинными ярко-рыжими волосами, россыпью солнечных веснушек и зелеными, точно сочная листва, глазами, не сводящими с меня настороженного, но вместе с тем любопытного, взора.

— А я не обижаю, — улыбнулась юной нимфе и опять посмотрела вслед обезумевшему старику. Грохот тележки стремительно стихал, а его ворчание с расстоянием между нами вовсе перестало быть слышным. — Просто хотела поговорить с дядюшкой Войром.

— Зачем? Взрослые все равно его не понимают.

Я вздернула бровь:

— А ты понимаешь?

Девочка помолчала, продолжая следить за мной из-за ствола дерева, и заговорила лишь спустя три или четыре удара сердца:

— Нет. Но иногда кажется, что да.

— И как думаешь, что он хотел мне сказать?

Лисава пожала плечами:

— Не знаю, — она переступила с ноги на ногу и чуть сильнее высунулась, чтобы лучше меня видеть. — Дядюшка Войр волновался. А когда он волнуется, начинает говорить всякое, и я его не понимаю.

— Жаль, — усмехнулась я и почувствовала, как поникли мои плечи. — Я тоже не поняла, что он хотел мне сказать. И хотел ли вообще…

Может, в словах Войра и был какой-то смысл, но столь далекий от моего понимания, что, наверное, я никогда в нем не разберусь.

— Леди Цессара, — представилась я, когда наше молчание затянулась, и присела в книксене. — Все в замке зовут меня именно так, но ты можешь называть меня просто Цесса.

Девчушка наконец-то вышла из-за дерева. Стиснув подол серого платья, похожего на то, что носит Марька и другие служанки замка, она тоже поприветствовала меня книксеном:

— Лисава, — «пропела» она тонким голоском и призадумалась, с любопытством оглядывая меня зелеными, точно сочная листва, глазами. — Но вы и так знаете.

— Знаю, — улыбнулась я девочке. — И надеюсь, ты больше не будешь убегать. А то гнаться за тобой в этих юбках сущее наказание.

Дочь кухарки зарделась румянцем и опустила взгляд на серую туфельку, которой ковыряла выступающий из-под земли корешок.

— А зачем вы меня искали? — смущенно поинтересовалась она, но вместо ответа я задала встречный вопрос:

— А зачем ты убегала?

— Подумала, вы разозлитесь, если увидите меня рядом со Златой. Его высочество — хороший и всегда разрешает погладить Урагана, а вас я не знаю. Вдруг вы… — она запнулась и бросила на меня быстрый взгляд исподлобья. — Разозлитесь.

Вот раз! Не ожидала, что Лисава примет меня за какую-то там злодейку. «А принц хороший! Разрешает гладить Урагана», — передразнила ее в мыслях и еле сдержалась, чтобы не фыркнуть. «Девчонка ранила меня почти в самое сердце», — слезливо подумала я и тряхнула головой, прогоняя едкое чувство обиды.

— Она же такая красивая, — мечтательно продолжала Лисава, пока я боролась с внутренними демонами, так и жаждущими плюнуть в кого-нибудь ядом. — Наверняка очень дорогая!

— Да-а, — протянула я с улыбкой и опустила руки. — Ты права. Злата очень дорога моему сердцу, поэтому я рада, что ты с ней подружилась, — девочка вскинула удивленный взгляд. — И ни капли не злюсь.

— Тогда почему вы за мной гнались?

— Потому что… — во рту у меня пересохло от волнения. — Хотела поговорить с тобой о ладонях Богини.

Кровь отхлынула от лица девочки, отчего веснушки на ее щеках и носу стали заметнее. Она огляделась по сторонам, будто искала помощи, а я напряглась, предчувствуя очередную попытку сбежать. Этого нельзя допустить. Ни в коем случае!

— Мне… Мне нужно к маме, — девочка отступила, и я шагнула ей навстречу:

— Прошу, Лисава, не убегай! Поговори со мной…

— Я не могу.

— Почему?

— Потому что ничего не знаю о ладонях, — заупрямилась она и отвернулась, чтобы не встречаться со мной взглядом.

Обманывает! Ну, точно обманывает, плутовка. В глаза не смотрит, губы кусает, юбку пальцами теребит, и лицо даже чуть покраснело. Ай-яй-яй… Но ничего. Мы еще расколем этот орешек. И если не захотела по-хорошему, будем по-плохому:

— Лгать нехорошо, Лисава, — погрозила я пальцем и сложила руки на груди, напустив на себя грозный вид. — Вот узнает его высочество, что ты пыталась обмануть его невесту, — вскинула бровь, — и запретит тебе гладить Урагана.

Богиня… Как же это мерзко угрожать ребенку. Девочка пуще прежнего побледнела, заволновалась, а мне захотелось съежиться и провалиться сквозь землю. Но я постаралась запихнуть свое угрызение совести куда подальше и не пасовать перед маленькой рыжей плутовкой, которая будто в наказание посмотрела на меня большими испуганными глазами.

— Но если ты согласишься поговорить, — после недолгого молчания, я уперлась ладонями в колени и оказалась с девочкой на одном уровне. — Я попрошу Чакса, чтобы он покатал тебя на Злате.

На миг в глазах Лисавы зажглись звезды. Столько восторга в них было — словами не передать. Она прижала к груди кулачки и чуть дыша произнесла:

— Правда-правда попросите?

А я со всей искренностью улыбнулась и клятвенно подняла ладонь:

— Правда-правда. Обещаю.

Девочка радостно подпрыгнула, хлопнув в ладоши, и рассмеялась, но вдруг резко стихла и замерла. Улыбка сползла с ее лица, а взгляд потемнел от печали:

— Но я тоже обещала маме, — произнесла она поникшим голосом, — никому и ни о чем не рассказывать.

— Прямо-таки обещала? — переспросила я, чувствуя, как по крупице рушатся мои планы.

— Поклялась, — угрюмо пробурчала Лисава. — Что без разрешения короля не заговорю о… О… — она зажмурилась и тряхнула головой, после чего поставила невероятно печальную «точку»: — Вот.

Разочарованию Лисавы не было предела, когда она поняла, что не сможет выполнить уговор и покататься верхом на Злате. А мне захотелось запрокинуть лицо к небесам и яростным рыком выплеснуть богам все свое негодование, но я ограничилась лишь сдержанным:

— Мда… Не повезло, — и выдохнула, чтобы немного расслабиться.

Сейчас не время для ярости. Нужно подумать, как обойти эту клятву.

— И что теперь делать? — обреченным голосом произнесла девочка, вновь прижав кулачки к груди, и с надеждой поинтересовалась: — Может, попросим разрешения у короля?

— Нет! — резко отмела я. Даже слишком резко… Лисава вздрогнула, а я чуть мягче добавила: — Королю сейчас нездоровится, поэтому не будем его лишний раз беспокоить. Хорошо? А принц!.. — опередила девочку, прежде чем она успела задать следующий вопрос. — Принц еще не король. Мама же сказала, разрешение должен дать король. Ведь так?

— Так, — поникла Лисава, пока я пыталась что-нибудь придумать. — Значит, я точно не покатаюсь на Злате. Эх…

Похоже, она уже смирилась со своим провалом. И надо признать, мама Лисавы выбрала самый надежный способ, как заставить маленькую дочь хранить королевский секрет. Нарушить обещание, данное богам… Даже ребенок на такое не решится. Но мать Лисавы непохожа на коварную женщину, способную просчитать все риски наперед, потому наверняка оставила лазейку, о которой сама не подозревала.