— Мальчик до сих пор воспитывается десятником? Он сейчас в Москве?

— Я не интересовался судьбой приёмыша, да и слышал о нём лишь краем уха. Не думаю, что с тех пор что-то изменилось.

— Этот мальчишка — мой сводный брат, похищенный вашей дружиной из Ярославля. После смерти наших родителей его выкрали и увезли.

— Интересно. Почему вы так уверены?

— Я знал, что он у вас, просто не знал, у кого именно. Верните ребёнка обратно.

— Будь по-вашему, Как найду семью, в которой живёт ваш брат, прикажу вернуть его немедленно. Но для этого надо связаться с кем-то из своих управляющих. Мне понадобится телефон.

— У вас будет такая возможность.

Ну вот, кажется, и братишку нашёл. Так ведь и думал, что его Шереметевы забрали. Какой им смысла убивать ребёнка или возвращать в приют? Всяко лучше воспитать слугой или дружинником, который с детства будет верен роду. Но пусть мальчик и являлся всего лишь простолюдином из приюта, ему официально дали фамилию Дубровский, а значит, он должен оставаться частью моей семьи, а не служить чужакам.

До особняка Оболенских мы с Павлом Шереметевым добрались лишь ночью, но несмотря на поздний час, там было много народу. Никто не спал. На первом этаже располагался своего рода штаб или, скорее, пункт связи с радиостанцией, которым заведовал младший сын Петра Петровича — Геннадий.

Павел по моему настоянию сразу же связался со своим воеводой. Дозванивался долго, поскольку тот не брал трубку, но, в конце концов, дозвонился и сказал, чтобы, ни смотря ни на какие новости из Москвы, дружина оставалась на Кавказе и продолжала защищать нефтяные скважины.

Именно это от него и требовалось. Теперь мы могли быть уверены, что шереметевская дружина полностью вышла из игры.

По поводу же ситуации в городе Геннадий не сообщил мне ничего конкретного. Бой продолжался и наши вроде как противника давили. Самую большую проблему для нас представляли Бельские с их стражей, но Геннадий сказал, что с ними сейчас разбирается Вяземский. Я даже не поверил вначале: зачем ректор ввязался в драку, тогда как ещё утром не собирался это делать? Нет ли ту какой ошибки? Однако сын главы рода Оболенских утверждал, что Константин Вяземский лично связывался по радиостанции с Петром Петровичем, чтобы скоординировать действия.

Это не могло не радоваться. Если Вяземские взялись нам помогать, дела у противника плохи. Бельским ни за что не справиться со столь многочисленной стражей. Однако о причинах такого поступка Константина Григорьевича мне оставалось лишь гадать.

У меня сейчас было, главным образом, два вопроса. Отправить ли Павла к остальным пленникам или оставить в доме в качестве «гостя», поскольку он, всё-таки являлся главой рода. Ну и хотелось понять, чем дальше заниматься мне и моему отряду. На других направлениях бой продолжался, и отдыхать было рано.

— Так куда мне ехать? — спросил я у Геннадия. — Не сидеть же мне сложа руки, пока другие дерутся? Может быть, помощь кому-то нужна.

— Алексей, не торопитесь. Я обязательно всё выясню, — осадил меня Геннадий. — У нас связи пока нет.

— Что значит, нет?

— Мой отец не выходит на связь. Последний раз мы говорили два часа назад.

— С ним точно ничего не случилось?

— Скорее всего, ему просто не до этого. Они штурмуют особняк Бельских в Сокольниках, там сейчас жарко.

— Может быть, мне поехать в Сокольники?

— Алексей, ещё раз повторяю, давайте не будем торопиться. Вначале узнаем обстановку, — Геннадий повернулся к человеку, что сидел за радиостанцией. — Быков, вызови ещё раз моего отца.

С улицы донёсся звук подъезжающей машины, а буквально через полминуты в комнату ураганом ворвался Пётр Петрович.

— Господа! — провозгласил он. — Всем внимание! Сегодня была достигнута беспрецедентная победа. Глава второго отделения и глава полиции мертвы, генерал-прокурор взят в плен, Долгоруковы бежали. Моя дружина вместе со стражей Вяземских молниеносно сокрушили врага. Победа за нами, — тут Пётр Петрович заметил меня. — А вы, Алексей, смотрю, уже здесь? Надеюсь, тоже с добрыми вестями?

— База шереметевской дружины захвачена, глава тайной канцелярии взят в плен, а здесь находится Павел Шереметев, старший сын Святослава. Поэтому, да, вести у меня хорошие, — ответил я.

— Великолепно! — воскликнул Пётр Петрович; прежде я никогда не видел его столь воодушевлённым. — Я в вас и не сомневался, Алексей. Где он? Шереметев? Вы привезли его сюда?

— Он в соседней комнате под надёжной охраной.

— Я хочу с ним поговорить… И да, Алексей, через пару часов у нас состоится важное заседание. Приглашаю вас тоже принять участие, как главу дружественного нам рода.

— С радостью присоединюсь.

Мне просто не верилось, что это правда. Неужели действительно все наши враги убиты и взяты в плен? Неужели власть с стране поменялась за один вечер? Что если Пётр Петрович упустил что-то очень важное? Не может такого быть, что всё закончилось так быстро.

Через два часа в особняке начали собираться люди. Приехал и Константин Вяземский, и глава рода Потёмкиных, и главноуправляющий третьим отделением Орлов, и ещё несколько князей, возглавлявшие собственные рода и участвовавшие в сегодняшней баталии. Пётр Петрович пригласил даже Павла Шереметева. Они вдвоём очень долго беседовали наедине, и я надеялся, пришли к каким-то конструктивным решениям.

А ровно в пять утра появился ещё один гость — высокий статный офицер с пышными усами. Он был одет в зелёный мундир императорской гвардии и носил генеральские погоны. Пётр Петрович представил нас. Генерала звали Шуйский Алексей Степанович, он являлся двоюродным братом императора и главнокомандующим гвардии. Его присутствие могло говорить лишь об одном: гвардия вмешалась в конфликт. Однако складывалось ощущение, что поддержала она отнюдь не наших противников.

Мы сидели за длинным столом, во главе которого расположился Шуйский, будучи лицом царских кровей. Собравшиеся выглядели напряжёнными, кто-то курил, кто-то негромко переговаривался меж собой. Когда генерал взял слово, все затихли.

— Итак, господа, — объявил Шуйский. — Поскольку конфликт вышел из-под контроля, я посчитал своим долгом вмешаться и остановить вражду, которая никаким образом не идёт на пользу государству. Пяти лет не прошло с тех пор, как отгремели сражения чудовищной войны между востоком и западом, и вот уже вы, господа, снова проливаете кровь, но теперь уже друг друга. Гибнут лучшие люди, и из-за чего, позвольте вас спросить? Из-за мелких обид, разногласий и ссор. Вот я и подумал, надо прекращать. Надеюсь, никто не будет с этим спорить?

Князья чуть ли не хорошо сказали, что да, разумеется, надо заканчивать кровопролитие. Шуйский, удовлетворённый такими ответами, кивнул и продолжил.

— Поступим вот как. Главы первого и второго отделения убиты, а значит, их должности придётся кому-то занять. А среди присутствующих здесь есть те, кто желает получить соответствующие назначения. Сейчас мы решим этот вопрос, и сегодня же я представлю кандидатуры на подпись императору. Господин Оболенский, вы, так понимаю, хотели бы стать главой первого отделения?

— Ваше высочество, благодарю за оказанную честь, но я бы хотел высказать предложение, направленное на, так сказать, усовершенствование государственного аппарата. Назрело время реформ — так считаю и я, и многие здесь присутствующие. Прежние порядки не отвечают требованиям времени, нужно что-то менять.

— Да, пожалуйста, я вас внимательно слушаю, — со скучающим видом произнёс Шуйский, подперев щёку кулаком. — Только недолго. Будьте добры, говорите короче и по-существу.

И тут Пётр Петрович начал излагать идею о создание должности первого министра, о чём я когда-то рассказал ему при личной встрече. Я тогда никак не ожидал, что Оболенскому так понравится данная реформа, а теперь оставалось только порадоваться за то, что идея оказалась столь своевременной и что Святослав Шереметев больше никогда не встанет у руля государства. История здесь пошла совершенно другим путём, и я, кажется, сыграл в этом не последнюю роль, хотя вряд ли кто-то из присутствующих в полной мере осознавал это.