К тому же у третьего отделения и так забот полно. Японцы и немцы шпионскую сеть по всей стране внедряют, движения рабочих крепнут, грозя поднять очередной бунт, разбой процветает, и какую банду не тронь — за каждой титулованная особа стоит. И коли уж Шереметев набрал себе дружину, так пусть сам и разбирается со своим имуществом, а не тянет казённые ресурсы, чтобы очередной завод себе прикарманить.

Когда Орлов вернулся в свой особняк на Тверском Бульваре, было уже поздно. Николай Иванович переоделся в домашний халат и тапочки, набил трубку, и уселся в кресло возле камина, желая почитать свежую прессу. Но сделать этого не успел — отвлёк телефон. Орлов положил газету и, кряхтя, поднялся. Добрёл до стола, взял трубку.

— Алло, Николай Иванович, это Святослав Шереметев. Добрый вечер. Не спите ещё?

— Ещё не сплю. Чем могу вам помочь, Святослав Николаевич?

— Да вот, звоню узнать, как продвигается дело. Нет ли новостей по поводу Дубровского?

— Мы занимаемся, Святослав Николаевич, — произнёс Орлов дружелюбным тоном, не выдав подступающего раздражения. — Как будет результат, я вам обязательно сообщу.

— Уже две недели прошло, а от вас ни слуху ни духу. А Дубровский тем временем держит моих людей в заложниках. Его подельник выставил совершенно безумные условия. Между прочим, одного из пленников они уже убили. Если мы не поторопимся, такая же участь ждёт и остальных. А среди пленников, должен напомнить, находится мой зять. Я очень переживаю, Николай Иванович, и прошу войти в моё положение.

— Мне хорошо известна ситуация, и мы работаем. Больше ничего пока не могу сказать. Сочувствую вашему горю, но я уверен, ваш родственник не пострадает. Они не посмеют причинить ему вред. Поэтому будьте покойны.

Орлов держался спокойно, но внутри кипела злость. Святослав Шереметев вёл себя слишком назойливо, разговаривал, словно со слугой. Он жаждал отмщения, и ему было плевать, во что это выльется. Если надо родственника вызволить, так в чём проблема пойти на небольшую уступку? Родственник тот, Разумовский, за четыре месяца своего пребывания в Ярославле, поди, достаточно награбил. Но нет же, жадность не знает границ.

— Работайте. Но учтите, что сам император желает, чтобы вы разобрались и навели порядок, — важно произнёс Шереметев.

«Какой ещё император? — думал Орлов. — Император желает, чтобы его не прирезали вместе с семьёй эти самые Шереметевы или Бельские, которые, как пиявки, присосались к трону. Да он, поди, и не знает, что в Ярославле делается».

— Передайте его императорскому величеству, что работа ведётся. И… Святослав Николаевич, очень попросил бы вас не звонить каждую неделю. Вы хоть понимаете, какие силы стоят за Дубровским? Возможно, мы имеем дело с новым заговором. Это требует тщательного расследования и времени. Однако уверяю, когда всё закончится, вы получите назад своё имущество.

— Что ж, раз так, то занимайтесь заговором, а я займусь Дубровским. Заранее ставлю в известность, что в течение месяца в Москву приедут мои родственники вместе со стражей. Просьба не чинить им каких-либо препятствий.

— Вы знаете, что надзор за иностранными подданными — часть обязанностей третьего отделения, — проговорил Орлов. — Если их действия будут угрожать государственной безопасности, мы будем вынуждены вмешаться.

— Не беспокойтесь, Николай Иванович, они не станут лезть в государственные дела, я прослежу за этим лично. Их цель иная».

— Тогда это ваше дело, Святослав Николаевич.

«Неужели Зейдлицев позовёт? Только их здесь не хватало. Со своими бы разобраться», — с досадой подумал Орлов, кладя трубку.

Оставив Лизу в компании начальника стражи, мы с Петром Петровичем ушли в кабинет, что находился по соседству. Оболенский сел за стол, я — напротив.

— Хочу рассказать вам кое-что про Святослава Шереметева, — проговорил Пётр Петрович. — Вы должны знать всю правду об этом человеке и о том, что происходит в государстве. В тридцать первом году несколько родов объединились и подстроили смерть императора Дмитрия, после чего возвели на престол его брата. Это было убийство — подлое, коварное убийство, которое организовала тайная канцелярия Шереметевых по указу самого Святослава.

— Вот как? Недавно мне то же самое сказал Вяземский при личной беседе.

— Вот видите, вам даже сам ректор доверяет. Захват завода был несколько… опрометчивым, — Оболенский сделал неопределённый жест рукой, — но этот случай однозначно показал, на чьей вы стороне.

Я был, разумеется, на своей стороне и не собирался ввязываться в чьи-то мутные игры. Но Оболенские и Вяземские пока выступали в роли моих союзников, и мне следовало держаться их, поскольку собственных сил ещё не хватало, чтобы в одиночку решить проблему.

— Я намерен вернуть величие своему роду, — сказал я.

— Это похвально, Алексей. Ваш отец вами бы гордился… Так вот, это было убийство. Императора порешила группа негодяев, рвущихся к власти. Сделав своё подлое дело, они подумали, что государство теперь — в их руках. Но это оказалось не так. Некоторые дворяне не пожелали склониться.

— Кажется, я начинаю понимать, о чём вы, — сказал я.

— Ваш отец был одним из тех, кто рискнул бросить вызов банде, узурпировавшей власть. Он погиб смертью храбрых в борьбе за то, во что верил.

— Значит, заговор всё-таки был? Я-то думал, отца оклеветали.

— Поклёп чистой воды. Никто не собирался устраивать государственный переворот, революцию и прочий произвол. Мы хотели наказать убийц. Шереметев, Бельский, Орлов, Долгоруков, Воротынский — вот те, кто причастен к смерти императора и должен быть поставлены к стенке. Всё было готово. Это могло случиться уже в сентябре. Но нас опередили, враг ударил первым. Князь Александр Потёмкин оказался схвачен, вместе с ним было убито около пятидесяти дворян, в том числе, и ваши родители. Большинство даже официального обвинения не дождались — их уничтожили без суда и следствия.

— Да, жаль, что так получилось, — согласился я.

Моя догадка подтвердилась. Этот заговор — обычная разборка двух группировок. Прежде в канцелярии и министерствах сидели Оболенские, Потёмкины и их друзья, а в тридцать первом году пришли другие и принялись их вытеснять. Но лишившиеся своего положения аристократы не смирились и попытались действовать силой. К ним присоединились те, кто имел зуб на «круг власти». Например, Василий Дубровский, которому Шереметев всячески вредил в последние годы.

— Ваш отец понимал, сколь опасны эти люди, а потому присоединился к нам. Теперь, Алексей, вы знаете всю правду.

— Вы до сих пор вынашиваете планы наказать убийц?

— Увы, мы потерпели неудачу и были вынуждены отступить и залечь на дно. Но однажды мы одержим победу. Кровь наших родных и близких взывает к отмщению. Я не знаю, когда настанет час расплаты, но он придёт. Ибо правда за нами.

— Значит, ещё нескоро, — усмехнулся я.

— Сейчас мы обескровлены, но опускать руки нельзя. Вас, Алексей, Господь наделил большой силой, и это не просто так. Однажды она послужит благому делу.

Я гадал, зачем Пётр Оболенский так расщедрился на безвозмездную помощь нам с Лизой. На него это совсем не похоже. Теперь всё встало на свои места. Потёмкин и прочие князья, планировавшие покушения, казнены. Оболенские в одиночку сделать ничего не могут, собирают новых союзников. И тут подвернулся я — одарённый, обладающий сравнительно большой силой и уже показавший себя в деле. Естественно, Пётр Петрович хотел, чтобы я примкнул к нему.

— Святослав Шереметев слишком много зла сделал моей семье, чтобы оставлять его в живых, — сказал я. — Мы с вами на одной стороне. И спасибо, что сказали правду про моих родителей.

— Спасибо вам за понимание, Алексей. Верно заметили, мы на одной стороне. И вот ещё что. Я знаю, что вам нужны деньги, а мне в скором времени могут понадобиться хорошие бойцы. На Урале у нас предприятия, там конфликт назревает. Супостаты хотят выдавить нас из горного промысла. Если поможете, заплачу щедро.