Третьяков нахмурился ещё сильнее:

— Вряд ли Калакуцкий согласится. Это не тот человек, который пойдёт на уступки.

— Эдуард Анатольевич, я не намерен мириться с обманом. Вы готовы это проглотить? Да, сейчас это вас напрямую, может, и не касается, но один раз прогнёмся, потом с нас не слезут.

— Вы должны были прийти ко мне сразу и рассказать о проблеме. Тогда можно было бы договориться, а сейчас… Не знаю. Вы зашли слишком далеко.

Эдуарду тоже не нравилась сложившаяся ситуация. Алексей говорил правильные слова, но правильными они были в вакууме. Сейчас подобная риторика выглядела опасной. В конце концов, основная вина лежала именно на Озёрове и его необдуманных поступках. Парень многое не знал, он приехал сюда полгода назад и не имел ни малейшего представления о той политике, которую ведут местные губернаторы, и всё равно качал права, лез, что называется в чужой монастырь со своим уставом.

Эдуард не мог начать вражду с соседями. У Третьяковых тоже имелись доли в барнаульских компаниях, и это следовало держать в голове при решении данного вопроса.

— И всё же вы должны попытаться, — убеждал Озёров. — Поторгуйтесь с ними, выбейте лучшие условия. Елагины с Калакуцкими много дел наворотили. Их вина тоже здесь есть. На кону — правда.

— Правда, — хмыкнул Третьяков. — Что, по вашему, правда? Рода постоянно друг с другом враждуют, постоянно что-то делят. Компании то к одним переходят, то к другим. Любецкие недавно были вашими злейшими врагами, а теперь вы им покровительствуете. Поссоритесь снова — так они сразу права на вашу долю заявят, дескать вы у них силой отобрали. Вот и вся «правда». Так живём. А мне всё это разгребать приходится, всех мирить, чтобы и между своими кровопролития избежать, и с соседями не передраться. А вы рассуждаете о какой-то «правде».

— Поэтому, видимо, все меня и пытаются убить, — на лице Озёрова появилась ироничная усмешка.

— Кто «все»? Не понимаю, о чём вы.

— Кто-то из первосибирцев пытался избавиться от меня летом, когда я только на границу поехал.

— Почему вы решили, что тут замешаны наши? — Эдуарду стало не по себе. Зачем Озёров решил вспомнить сейчас об этом?

— Когда я приехал в учебку, офицеры подстроили ситуацию, чтобы отправить меня в штрафную роту на самый сложный участок, где я должен был погибнуть. Мне удалось выяснить, что приказ исходил от командования седьмой дивизии. А ведь генерал Юрьевский — из нашей аристократии.

— Возможно, но…

— Второй момент, — Озёров опять перебил. При этом парень вёл себя по-прежнему невозмутимо. Оставалось лишь поражаться его выдержке и спокойствию. — В начале августа меня должны были отвезти в суд для пересмотра дела. Все понимали, что меня оправдают. И кто-то под видом военной полиции послал группу убийц. Уровень подготовки был таким, что сделать это могло лишь военное руководство не ниже командования полка, а скорее всего, опять же дивизии.

— Если вас пытались убить, то я сожалею о случившемся, но у вас есть доказательства? Вы обвиняете Юрьевского? Я не понимаю…

— Доказательства мне и не нужны. Я же не собираюсь в суд подавать, но два плюс два сложить могу. И с Юрьевским, кстати, я уже беседовал.

— Что ж, хорошо, что вы разрешили ваши разногласия… — пробормотал Эдуард, чувствуя, как на лбу выступает пот.

— Я всё прекрасно понимаю. Кому-то не понравилось, что князь из чужого рода наводит здесь свои порядки. Это естественная реакция. Но надеюсь, что с тех пор отношение ко мне изменилось. Ведь теперь мы все в одной лодке, отныне здесь мой дом, моя земля, и я буду её защищать, как и вы. Не хотелось бы вспоминать старое. Правда ведь? В общем, постарайтесь, пожалуйста, договориться с Калакуцким. А если не получится, отсылайте его ко мне. Я с ним разберусь по-своему.

— Никаких, «по-своему», — буркнул Эдуард. Надо было срочно спровадить Озёрова, чтобы тот не заметил. — Я поговорю с ним… Если вопросов нет, можете идти. У меня, ещё одна встреча скоро, не могу, к сожалению долго засиживаться с вами.

— Разумеется, — Озёров поднялся с дивана. — Всего хорошего, Эдуард Анатольевич.

Ннекоторое время губернатор сидел подавленный. Зачем Озёров завёл разговор о покушении? Чего он хотел этим добиться? Похоже, парень всё знал.

Эдуард не слишком-то жалел о том, что пытался избавиться от Озёрова. Возможно, если бы тот погиб там, в тёмной области, проблем действительно было бы меньше. Но вот отец… отец видел юнце что-то особенное и верил, что Алексей принесёт пользу Первосибирску.

Зато теперь Эдуард понял, почему Юрьевский тогда так себя повёл, грубо отказавшись от дальнейших попыток устранить Озёрова. Между ними, получается, был разговор. Неужели генерал испугался? Хотя попробуй тут не испугайся…

Не могу сказать, что разговор с губернатором меня успокоил, но ситуация оказалась далеко не столь критической, как её представлял Любецкий. Барнаульский губернатор крови моей пока не жаждал, однако я, хоть и был готов пойти на уступки, сдаваться не собирался. И если понадобится… кто знает, возможно, придётся и к Калакуцкому наведаться тайно, как когда-то к Елагину, и устроить собственные «переговоры».

Третьякова я тоже прекрасно понимал. Война между губерниями — это, мягко говоря, не то, к чему хотелось бы прийти. Очередное кровопролитие, которое уж точно не останется без внимания императора. Тот, кажется, предпочитал не лезть в дела аристократов на восточной границе, отдавая решение всех проблем на откуп губернаторам, но если ситуация выйдет из-под контроля, государь в стороне не останется.

А ещё сегодня Третьяков, наконец, узнал о том, что мне известно про покушение. Было видно, он занервничал. Тоже мне, миротворец хренов. Пусть понимает, что и мне есть чего ему предъявить.

Теперь мне оставалось только ждать…

Помимо проблем с Калакуцким меня интересовало, главным образом, две вещи: откроются ли в моём имении новые ямы в ближайшее время, и появились ли под Усть-Катайгнском тенебрисы. О том, что там творится, мне предстояло узнать лишь через полмесяца, когда вернусь на передовую, а у нас пока было всё спокойно.

В эти дни обнаружилась небольшая бездна за пределами моих владений, но очень близко к ним. Я не знал, чья там земля, но всё равно приказал охране закрыть яму, чтобы тенебрисы не бежали к нам. А через пару дней разведчики засекли группу существ, движущихся, по всей вероятности, из Барнаульской губернии. С ними оказались два беллатора-великан, и я сам поехал их уничтожать, чтобы лишний раз не подвергать опасности своих людей. Всё равно заняться нечем. По-хорошему, решать данную проблему следовало Калакуцкому, но для барнаульского губернатора ссоры с соседями, кажется, были важнее.

Пятницу я провёл на своей базе, осматривал имущество. Парк автотехники пока увеличивать не собирался. На сегодняшний день он состоял из десятка минивэнов, двух десятков внедорожников, в том числе старых «Онисков» восьмидесятых годов, на одном из которых я катался сам, и десяти «Носорогов». Три из них требовали ремонта.

Но всё же не мешало докупить кое-какое оборудование, особенно бронежилеты (их почему-то не хватало), и рубрумитовые патроны, которые расходовались в нынешних обстоятельствах очень быстро.

Вопрос же строительства шахты снова пришлось отложить. Я собирался начать весной, но теперь было не до этого. Прежде всего, следовало понять причину, по которой на моей земле образуются бездны, и пока проблема не решится, ни о какой шахте речи не может идти.

Да и с финансами пока было туго.

В конце квартала я получил дивиденды от сафоновской компании — шестьсот с небольшим тысяч. Прибыль оказалась меньше, чем я рассчитывал, но меня это не удивило. Сафоновы сами испытывали огромные проблемы с тенебрисами и были вынуждены законсервировать уже три нефтяные скважины.

Так же ожидались дивиденды от «Первосибирска-23», но в конце полугодия, то есть как раз летом.

А вот доход от деревообрабатывающего завода и прочую прибыль, включая те деньги, которые мне платили местные аристократы за зачистку их имений от тенебрисов, сжирали охрана. Я хотел увеличить её численность до трёхсот человек, но не видел возможности. Двести пятьдесят бойцов — это пока был максимум, который я мог себе позволить.