— Мне всё это известно. Я выслушал и вас, и лейтенанта Скавронскую, и остальных участников операции. У вас есть сказать что-то новое?

— Тогда в чём вы обвиняете Хитрова?

— В том, что он бросил своих людей.

— Другого выхода не было.

— Но вы же там были! И вы вывели оттуда всех живыми и невредимыми.

— Во-первых, не всех, во-вторых, я бы не смог защитить столько народу. Он правильно сделал, что уехал. Если уж на то пошло, это я слишком долго тянул. Если бы закончил быстрее, мы отступили бы раньше.

— Если б да кабы. Вы закрыли бездну?

— Так точно. Полностью.

— Значит, вы боевую задачу выполнили, какие ещё к вам вопросы? — чувствовалось, что Пыжов начинает раздражаться.

— Так и Хитров не виноват. Он действовал по инструкции. Скавронская скажет то же самое. Никто не понимает, в чём провинился Хитров.

— Слушайте, Озёров, вы мне мозги не пудрите. Я вас уже выслушал. Честно сказать, мне сейчас вообще не до Хитрова. У нас столько проблем, а вы со своим Хитровым носитесь.

— Вы угрожали ему трибуналом. Считаю, это несправедливо.

— Да не угрожал я ему ничем.

— Как так, не угрожали?

— А вот так! Просто сказал, что оставлять своё подразделение — дело подсудное. Что вы из мухи слона раздули? Откуда вы вообще узнали⁈ — подполковник злился всё больше. — Хитров что, плакаться всем пошёл? Тоже мне, мать его за ногу, боевой офицер. Знаете, что, Озёров, давайте уже закончим этот бессмысленный разговор. Со своими подчинёнными я уж и сам как-нибудь разберусь, без вашей помощи. Свободны.

В общем, ясности мне добиться так и не удалось. Судя по словам Пыжова, Хитрову пока трибунал не грозил. Возможно, капитан сам накрутил себе чёрт знает что, и к этому добавилось чувство вины за брошенных им людей. В любом случае, я сделал, что мог. Дальше уже Пыжов сам решит, как поступить, и я надеялся, решит справедливо. У меня же были дела поважнее.

Я должен был немедленно позвонить Гаврилову и сообщить ему новости. Для связи служащих с внешним миром в штабе имелись два телефона на первом этаже. Дежурный сказал, что линия была повреждена, но, на моё счастье, её восстановили буквально вчера. Правда пришлось дождаться очереди. Передо мной оказались пятеро.

Гаврилов ожидаемо не знал, кто такие Юрьевские и чем занимаются, хотя фамилию слышал. Я объяснил ситуацию и попросил, чтобы Сатир навёл справки про генерал-лейтенанта Юрьевского, да и вообще про весь их род, а так же про Скавронских. О них мне тоже хотелось узнать побольше.

Но были и хорошие новости. Управляющий без дела не сидел, и уже нашёл адвоката, специализирующегося на военных судах. Стоили его услуги дорого, но Гаврилов заверил, что человек этот — надёжный, с враждебными кланами не связан, да ещё и имеет знакомых в военной прокуратуре и суде Восточной Приграничной Области.

Адвокат считал, что в моём случае обжаловать вердикт имеет смысл, и собирался лично приехать в форт. Я, естественно, был всеми руками «за», только попросил Гаврилова обеспечить ему надёжную охрану, поскольку на дороге творилось чёрт знает что. Тёмные до сих пор бегали по буферной зоне, хотя её зачищали чуть ли ни каждый день.

Затем я позвонил непосредственно адвокату, и мы договорились о времени приезда. Предупредил его, что подзащитных будет двое: я и княжна Романова. Полину тоже хотелось вытащить отсюда, если появится такая возможность. Я даже готов был потратить собственные деньги без особой надежды на их возврат, хотя, в идеале, ей или её родителям следовало компенсировать мне расходы.

До отбоя ещё оставалось время, и я побежал искать Полли, чтобы сообщить ей новость. В казарме никого не оказалось, кроме дежурной. Та сообщила, что весь женский взвод работает на складе на нулевом уровне. Отправился туда. В подвале наткнулся на ещё одного дежурного, попросил позвать Романову, объяснив это делами, касающимися её рода.

Выйдя со склада, Полина одарила меня удивлённым взором.

Мы поднялись на первый этаж. В небольшом холле с холодными неуютными стенами, покрашенными в наполовину белый, наполовину зелёный цвета, никого не было. Мы присели на скамейку в углу. На потолке жужжала зарешеченная лампочка, источающая неяркий подрагивающий свет. Из помещений, что были дальше, по коридору раздавались голоса.

— Что делаете? — спросил я.

— Да всякое. Кто вещи сортирует, кто ленты набивает патронами. А ты зачем пришёл? Какое такое «дело рода»? — произнесла торопливо Полина, не в силах больше сдерживать любопытство.

— Да это я просто так сказал, чтобы тебя отпустили. На самом деле послезавтра приедет адвокат, который попытается вытащить нас отсюда. Вот я и пришёл сообщить.

— Вытащить?

— Да, я нанял адвоката, мы через суд будем добиваться сокращение сроков в штрафбате или денежной компенсации.

— Ты нанял? А это дорого? У меня нет денег на адвоката, а у родителей просить не буду.

— С финансовыми вопросами сам разберусь. Сейчас важно обжаловать решение офицерского суда.

— А это вообще реально?

— Адвокат говорит, реально.

— Да они всегда так говорят.

— В общем, послезавтра приедет, мы поговорим с ним, и всё станет ясно.

— Ну пускай приезжает.

Я всё сказал, что хотел, но Полина не торопилась уходить. Она сидела и украдкой кидала на меня взгляды, словно ожидая чего-то ещё.

— Хочешь, пройдёмся? — спросил я.

Полли посмотрела на лестницу в подвал, затем на ведущую на улицу дверь.

— Да не, прапорщица орать будет. Она меня и так отпустила на пятнадцать минут.

— Тогда тебе надо идти.

— Да-а… надо. Ну ладно, пойду, — с неохотой проговорила Полли.

— Ага, послезавтра увидимся. Я с Пыжовым договорюсь, чтобы нас отпустили на полдня.

Полли поднялась, кинула на меня странный взгляд, который я даже не знал, как прочитать, и ушла вниз.

Адвокат, как и обещал, приехал в среду. В первой половине дня мы с Зайцевым опять сопровождали колонну машин, а после обеда Пыжов разрешил нам с Полиной заняться личными вопросами и даже выделил комнату для общения с адвокатом. Сам он наотрез отказался от услуг правозащитника, особенно когда узнал, во сколько они ему обойдутся, и никакие мои уговоры и даже предложение взять на себя часть расходов не помогли.

Мы с Полиной сидели в комнатке для совещаний и ждали. Здесь было относительно уютно. Новая мебель, новая краска на стенах, паркетный пол. Даже решётки на окнах оказались кованные.

Ждали. Адвокат задерживался уже на час. Позвонить я ему не мог (сеть не ловила), оставалось лишь гадать о причинах такого опоздания. Здесь были такие края, где могло случиться всё, что угодно, от пробитой шины до нападения тёмных. Я расхаживал по комнате и размышлял. Полли сидела за длинным столом и вертела в руках непонятно где найденную гильзу от двадцатимиллиметрового патрона.

— Волнуешься? — спросил я.

— Нет, а ты?

— Если честно, немного, — я сел рядом.

— Думаешь, реально нас освободят? Мне что-то не верится.

— Я тоже ни во что не верю. Жизнь меня отучила верить. Просто использую возможности, которые мне подворачиваются.

— Не, ну если получится, будет круто, — сказала Полли, но в голосе её звучали сомнения.

— А если не получится, тоже унывать не стоит. В конце концов, когда пойдёшь служить, окажется в таких условия. Здесь всё точно так же.

— Это тебе так же. Комендант тебе доверяет. Ты два раза форт защитил. А мы тут как на каторге. Это совсем не весело, знаешь ли.

— Да, гарнизон чувствует себя чуть-чуть посвободнее штрафников, для простого солдата или сержанта тут тоже не санаторий.

— Угу.

— Не унывай, — я взял Полину за руку.

— Да с чего ты взял? Я не унываю. Просто жду, пока эта канитель закончится.

В коридоре раздались шаги, мы насторожились. Дверь открылась, и в комнату вошёл крупный широкоплечий господин в бордовом костюме тройке. На вид ему было лет пятьдесят, в коротких волосах серебрилась седина, и выглядел он так, словно всю жизнь тягал штанги, а не выступал в суде. На кармане пиджака красовался княжеский герб, на запястье поблёскивали часы. Ну и сила, конечно же, чувствовалась.