Что забавно, кандалы с выбитыми на них рунами, которые должны были блокировать духовный огонь, никакого воздействия на меня не оказывали. Тёмная прана струилась по моим жилам, как и прежде. Если б я захотел, испепелил бы цепи одним движением мысли.

Но я не торопился сбрасывать оковы и бежать. За драку с офицером меня не убьют (для благородных вообще смертная казнь, насколько мне было известно, предусматривалась лишь в самых крайних случаях), а в штрафбате ничего ужасного нет. Наоборот, очень уж хотелось взяться за настоящую работу, ведь я не знал, сколько у меня времени, чтобы вернуть былую силу, на счету был каждый месяц.

Я уже говорил с капитаном по поводу досрочного окончания учёбы, но тот не ответил ничего определённого, только обещал доложить командованию. Теперь данный вопрос оказался неактуален.

Гауптвахта располагалась в двухэтажке в противоположном конце крепости рядом с котельной. Мы спустились в подвал. Тут был небольшой коридорчик со стальными дверьми. Нас с Полиной разделили.

В тесной комнатушке вдоль стен стояли шесть двухъярусных кроватей. Под потолком желтело мутным стеклом зарешеченное окошко, на потолке горела старая лампочка. Едва я вошёл, как сразу же встретился взглядом со здоровенным малым, развалившимся на одной из нижних лежанок. Боярин Волгин до сих пор торчал в камере.

— Привет, Волгин, отдыхаешь? — я уселся на кровать напротив. — Как тебе новые апартаменты?

— Слушай, Озёров или как тебя там, не нарывайся, а то, а то вижу, ты слишком языкастый, — произнёс Волгин ленивым басом.

— Да ладно тебе дуться. Тут и так тоскливо, а ещё и нам с кислыми рожами сидеть?

На Волгине висели такие же кандалы и ошейник, как и на мне. В стенах камеры наверняка были вмурованы таблички с рунами, но я до сих пор не ощущал никакого блокирующего эффекта, а вот Волгин, похоже, магией пользоваться не мог.

— Тебя за что? — спросил он, даже не посмотрев на меня.

— За драку.

— Дуэль?

— Нет, Шаховскому и четырём сержантам морды начистил.

Волгин присвистнул:

— Ну ты влип. В штрафбате будешь до конца жизни.

— Вряд ли. Думаю, месяца три.

— А кто сказал, что ты там дольше проживёшь? — злорадно усмехнулся Волгин.

— Уж как-нибудь постараюсь.

— Сильно стараться придётся. Не все оттуда возвращаются. Штрафников в самую задницу всегда посылают.

— То что надо!

Волгин только хмыкнул.

Я улёгся на кровать и стал обдумывать своё положение.

Нельзя было исключать, что мне придётся пуститься в бега, но я надеялся, всё обойдётся. Два-три месяца в штрафной роте — невелика беда. С моей силой там бояться нечего. Больше переживал за артефакт, который мог кто-то под шумок спереть, возможно, даже кто-то из офицеров. А между тем, на границе «убийца тьмы» пригодился бы: это и дополнительная защита, и дыры поможет закрывать.

А ещё за Полину переживал и надеялся, что её оправдают. Всё-таки это наш с Шаховским конфликт, а девушка попала под раздачу совершенно случайно. Несправедливо будет, если её накажут.

Утром нас разбудил сигнал тревоги. Второй раз за неделю в крепости выли сирены, но теперь ещё и зенитки начали долбить. Продолжалось это минут десять, а потом наступила тишина. Всё-таки тёмные в этих краях были действительно очень активны. Не зря северные сектора считались особенно опасными.

Суд состоялся сразу после завтрака.

Вначале увели Волгина. Через полчаса он вернулся злым как чёрт.

— Смотрю, ты не в духе, — заметил я.

— Знаешь, куда иди, Озёров? — гневно взглянул он на меня парень.

— Что? Штрафбат?

— Месяц там торчать… суки! — Волгин, звеня цепями, тяжело опустился на скрипучую кровать.

Я лишь улыбнулся и развёл руками, мол, не надо было дуэли устраивать.

Моя очередь настала лишь спустя часа полтора. Пришли солдаты и повели меня на второй этаж. Здесь в тесноватой комнатушке, устланной красным ковром, за столами сидели три офицера: в центре — усатый полковник Сарычев, по краям — два капитана, которых я видел впервые.

— Курсант Озёров, вы обвиняетесь в нападении на офицера и сержантов, — строго глядел на меня полковник. — В нашем распоряжении имеются письменные показания и видеозапись произошедшего. Вчера в седьмом часу вечера вы и княжна Полина Борисовна Романова совершили нападение на старшего лейтенанта Шаховского, сержанта… — он перечислил фамилии всех четырёх, после чего сказал. — Ни у кого из присутствующих здесь ваша вина сомнений не вызывает, но если хотите, курсант, можете произнести защитную речь.

— Лейтенант Шаховской начал приставать к княжне Романовой, попытался устроить ей обыск, распустил руки, я вступился, — сказал я. — Защищал честь девушки. Если у вас есть видео с камер, там всё видно.

— Вы признаёте себя виновным, курсант?

— Никак нет, господин полковник. Лейтенант Шаховской не имел права на подобные действия в отношении дамы благородного происхождения. Поэтому вина лежит на нём.

— К большому сожалению, слова ваши никак не оправдывают ваш поступок. Нападение на офицера — очень серьёзное нарушение. Курсант Озёров, решением офицерского полевого суда вы приговариваетесь к трём месяцам пребывания в штрафном подразделении в звании «рядовой». Вы можете обжаловать приговор в установленном порядке. Уведите курсанта Озёрова.

Так и думал, мне предстояло три месяца торчать в штрафбате. Ну вот и посмотрим, что там за смертельные задания, с которых не возвращаются. Как раз для меня работёнка. Одно смущало: когда вернусь, мне ещё три месяца придётся учиться? Или там уже разрешат досрочно сдать экзамены?

Мы с Волгиным торчали в камере до обеда, а потом за нами пришли четыре солдата и вывели на улицу.

Шёл дождь. Возле входа стояли две броневика: один высокий, похожий на грузовик с фургоном, второй, четырёхдверный, имел меньшие габариты и пулемётную турель на крыше. Рядом с машинами толпились вооружённые солдаты в касках и бронежилетах.

Нам с Волгиным приказали лезть в транспортный отсек первого бронеавтомобиля.

— Парни, а где мои вещи? — спросил я у сопровождающих. — Мне нужен мой рюкзак со всем содержимым.

— Ваши вещи, господа курсанты, или, вернее сказать, штрафники, остаются в расположении части, — объявил прапорщик, наблюдавший за нашей посадкой. — Там, куда вы едете, они вам не понадобятся. Не волнуйтесь, никому ваше барахло не нужно, всё отправится на ротные склады. Залезайте в машину, не задерживайте отправление.

Ага, не нужно, как же! Если только это «барахло» не стоит полмиллиона. Конечно, капитан уверял, что лично несёт ответственность за сохранность имущества курсантов, но ведь кто знает, как оно получится? Но как минимум по закону я могу с него спросить в случае утраты имущества. Главное, нанять хорошего адвоката. Да и решение полевого суда, пожалуй, следовало обжаловать.

Я на секунду остановился, поглядел на кандалы. Мог бы их сейчас сжечь и поговорить с этими людьми совсем на другом языке, но передумал. Время ещё не пришло. Сейчас демонстрация силы не поможет, а то и хуже только сделает.

В фургоне я с удивлением обнаружил Полину. Девушка сидела, понурившись и подперев щёку ладонью. Кандалы до сих пор сковывали её руки, как, впрочем, и наши.

— Привет. Тебя, значит, тоже в штрафбат? — я сел рядом, а Волгин — напротив нас возле входа. Сиденья располагались вдоль стенок лицом друг к другу.

— На три месяца, — проговорила Полина недовольным тоном. — Это не суд, а фарс какой-то. Идиоты.

— Извини, что так получилось, — я взял девушку за руку. — Ты ни в чём не виновата.

— Да! Это урод Шаховской нас подставил! Я прибью его, когда вернусь.

— Если вернёшься, — хмыкнул Волгин, но уже как-то невесело, обречённо.

— Лучше о себе позаботься. А мы уже как-нибудь сами разберёмся, — ответил я.

Следом привели Аркадия Рюмина. Его, как и Волгина, отправили в штрафбат на месяц за несанкционированную дуэль.

— А вас двоих за что? — удивился Рюмин.

— Целовались в неположенном месте, — ответил я.