— Мне есть чем защищаться, — вытаскиваю из ножен тесак.

Тесак на энергетической батарее мало эффективен против физических противников, но это лучше, чем ничего. Однако главным моим оружием остаётся телекинез.

— Раскидываем их, сближаемся и в рукопашную, — говорю.

— Вы держите тот фланг, — распоряжается Бурдюков. — Мы этими займёмся. Вперёд!

Выглядываю, силой мысли хватаю одного из ближайших бойцов, подкидываю в воздух и отбрасываю подальше. То же самое делаю со вторым. Третьего поднимаю и пытаюсь сдавить ему голову — это оказывается не так просто, как казалось. Ладно бы только голова, но надо ведь ещё и со шлемом справиться, а тот укреплён энергией. На кирпичах тренироваться было проще…

Остальные, понятное дело, начинают стрелять. Стреляют и наши, не давай второй группе обойти с левого фланга.

— Вперёд, вперёд! Я не достаю! — кричит Бурдюков.

Я отбрасываю невидимыми волнами очередного солдата и бегу к отряду. Импульсы сразу же защёлкали по моим доспехам, но боли от попаданий не чувствую. Направляю внутреннюю энергию в руки и переднюю часть тела, укрепляя кожный покров и другие ткани на груди и животе. Это я худо-бедно умею. Тут главное, не переборщить, чтобы энергия не ушла в пустую. Если динамический показатель просядет, организм быстро ослабеет. А ведь ещё и на телекинез силы тратятся.

Набегу поднимаю в воздух и отшвыриваю четвёртого, затем пятого противника. Шестой и седьмой тоже взмывают над землёй и отлетают на несколько метров — это уже вступил Бурдюков. Солдаты оказываются раскиданы в разные стороны, и ружейный огонь становится уже не столь плотным.

Но трое ещё стоят. Пытаюсь взглядом схватить одного из них, но не удаётся — человек, наверняка, сам владеет телекинезом. А второй выпускает из руки электрический разряд, который бьёт в мою броню.

Оказываюсь нос к носу с сильным бойцом, которого не смог поднять. У него знаки прапорщика на плечах и шлеме. Стреляет почти в упор, импульс бьёт в грудь, аж дыхание перехватывает. Резким движением руки отклоняю винтовку и рублю по голове, пытаясь пробить каску. Доспех не поддаётся.

Прапорщик отбрасывает винтовку, хочет ударить. Перехватываю его руку и бью кулаком, в котором зажата рукоять тесака, в лицо. Один удар, второй, третий. Бью в живот и опять в голову. Шлем ломается. Хватаю противника за шею, кладу на землю и быстро-быстро работаю кулаком по лицу.

Опять сверкает молния, ещё один боец обхватывает меня, пытаясь оттащить, но я не останавливаюсь, пока лицо прапорщика не сминается под очередным ударом.

Отталкиваю вцепившегося в меня солдата. Подбегает и бьёт второй, ловлю его запястье, бью в лицо, заламываю руку и основанием ладони ломаю её в обратную сторону. Парень вопит, а в меня летит кулак следующего. Перехватываю его руку. Подсечка — противник опускается на колено. От удара локтем сверху вниз шея сворачивается на бок.

Бью со всей дури тесаком по шее следующего бойца. Что удивительно, клинок прорубает доспех, и противник хватается за шею.

Краем глаза замечаю, как Бурдюков дерётся с двумя защитниками, поднимая в воздух то одного, то другого. Тоже орудует тесаком. Что происходит у машины — не вижу, только слышу продолжающуюся перестрелку.

Остаются четыре солдата. Они оказались отброшены далеко от места схватки, и бежать драться не торопятся — просто стреляют по нам.

Подтягиваю телекинезом одного и ударом кулака кладу на землю. Ногу ставлю на горло и давлю со всех сил. Подтягиваю второго и пробиваю в живот, от чего кираса трескается, а противник отлетает шагов на десять. Следующего поднимаю над землёй и пытаюсь сдавить ему голову. Не успеваю. Какой-то сильный боец с разбегу сшибает меня, и мы вместе падаем на землю.

Вскакиваем почти одновременно, но я успеваю ударить быстрее. Солдат опять падает, перекатывается, встаёт и, получив длинный хук в голову, растягивается на земле. Направив ещё больше энергии в правую руку, в которой сжимаю тесак, бью несколько раз противнику в грудь, пока кулак не проламывает и доспехи, и кости.

Ментальной хваткой поднимаю сразу двух солдат и швыряю о землю. Ближайшие противники не сдаются, продолжают нападать, махая кулаками. Сбиваю с ног одного, затем второго. Третьему рассекаю тесаком каску, и клинок входит глубоко в череп.

В мой костюм опять попадает молния, и вокруг разлетаются куски пластика, в кирасе образуется дыра. Мы с электриком оказываемся лицо к лицом. Обмениваемся ударам. Отбиваю предплечьями его кулаки и тесаком попадаю по ключице. В меня летит очередная молния. Тело ощутимо встряхивает, я отшагиваю назад, но затем продолжаю натиск, работая тесаком. У электрика уже вся броня порублена, но толку никакого. Он опять бьёт молнией. Я в ответ — ногой в живот. Апперкотом валю парня на землю и тут же обрушиваю на его голову мощнейший удар напитанного энергией кулака. Каска проламывается.

Бурдюков тем временем поверг одного противника и добивает второго. Кажется, помощь ему не нужна.

Трое, в том числе парень со сломанной рукой, пятятся к бронемашинам, ведя по нам беглый огонь. Хочу опять применить телекинез, но вдруг чувствую несколько ударов в спину и затылок. Оборачиваюсь — возле «Бульдога» стоят бойцы в чёрных силовых костюмах и тоже стреляют по мне. Якута и Журавлёва не вижу.

Размышлять здесь не о чем: к нам зашли в тыл. Трое бедолаг из первого отряда уже не опасны, а вот эти — совсем другое дело.

Силой мысли отбрасываю двоих. Третьего не получается сдвинуть ни на метр. Срываюсь с места и бегу к нему, не обращая внимания на постоянные попадания и не прекращая попыток применить телекинез.

Передо мной вспыхивает пламя, языки огня охватывают мои руки и ноги. Среди них что, пирокинетик? Впрочем, какая разница? Даже не чувствую, что горю, только глаза щиплет.

Солдат, владеющий телекинезом, резко отлетает к борту кузова. Мне удалось преодолеть его противодействие. С разбега сбиваю с ног защитника, стоящего рядом. Удар кулака сминает ему шлем. Вскакиваю, и вдруг вспышки боли обжигают руку, грудь, голень на левой ноге. По мне продолжают стрелять. Сильный удар в голову — и я оказываюсь на земле. Направляю ещё больше энергии в корпус, чтобы укрепить защиту, однако боль не предвещает ничего хорошего. Это значит, силы на исходе.

Внимание противников отвлекает Бурдюков. Он тоже здесь. Опять кого-то отшвыривает телекинезом, и начинает рубить ближайшего к нему солдата. Не вставая с земли, я дистанционно поднимаю ещё одного и сдавливаю ему голову. Он хватается за шлем, кричит, но через несколько секунд каска трескается, и парень безвольно виснет в воздухе.

Тем временем Бурдюкову зарубает того, с кем дрался, и бросается к следующему, но падает, словно от сильного удара. Я же встаю, наконец, на ноги, подвешиваю в воздухе ещё двух солдат, поднимаю с земли выпавшую из чьих-то рук винтовку и стреляю по оставшимся трём. Те пятятся, стреляя в ответ, а потом просто бросаются наутёк.

Из-под масок подвешенных солдат доносятся душераздирающие вопли. Я сдавливаю головы сразу двум людям, удерживаю их силой мысли в метре над землёй. Что-то внутри говорит, надо остановиться. Всё равно отряд отступил, мы победили. Но какая-то часть меня не даёт это сделать. Слышится хруст пластика и костей. Вначале один солдат затихает, затем второй.

Когда обмякшие тела падают на землю, отступающие оказываются уже около броневиков. Запрыгивают на один из них, тот разворачивается на месте и, выпустив на прощание облако выхлопов, мчится прочь.

На моих доспехах нет живого места. Лишившиеся заряда пластины порваны в клочья, а на груди зияет дыра. От всего этого идёт дымок, словно я только что из костра вылез. В нос бьёт вонь горелого пластика.

Бой не обошёлся для меня без последствий. Грудь саднит, на левую ногу больно наступить, глаза заливает кровь. Срываю маску, мои пальцы нащупывают на лбу рану. Левое плечо болит и кровоточит. Не знаю, насколько серьёзны ранения, но как минимум, приятного мало.

А вокруг трупы, много трупов…