— Почти. Отец лишил меня фамилии. Но вообще, я — Скуратов.

— Можешь даже не пытаться. Мне плевать на все ваши фамилии. Они здесь не значат ровным счётом ни хрена. Будь ты хоть сам Романов, это ничего не изменит. Ты — простой курсант, пока не получишь статус «витязя».

Лида говорила резко, то ли с презрением, то ли с неприязнью. Чувствовалось, к аристократам у неё отношение не самое доброжелательное.

— Не любишь аристократов?

— У вас гонора полно, а толку мало, — ответила она. — Мните из себя чёрт знает кого. Вот только на периметре ценится лишь твой характер, остальное всё — полная хрень. Будь ты на большой земле хоть князь, хоть граф, здесь это никого не волнует.

— Да понял я, понял. На самом деле, я с тобой согласен, — решил я подыграть, тем более, что тоже терпеть не мог аристократическую заносчивость. В своей семейке вдоволь этого дерьма нахлебался. — От фамилии мало толку, если сам ты — говно.

— Твоя подружка — такая же заносчивая. Считает, раз она — княжна, так ей всё позволено. Здесь мы из таких выбиваем всю дурь.

— А мне так не показалось.

— Да плевать, что тебе показалось. Я говорю, как есть.

— Хорошо, — пожал я плечами.

Мы поднялись на крыльцо и вошли в небольшой зал. За тремя столиками сидели парни с девушками, за одним — четыре курсанта, ещё за одним — какой-то поручик, ужинающий в одиночестве. Были и свободные места. Заведение выглядело опрятно — не ресторан, конечно, но вполне сойдёт, чтобы провести время в непринуждённой обстановке. За прилавком стояла полная женщина средних лет, одетая по-военному. Не первый раз её здесь видел. Приветливостью она не отличалась.

Я хотел заказать два кофе, но Лида остановила меня.

— Себе я заказываю сама.

— Да ладно, я угощаю. Расслабься.

— Нет. Ты платишь за себя, я — за себя.

— Как пожелаешь, не буду настаивать, — согласился я.

Мы взяли кофе и по пирожку с яблоком. Уселись за столик у стены, украшенной изразцовой деревянной панелью.

— Ты откуда сам? — спросила Лида.

— Из Екатеринбурга.

— Столичный, значит? А уровень какой?

— Шестнадцатый.

— Ты чего гонишь? Какой шестнадцатый? — девушка недоверчиво поморщила лоб.

— Только сегодня измеряли. Не веришь, спроси у нашего взводного.

— Не, серьёзно? Шестнадцатый? Почему тогда тебя засунули сюда, а не в какое-нибудь благородное заведение?

— Да потом что папаша никогда не питал ко мне тёплых чувств. И фамилия не та, чтобы в благородное идти. А ты как сюда попала?

Лида, казалось, не горела желанием рассказывать свою историю, но мне удалось вытянуть кое-какую информацию. Хворостова родилась в Твери. Отец был рабочим на заводе, мать — конторщицей. В детстве у неё заметили активную энергетику и отдали в гимназию для светоносных. А уже там надзорные органы склонили родителей отправить Лиду в спецшколу.

— Вот меня и спихнули сюда, — подытожила Лида. — Но скорее всего, их принудили. Я как-то раз двух мудаков в больницу отправила. После этого с родителями урядник разговаривал. Наверное, тогда и решили. Мне никто ничего не объяснял.

— Ты такая драчунья, значит?

— С чего это вдруг? — Лида нахмурилась. — Просто не привыкла всякое дерьмо терпеть.

— И как тебе тут? Нравится?

Она пожала плечами:

— А что тут хорошего?

— Ну как же? Говорят ведь, служить в защитниках — это великая честь.

— Только я не в защитниках служу, а с салагами мучаюсь, которые не умеют ни черта.

— А уровень какой?

— Четырнадцатый.

— Четырнадцатый уровень. Дослужилась до старшего унтер-офицера. Думаю, у тебя всё впереди.

— А то я не знаю, — Лида одним глотком опрокинула в себя остатки кофе из картонного стаканчика. — Пошли уже. Мне пора возвращаться.

Мы поднялись из-за стола и покинули заведение. Вечер получился не совсем таким, как я ожидал. Думал, проведём его с Соней, а вместо этого подружился с унтер-офицершей, которая мне уже целый месяц кровь портила. Характером она действительно была не сахар, но, как ни странно, поладить можно.

Мне стало интересно, получится ли её уломать пустить меня к ней в общагу? Унтер-офицеры и некоторые третьекурсники, как я слышал, бегали туда, как к себе домой. Им позволялось многое из того, что запрещалось правилами. Первокурсников за каждый чих наказывали, а старшим всё сходило с рук. Но если подружиться с унтер-офицерами, ситуация могла измениться уже сейчас.

Одно меня смущало. Похоже, Лиде не очень нравилось, что я дружу с Соней. Но почему? Она как будто пыталась нам мешать. Это казалось странным.

Мы шли по освещённой фонарями дорожке мимо общежитий. На улице захолодало. Чувствовалось наступление осени.

— Провожать меня собрался? — спросила Лида.

— А что, нельзя? Не по уставу?

— Лучше к себе иди. Скоро построение.

— Может быть, встретимся как-нибудь ещё? Например, после отбоя? — предложил я.

— Ты сильно-то не наглей.

— Иногда бывает полезно.

— Не надо нарушать распорядок. Или тебе мало прошлого раза?

— Вовсе нет. Как раз из-за тебя мне целый месяц запретили ходить в увольнение. Поэтому за тобой должок.

— С чего это вдруг? Получили, что заслужили. Нечего нос совать, куда не следует.

— Не-не-не, даже не думай отвертеться.

— Да иди ты… — хмыкнула Лида.

— В любом случае, встреча эта не последняя.

— Очень надеюсь, меня отправят, наконец, на периметр, чтобы не торчать тут до старости. Но, похоже, не в этом году. Так что, да.

Мы с Лидой расстались на дружеской ноте. Больше она не угрожала устроить мне весёлую жизнь, если ещё раз попадусь ей на глаза. Кажется, даже наоборот, была не прочь продолжить общение.

После построения, когда курсанты разошлись по комнатам, я спросил у Серёги, не нашли ли они с Никитой способ попасть в женскую казарму. Они продолжали общаться с девчонками и, я подумал, может быть, у них появилась какая-нибудь идея.

— Пока облом, — сказал Серёга. — Видишь, какое дело, у них наставница очень злая. Никому вздохнуть свободно не даёт. Может быть, что-то придумаем, но не сейчас. Надо искать другие варианты. Здесь много есть мест, где можно уединиться, но, видишь ли, везде дежурные, придётся договариваться.

— Мы, между прочим, с унтер-офицером Хворостовой сегодня мило побеседовали, — похвастался я.

— Правда, что ли? — усомнился Никита. — И сколько тебе на этот раз нарядов вне очереди выписали?

— Я не шучу. Мы в столовую сходил, попили кофе. Может быть, получится договориться насчёт посещения.

— Хорошо прикалываться, — сказал Серёг. — Только душу травишь.

— Допустим. А если я, в самом деле, договорюсь, что мне будет? — спросил я.

— А что хочешь? — спросил Никита.

— Например, больше никаких дежурств по комнате.

— По рукам. Если договоришься, если нас пустят туда и всё пройдёт гладко, то сортир мыть больше не будешь.

Я не был уверен, что план сработает и Лида пойдёт на уступки, но есть ради чего постараться.

В воскресенье нас отправили красить стены в одной из хозяйственных построек. А вечером я опять позвонил Наде. Хотелось, конечно, встретиться в живую, но пока приходилось довольствоваться только общением на расстоянии.

Надя всё так же пахала каждый день с утра до вечера, как и раньше. Единственное, о чём она беспокоилась, так это как бы ни закрылся трактир. Сын Петра Саныча, приехавший из Екатеринбурга разбираться с наследством, не хотел вести дела в таком захолустье и намеревался продать заведение. Кому и когда, Надя не знала.

Как и прошлый раз, я разговаривал по телефону на набережной, подальше от посторонних глаз. Происходило это перед самым построением, и на улице никого не было.

Завершив звонок, я отключил телефон и сунул во внутренний карман куртки. У меня было ещё десять минут. Я не спеша дошёл до общежития, поднялся на свой этаж.

— Эй, Князев, — окликнул меня Гаврюшин, который околачивался рядом с оружейной. — Пойди сюда.

Он отвёл меня к окну подальше от всех.