Я невольно залюбовалась им и боялась пошевелиться, чтобы ненароком не разбудить. Где-то в глубине моего разума зародилась здравая мысль о том, что мои родители могут всё понять неправильно, увидев нас в одной постели, но я всё никак не могла насладиться последними минутами счастья, отдаляя момент расставания.

Я снова закрыла глаза и вдохнула аромат его кожи, последние секунды наслаждаясь теплом его объятий.

Вдруг в комнате раздалось оханье матери:

— Ой, доченька! Что же это такое? Андрей, ты только погляди, что они наделали!

Я вскочила и села в кровати, Алекс открыл глаза и явно не понимал спросонок, отчего поднялся такой крик. В комнату вошёл мой отец и пробасил:

— Ну что ещё, Наташа? Зачем так кричать?

Затем он уставился на меня и Алекса, и его сонную физиономию озарило понимание переживаний матери.

— А чего это вы делаете в одной постели? — нахмурившись, спросил он.

— А ты как думаешь? — запричитала мама. — Что можно делать в одной постели?

— Мама, ничего не было! — пыталась я перекричать мать, но это было бесполезно.

— Ну и дела, Саня! А я, было, начал тебе доверять! — хмуро проговорил отец.

Пока родители кричали, Алекс сидел на кровати, не вполне понимая, отчего поднялся такой шум. Он недоумённо переводил взгляд то на отца, то на маму, пытаясь что-то сказать, но мои родители не давали ему даже раскрыть рта.

Из моей комнаты появился напуганный Ванюша, протирая сонные глазки.

— Что случилось? — пролепетал малыш.

— Сынок, ступай на кухню, закрой дверь и не выходи, пока мы тебя не позовём! — сказала строго мама, быстро отвела его на кухню и захлопнула за ним дверь.

Папа был в бешенстве, полностью осознав, что он увидел, он раскричался, что не ожидал такого ни от Алекса, ни от меня, просто представить себе не мог, что мы так поступим.

Когда он, наконец, обратился к Алексу, сказав ему, что готов его просто убить, тот проговорил с присущим ему достоинством:

— Андрей Иванович, я не понимаю, почему вы так разволновались. Я не причинил вреда вашей дочери.

— Конечно! — прогрохотал отец. — Разве нынешняя молодёжь называет это вредом? Тебе, наверное, кажется, что, воспользовавшись моей дочерью, ты сеял только добро!

— Я не понимаю, о чём вы, — проговорил Алекс.

— О том, что ты переспал с моей единственной дочерью в моём же доме! Что, мне теперь пристрелить тебя? Не думал, что ты окажешься такой сволочью!

Отец был готов броситься на Алекса с кулаками, но я подошла к нему и проговорила, заглядывая в лицо:

— Папа, всё не так! Мы просто спали. Посмотри на меня. Я же полностью одета. Ничего не было, поверь.

Но отца уже невозможно было остановить, увиденное так разгневало его, что он не хотел ничего слышать, мама тоже не внимала словам, она присела на стул и причитала, из глаз её текли слёзы.

— Значит так, — прогудел отец, обращаясь к Алексу. — Убирайся из моего дома! И если хочешь жить, не приближайся к моей дочери на расстояние выстрела, иначе я за себя не отвечаю!

— Папа, пожалуйста, не выгоняй его! — умоляла я отца. — Мы ничего не сделали!

— Какая же ты лгунья, дочь! — с укором сказал папа. — Видеть тебя не могу!

Алекс быстро оделся и направился к выходу.

Я попыталась пойти следом, но отец удержал меня, так больно схватив за руку, что я вскрикнула, а на мои глаза навернулись слёзы.

Алекс обернулся на крик, когда уже находился у двери, и посмотрел на меня с сожалением. Увидев на моих глазах слёзы, он ласково произнёс:

— Анечка, не плачь. Всё будет хорошо. Я тебе позвоню.

— Чёрта с два, ты ей позвонишь! — бесился отец. — А ну-ка, Анна, тащи сюда свой телефон! Быстро!

— Папа, не надо, — просила я.

— Я кому сказал? — прогремел отец, а потом, обращаясь к Алексу, продолжил: — А ты долго собираешься здесь стоять? Проваливай отсюда, и чтоб духу твоего здесь не было!

Я пошла в свою комнату, взяла мобильник и принесла отцу.

В это время Алекс уже вышел за дверь. Я тоже пошла к двери, чтоб попрощаться, но папа рявкнул:

— Куда это ты, красотка? Марш бегом в свою комнату, ты наказана! Никаких тебе каникул, будешь у меня за учебниками корпеть! А твой телефон я возьму себе, чтобы тебе никто не мешал.

Я со слезами на глазах вернулась в свою комнату, бросилась на кровать и зарыдала.

Но никто не пришёл утешить меня. Родители были очень сердиты, а Ваня был напуган и, наверное, боялся ко мне подойти, или отец с матерью ему не позволяли.

Выплакав все слёзы, я просто лежала, укрывшись одеялом. Когда через час в комнату вошла мама, я отвернулась к стене.

— Иди завтракать, — сказала она строгим голосом.

— Не хочу! — буркнула я.

— Я не собираюсь тебя уговаривать. Захочешь есть — придёшь!

В тот момент я подумала, что теперь вообще никогда не буду есть, пока они не вернут мне Алекса, но пролежав в постели ещё часа два, я всё же почувствовала голод и решила, что погорячилась, но завтракать так и не пошла, решив, во что бы то ни стало, добиться от родителей своего.

Нужно мне было от них только одно — чтобы они вернули мне Алекса. Надо было любым способом убедить их в том, что они были не правы, и у нас с Алексом ночью ничего не случилось.

Мне казалось, что если не получится их переубедить, то я просто умру от горя, находясь в разлуке с возлюбленным, по которому уже начала скучать.

Приближалось время обеда, но я всё не вставала с постели.

В комнату снова вошла мама.

— Ты что, весь день собралась валяться?

— А что, нельзя? — пробурчала я.

— Я тебе не позволю! Вставай, заправь постель и умойся. Если не хочешь есть, можешь не есть, но помогать ты мне будешь. Надо вымыть посуду после обеда, вымыть пол, окна. Кто это будет делать?

— Я не знаю.

— А я знаю, милая моя. Это твоя обязанность. На новый год у нас будут гости, так что дом надо привести в порядок.

— Какие ещё гости? — глухим и безжизненным голосом спросила я, поднимаясь с постели.

— Наши знакомые, приехали погостить к родителям с севера. Ну не со стариками же им встречать новый год? Давай, давай, одевайся, и бегом на кухню.

Мама просто завалила меня работой, пока отец был на дежурстве, словно в сказке о мачехе и падчерице, с разницей в том, что я была ей родной дочерью, наверное, поэтому она разве что не смешала пшено с рисом и не заставила меня всё это перебирать, а так же не послала в лес за подснежниками под новый год.

В общем, я перемыла в доме всю посуду, везде вытерла пыль, вымыла пол, постирала шторы и повесила сушить, потом надо было их погладить и повесить на окна.

Работы было много, и постоянно находилась всё новая и новая. Я выполняла всё, как безмолвная машина, словно это была не я вовсе, а бездушный робот. Мысли мои витали где-то далеко от дома и домашних забот, настроение было отвратительное, даже двигалась я, словно бездушная машина.

Хотелось только плакать, так было обидно, что мои родители обвинили меня в каком-то смертном грехе, даже не выслушав.

Алекс не покидал моей головы, и с каждой минутой мне становилось всё хуже от сильного желания увидеть его искрящиеся глаза и лучезарную улыбку.

Это желание становилось столь навязчивым, что я готова была разрыдаться в любую секунду.

Так и прошёл целый день. Вечером вернулся с дежурства отец, и мы сели ужинать.

Сильно проголодавшись за весь день, я думала, что смогу поесть, но кусок не лез мне в горло. Я так и сидела за столом и молчала, склонившись над своей тарелкой, не смея взглянуть отцу в глаза, потому что он с таким укором на меня глядел своими глазищами из — под кустистых бровей, что от страха у меня перехватывало дыхание.

Не выдержав этого тягостного и напряжённого молчания, я сказала:

— Не надо на меня так смотреть! Я ни в чём не виновата!

— А кто виноват? — осведомился отец.

— Никто. Тебе не в чем меня винить, папа. Ты всё неправильно понял.

— А как я должен был понять то, что увидел? — рявкнул он, разом обрывая меня.