Сползаю с пуфика, опускаюсь на колено и наклоняюсь к ее туфле.

— Смелее, Кротовский… до этого ты робок не был… ну… на что ты там смотришь? Зачем ты стащил с меня туфлю? Какого черта, Кротовский?

— Вот, видите, баронесса? — показываю внутреннюю часть туфельки, — Здесь выдавлено клеймо мастера.

— Кротовский, ты что, умом тронулся?

— Увы, мадам, к несчастью для вас, нет. Это туфли, как говорит один мой родственник, клеймовые. По клейму мастера найти не трудно. И любой мастер свою работу узнает… и с легкостью подтвердит, для кого именно их делал.

— И что из этого?

— А то, что на фабрике вы оставили еще одну пару туфель, с точно таким же клеймом.

— Ты бредишь что ли? Причем здесь они?

— При том, что тебе Гадюка не следовало посылать на дело дурака Посконникова. Он уже попался и во всем сознался.

— Это ничего не изменит. Его словам никто не поверит.

— Слова — это ладно. Слова — это полбеды. Кроме папки с приходными накладными он попытался украсть дорогие сердцу туфельки… он так и попался, прижимая их к сердцу.

— И впрямь дурак, — в сердцах ругнулась баронесса, — А я еще понять не могла, почему у меня с утра те туфли постоянно влажные.

— Уволь меня от интимных подробностей твоих отношений с Посконниковым… вернее, от интимных подробностей отношений Посконникова с твоими туфлями. Но скандал получится знатный. Репортер уже строчит статейку для завтрашнего номера. Как тебе такая слава, Гадюка? Завтра весь Петербург будет зачитываться статьей «про влажные туфельки баронессы Гадюкиной…»

— Не надо блефовать, Кротовский, — Гадюкина заметно побледнела, — Никто не пустит репортера в полицейский участок.

— А кто тебе сказал, что он в полиции? В военной жандармерии, Гадюка, в ведомстве графа Орлова. Как думаешь, разве откажется граф щелкнуть по носу конкурента?

Вообще-то, про графа Орлова я ткнул почти наугад. Но попал в самую десяточку.

— На смей, Кротовский, слышишь меня? — вот тут баронесса слегка потеряла самообладание, — Не делай этого. Ну что мне сделать, Кротовский? Хочешь, я буду тебя умолять….

— Э, нет, Гадюка, это разговор несерьезный. Я от чужих унижений удовольствия не испытываю. Ты снимешь все ограничения с моей фабрики, а я сниму с публикации статью. Баш на баш.

— Но это невозможно. Ты же понимаешь, что я не могу отменить распоряжение самого Мышкина.

— Разве? Ты только что говорила, что «можешь меня помиловать» … «если я приложу усилия»… я приложил усилия Гадюка… я жду обещанного.

— Я преувеличила свои возможности, Кротовский.

— Тогда скажи мне, что хочет Мышкин? Какого лешего ему сдалась моя фабрика?

— Мышкин жадный. А твоя фабрика — лакомый кусок. Что здесь непонятного?

— Ладно. Предлагаю поступить следующим образом. Ты сходишь к Хоромникову и скажешь, что навела на меня поклеп. Хотела отомстить за увольнение с работы. И скажешь, что проблем с поставками макров у меня на самом деле нет. Это ты можешь сделать?

— Кротовский, — Гадюкина в кои-то веки решила заговорить со мной откровенно, — Это все равно не спасет твою фабрику.

— Это уже мои трудности… так мы договорились?

— Да. Сделаю.

Выйдя от Гадюкиной, на последний трамвай не успел, а незанятый извозчик не попался. Идти не слишком далеко. Мосты разводить пока рано… прогуляюсь.

Подойдя к доходному дому, вижу на крыльце Анюту. Некий носатый мужчина богемного вида экзальтированно читает ей стихи. Анюта вежливо улыбается, старательно сдерживая зевок. Ай да Анюта, растет на глазах. Подхожу ближе. Девчонку из богемных лап надо вытаскивать.

— Добрый вечер, — привлекаю к себе внимание.

— А вот, наконец, и сам граф, — обрадованно говорит Анюта, волочащийся за ней любитель стихов ее явно задолбал, — Знакомьтесь, Сергей Николаич, репортер «Светских хроник».

— Рад знакомству, — говорю вежливо, ибо с репортерами желательно если не дружить, то хотя бы не ссориться.

— Большая честь познакомиться с вами, граф, — выспренно говорит труженик пера.

Репортер бесцеремонно сует мне для пожатия неожиданно крепкую для репортера руку, но я не вижу смысла вставать в позу, руку ему пожимаю.

— Чем порадуете? — задаю наводящий вопрос.

— В завтрашнем номере будет моя статья, — самодовольно заявляет репортер, — Детективный сюжет. Интрига. Неожиданная развязка. Преступник пойман охранным заклятием. Как его там? …цыган… цынга…

— Сигнализация, — устало подсказывает Анюта.

— Да… точно… она, — вдохновенно подтверждает репортер, — Кстати, граф, очень хочу у вас уточнить относительно тех событий.

— Слушаю.

— При поимке преступника всплыла одна пикантная подробность… это может о-очень оживить статью, понимаете, граф?

— Вы про туфли?

— Разумеется, да!

— Я бы не стал освещать в статье про туфли, — говорю сухо, — Пока непонятно, что это за туфли… украл их преступник или притащил с собой… вполне может оказаться, что это туфли его жены, которые он нес в починку.

— Да, вы правы, — озадачивается репортер, — Непроверенные сведения в статью включать нельзя.

— Вот и я так думаю. Вы не сомневайтесь. Если в связи с туфлями вскроется что-то заслуживающее вашего внимания, вы узнаете об этом первым.

— Вы очень обяжете меня этим, граф.

— Пустое. Вы делаете важную для общества работу. Освещаете городские события. Ничего другого мы от вас и не ждем.

Отделавшись от репортера, мы отправились спать, а уже на утро за завтраком в блинной я читал в газете свежую статью. Репортер не соврал, статейка действительно вышла увлекательная, хотя и сильно раздутая по фактам. По тексту выходило, что на фабрику пролез чуть ли не английский шпион, который охотился за чертежами сверхмощных боеприпасов.

Шпион однако был пойман при помощи хитроумного фабричного магического помощника под названием «свистковая сигналка». По итогу погонь и перестрелок шпион был тяжело ранен и задержан силами военной жандармерии. М-да, вот и верь после этого газетам. И он еще говорил мне, что «непроверенные сведения в статью включать нельзя». То есть вот это все — это «проверенные…»

Понимаю теперь, почему так перепугалась Гадюкина. Страшно подумать, что бы там понаписал в своей статье репортер, если бы я слил ему подробности «про влажные туфельки баронессы».

Перед фабричными воротами меня дожидается Хоромниковский приказчик. Даже на месте спокойно стоять не может. Чуть не пританцовывает от нетерпения.

— Здравствуйте, что-то срочное? Сигналака для вашей машины еще не готова.

— Ой, — приказчик нервно отмахивается, — Не поверите, граф. Вчера хозяин велел с вашей фабрикой не спешить, а сегодня вызвал к себе ни свет ни заря. Срочно, говорит, ускорить подготовку документации по совместному предприятию. Вот какая ему, извините, вожжа под хвост попала?

Догадываюсь, какая. По всему выходит, что Гадюкина свое слово сдержала. Что ж, тогда и я свое сдержу. Выводить на позор баронессу не будем.

— Мне нужно что-то подписать?

— Да, граф, вот бумаги.

— Тогда пройдемте в контору, — приглашаю приказчика проследовать в цех.

— Кстати, граф, — интересуется приказчик, — У вас сегодня с самого утра какое-то оживление. Постоянно люди подходят… про свистки какие-то спрашивают…

— А вы «Светскую хронику» свежую не читали?

— Куда там. Не до газет.

— Тогда вот, — отдаю ему газету, — Почитайте. И Петру Ильичу тоже любопытно будет.

Ну что ж. Совместное дело с купчиной сдвинулось с мертвой точки. Подписываю бумаги, возвращаю приказчику.

— Отлично, граф. Думаю, уже завтра откроем новый расчетный счет.

— Я этому только рад. Уставной взнос готов внести в любой момент.

— Нам нужно принимать на работу еще людей, — сообщает приказчик.

— Так, и каких именно?

— Предлагаю разделить полномочия. С меня торговый персонал. С вас — рабочий.

— Звучит разумно. И какие рабочие специалисты нам понадобятся на ваш взгляд? Обработчики макров?