Мы были одной семьей….

      - Вам ведь неизвестно, что находится в том конверте, который по завещанию Элеоноры Красиной должен быть вскрыт в день вашего двадцатипятилетия? – внезапно уточнил Горин.

      - А какое это имеет значение? – тут же поинтересовалась я, не видя связи между одним и другим.

      - Наследником вашего отца является его старший сын, Эдуард Красин. - Граф вновь говорил о не совсем понятных мне вещах.

      - Да, это так, - подтвердила я. – Но разве в этом есть что-либо неожиданное?

      - И основное достояние Красиных, которое достанется вашему брату, оружейные заводы.

      На этот раз отвечать я не стала, лишь кивнула. Наш род славился не только именами предков, но и производством пистолей и пушек, которыми владел.

      - Моему осведомителю стало известно, что по просьбе Эдуарда была проведена проверка в документации, которая выявила отсутствие нескольких очень важных патентов. Совершенно точно, что они не были проданы, продолжая принадлежать семье Красиных.

      - Но где же они? – непонимающе посмотрела я на Горина.

      Дела завода были от меня так далеки….

      - Скорее всего, в том самом конверте, - граф чуть наклонился вперед, - и являлись частью вашего наследства.

      - Но зачем? – я качнула забеспокоившуюся Аленку, но дочь не затихла, похоже, взбудораженная нашим разговором.

      - Уверен, - встал со скамейки Горин, - что у этого вопроса имеется свой ответ. – Вас оставить или….

      Я посмотрела на куксившуюся дочь…. Похоже, пришло время менять пеленки.

      - Мне тоже пора возвращаться, - аккуратно поднялась я. Позволила графу поддержать меня под локоть, пока спускалась по ступенькам, и, уже выйдя на дорожку, ведущую к дому, поинтересовалась, удовлетворяя собственное беспокойство: - Вы считаете, что Эдуард желает завладеть этими бумагами?

      - Не хотелось бы пугать вас еще больше, - Горин смотрел на меня, словно извиняясь, что вынужден произносить эти слова, - но я в этом полностью уверен.

      - Уверены… - повторила я за ним, продолжая качать Аленку. Она еще не плакала, но, судя по тому, как морщился ее носик, вот-вот собиралась разныться. – А отец?

      Опасения, что ответа не дождусь, не оправдались:

      - Федор очень жесткий человек, - несколько отстраненно начал граф, явно думая еще и о чем-то своем, - но справедливый. И не важно, что последние годы перед смертью Элеоноры, они были в ссоре, общаясь только по необходимости. Против ее воли он бы не пошел. Тем более в том, что касается вас.

      - Касается меня? – я была вновь вынуждена произнести его слова. – Это что-то значит?

      Судя по тени недовольства, исказившего его изуродованное шрамом лицо, до такой степени откровенности он доходить не собирался.

      Увы, задать следующий вопрос мне уже не удалось. Катерина, заметив с балкона наше приближение, вышла навстречу, заставив закончить этот разговор….

      Письма князя Изверева к моему мужу, граф Горин передал мне сразу после обеда. Принес в комнату, подал и… тут же ушел, оставив одну.

      Задаваться вопросом, что чувствовал при этом, я не стала. Вряд ли был рад, а в отношении всего остального я могла только догадываться. Несмотря на довольно развитую наблюдательность – бабушкина заслуга, не зная хорошо человека, я имела все шансы серьезно ошибиться в сделанных выводах.

      Стопка бумаг оказалась перевязана точно так же, как и в тот, первый раз, когда их нашла Катерина. Да и порядок писем был точно такой же. То ли Алексей Степанович их даже не смотрел, то ли… и без просмотра знал, что именно в них было, то ли… просто пытался доказать мне, что написанное в них не имело особого значения, потому и сложил, не нарушив последовательности, и связал тем же, довольно грубым, основательным узлом.

      Мне подобная тщательность была ни к чему, поэтому я просто разрезала ленту, тут же убрав чистый лист бумаги, лежавший сверху.

      Сердце вновь кольнуло – смерть князя Изверева не сделала его для меня чужим, но я заставила себя забыть о горечи и тоске, которые стали теперь моими спутниками. Перебравшись из-за стола в стоявшее у раскрытого окна кресло, развернула первое письмо.

      Вместо того чтобы завалиться спать, исполняю твою просьбу….

      И вновь воспоминания…. Наталья Гроховская, моя бывшая подруга.

      Сирота, взятая на воспитание родственниками, но не бесприданница, что делало ее будущее не столь беспросветным, как у тех несчастных дочерей пусть и древних, но обедневших родов, которые, покинув пансион после шестнадцати, были вынуждены посвящать себя Заступнице.

      Сошлись мы с ней довольно быстро, найдя среди наших предпочтений много общего. Обе любили книги, чаще всего выбирая познавательные, в которых были не только необычные приключения, но и история, обычаи тех краев, где проходило действие. Обе - молчаливы, не терпели жестокости по отношению к другим, не столь отмеченным красотой и талантами пансионеркам. Обе тайно подкармливали дворовых кошек и собак, и даже пару раз перепрятывали новорожденных котят, которых собирался утопить грозный кучер, которого мы все побаивались.

      Наша дружба не прервалась и после окончания учебы. Встречались не так уж и часто, но вот писали друг другу помногу и с удовольствием. Делились всем, придумав для этого особые слова и фразы, позволявшие не опасаться, что откровенность станет достоянием тех, для кого не была предназначена.

      А потом Наталью Гроховскую выдали замуж за сотрудника дипломатической службы, и она покинула Велороссию.

      За подругу я радовалась – ее муж был хорош собой, да и она в письмах делилась своим счастьем, подробно рассказывая о местах, в которых они бывали, о людях, с которыми встречались.

      А потом весточки начали приходить все реже, красочных, наполненных ее восторгами описаний становилось все меньше, наводя на мысль скорее о необходимости писать, чем о потребности в нашем общении.

      Я еще пыталась поддержать переписку, но… спустя какое-то время ее письма стали настолько сухими и безликими, что когда очередное послание не пришло и через месяц, и через два, удивляться не стала. Как и упрекать за это. У Натальи теперь была другая жизнь и не ее вина, что места в ней для меня уже не осталось.

      Вот и то письмо, которое я сейчас держала в руках, было пустым, холодным. Исписанные четким почерком строчки, за которым не было видно человека, его чувств, помыслов….

      О том, что встреча с князем Зауром не состоялась, тебе уже наверняка известно. Вместо него в Киржич прибыл его второй сын, Арлиш. Хорошо, что я уже достаточно знал местные обычаи, а то бы и этот разговор не состоялся….

      Отметив, что надо обязательно уточнить у графа Горина, что именно имел в виду Андрей, вновь вернулась к письму:

      Первое впечатление при взгляде на Арлиша – не воин. Второе – опасен. Его выдают глаза, такие же холодные, как и горы, в которых он живет.

      По меркам местных младший княжич едва ли не юн, всего лишь двадцать пять, что не мешает ему быть хитрым и изворотливым. Прямо на тебя не смотрит, но ощущение это обманчиво, в чем я убедился, спровоцировав его действием. Стоит заметить, что в другой раз на подобную уловку он уже не попался.

      Образован, обладает острым умом, который пытается скрыть, но не всегда удачно. На языке Вероссии говорит чисто, практически без акцента. Вроде как владеет еще двумя, но какими именно и насколько успешно, узнать мне не удалось.

      Женщины сочли бы Арлиша красавцем, но я бы применил другое слово – слащавый. Однако в нем чувствуется порода отца, так что не пройдет и нескольких лет, как от этого недостатка не останется и следа.

      Следующие страницы я не то чтобы пропустила, но просмотрела мельком – для запоминания достаточно, а раздумывать особо было не над чем. Подробное описание одежды самого княжича и его сопровождающих, рассказ о поданых на стол блюдах, этикете, которого придерживались гости.