— Благодарю, Настасья, вы меня очень выручили… а знобит меня потому, что я провел некоторое время за пределами крепости.

— Вы — нулевка?

— Ага.

— Надеюсь, у вас был для этого веский повод. А то, знаете, не люблю дураков.

— Поверьте, у меня была веская причина.

— Ладно, верю. Вы дважды везунчик, Кротовский. Раз уж я вас спасла от этих придурков, придется помочь еще раз. Если нулевка промерз на Изнанке, то его нужно отогревать. Снаружи отогреет горячая вода, — Настасья усмехнулась, присела на корточки и начала расстегивать мой пиджак, — А чтоб прогреться изнутри, вам, Кротовский, нужна женщина… желательно огненная… вот прям такая, как я…

И когда я полностью избавится от одежды, мы вместе залезли с ней в бадью. И я отогревался… с огненной женщиной в горячей воде.

— Черт побери, Кротовский, это было… очень неплохо, — Настасья откинулась на бортик бадьи, — Тебе точно всего восемнадцать лет?

— Точно, — я прижался спиной к противоположному бортику.

— Даже не верится… ой, нога затекла, — она разогнула коленку и уперлась ступней в мою грудь, — Места здесь для двоих маловато.

— Зато я так отогрелся… это немыслимое что-то.

— Рецепт старый, как первый портал, — Настасья мне подмигнула, — Обращайся.

— Ты меня и вправду дважды спасла.

— А что ты там делал на Изнанке? — она поморщилась, разогнула вторую ногу и тоже поставила мне на грудь, — Там мочалка где-то… и мыло…

Я выудил из воды мочалку и начал намыливать ей ногу.

— Покупал макры.

— Растительные что-ли?

— Ага. Однерки.

— И стоило рисковать из-за такой мелочевки… если ты будешь так любезен и намылишь вторую ногу…

— Это меньшее, что я могу для тебя сделать… для меня это не мелочь. Речь идет о закрытии фабрики.

— А какой у тебя потенциал в магии? … о да, намыливай дальше.

— В воде все мыло смоется… у меня тройка и я картограф.

— Плевать… дряной мальчишка… ты снова меня раззадорил.

— Сама попросила намылить.

— Перестань болтать. Да. Переползай сюда…

Когда Настасья выпустила меня из своей комнаты, я чувствовал себя так, будто на мне проскакали километров двадцать. А ведь с утра я мечтал о том, как бы объездил эту Кобылкину… это еще большой вопрос, кто кого объездил… хотя, чего там прибедняться, я доволен, как слон.

Выйдя из комнаты, прикрыл за собой дверь и, слегка покачиваясь, пошел по коридору с блаженной улыбкой на губах…

— Так вот что за дело у вас было, Кг'отовский, — раздался за спиной голос Белкиной.

Оборачиваюсь. Белкина стоит в пяти шагах от меня с полотенцем, накрученным на голове.

— А ты чего здесь делаешь? — от неожиданности вопроса поумней у меня не нашлось.

— На четвег'том этаже душ не г'аботает, — сказала Белкина упавшим голосом и бросилась бежать.

Что ж за день такой. То на Репья нарвался, теперь на Белкину. Нехорошо вышло. Очень нехорошо. Причинять ей боль я не хочу. Сходить, может, к ней в комнату, объясниться? … нет, этого делать точно не нужно. Любые объяснения сейчас только все ухудшат. Иду к лестнице, спускаюсь вниз и беспрепятственно дохожу до старых ворот.

В момент перехода, сколько могу, удерживаюсь в межмирье. Удается продержаться дольше, чем в прошлый раз и, по-моему, начал различать больше оттенков. Затем меня привычно выбрасывает в Лицевой мир. По причине позднего времени вместо бабы Нюки здесь дежурит сторож, который открыл мне дверь особняка и выпустил наружу.

В Питере ранний сентябрь. Ночи не белые, но довольно светло еще. На крыльце ждет Анюта. Увидев меня, обрадовалась.

— Сережка, черт, я волноваться начала. Где ты шлялся?

В порыве чувств она бросилась ко мне обниматься. Нет, ну что за день такой? Бабы на меня просто вешаются сегодня. Ладно хоть Анюта целоваться не лезет…

— А чего у тебя голова мокрая? — она от меня отстраняется, — И пахнет от тебя…

— Так. Отставить следственные мероприятия, — хоть на нее я могу надавить авторитетом, — Если коротко, то я сегодня купил тысячу макров для фабрики.

— Добытчик! — восхитилась Анюта, — Кто продал?

— Коля Воробей. Но сильно радоваться не стоит. Цену он загнул почти вдвое. По рублю за штуку.

— Ого. И что делать?

— Переезжать нам придется, Ань. Не тянем мы комнаты в доходном доме.

— А как же почта?

— А что почта?

— Корреспонденция, письма… на твое имя все приходит в доходный дом… вот, кстати, — Анюта показывает конвертик, — Очередное послание тебе от Гадюки.

— И что там?

— Зазывает тебя к себе в гости. Пойдешь?

— Нет пока. Чтобы идти в гадючье логово, надо хорошо вооружиться компроматом. А мы пока на нее ничего не нарыли.

— И все же, Сережка. Адрес — это важно. Сейчас тебе пишут на адрес престижного доходного дома. А если мы переедем в дешевую гостиницу… — Анюта изображает, будто читает адрес с конверта, — …графу Кротовскому, проживающему по адресу: Кривоколенный переулок пять дробь три… позорище.

Так-то Анюта права. На самом деле даже доходный дом для графа — позорище. А жить в дешевой гостинице, соседствуя с лавочниками и мелкими служащими, и вовсе за гранью приличий.

Войдя в доходный, подхожу к стойке портье… или как его тут правильно называют… и подзываю служащего.

— Чего изволите, граф?

— Скажите-ка, любезный. Есть у вас номера подешевле?

— Э-э. Насколько дешевле?

— Ну… — пожимаю плечами, — … существенно.

— Пятый этаж по сто двадцать… второй этаж по восемьдесят…

Я отрицающе покачиваю головой.

— Ну тогда… разве вот. Сегодня подпоручик съехал. С цокольного этажа. Но комната всего одна. Довольно тесная. Окно выходит на черный двор…

— Сколько?

— По сорок рублей в месяц.

— Показывайте… а ты, Анют, зови «деду», пусть тоже оценит помещение…

Оказалось, в цокольном этаже жильцы занимают всего несколько комнат. Изначально для сдачи жилья его не планировали. Так что, нам очень повезло, что подпоручик съехал именно сегодня. Знак судьбы… фактически.

Анюта хмурилась, выражая несогласие, а мне комната понравилась. Да, тесная. Да, всего одна. Но санузел есть. Даже лейка для принятия душа имеется. Подпоручик оставил после себя кухонный столик с парой кастрюль и сковородкой и горелку. Не самое худшее жилье в моей жизни. А то, что окно маленькое и на двор выходит… так двор не засраный. Дворник не лентяй. Тихий уют укромной норы. Устраивает, одним словом.

— Тут еще ширма от подпоручика осталась, — служащий… половой вроде его называют… продолжает нахваливать помещение, — Он с денщиком жил. Отделялся от него ширмой… ширму можем вынести.

— Ширму оставьте. Вот так сдвинем, чтоб у Анюты был свой уголок…

— А вам где же стелить, Сергей Николаич? — вскинулся дед.

— А мы с вами, Матвей Филиппыч, вот тут рядышком… да поместимся. Места хватит.

— Неловко как-то. Лучше бы вам отдельное место за ширмой.

— Неловко это когда деньги кончатся, и нас на улицу выставят… в тесноте да не в обиде. А молодой девушке свой уголок нужен обязательно… так, заканчиваем смотрины. Дело к ночи, а нам еще вещички с восьмого перетаскивать.

Конечно, за сорок рублей в месяц в Петербурге можно было бы найти жилье попросторней с лучшими удобствами. Но за престиж надо платить.

А еще в том трехзвездочном люксе на восьмом… ну не было у меня ощущения правильности места. А здесь почему-то есть. Мне досталась койка прямо под окном. Анюта шуршит за ширмочкой по мышиному. Пытается обустроиться в новом тесном пространстве. Филиппычу постелили тюфяк ближе к выходу. Вот он, мой маленький сплоченный клан. Весь при мне, только руку протяни.

Идти куда-то ужинать слишком поздно. Но тот же половой за денежку малую притащил нам окрошки на прохладном квасе со сметаной, черного хлеба настоящего ржаного и ватрушек к чаю. Очень так по-свойски. Переезд на цокольный этаж уже начал приносить маленькие радости приземленной жизни.

Едва мы настроились спать, из коридора послышался шум, возгласы какие-то. Неразборчивое бормотание полового, а затем в нашу дверь громко постучали.