– Как себя чувствуете? – все-таки не вынесла я тишины. Все, что угодно, только не возвращаться вновь и вновь к сделанным нами открытиям.

– Кажется, лучше, чем вы, – так и не открыв глаз, негромко произнес он. – Тяжелый день?

– Бывало и хуже, – довольно честно ответила я, мысленно укорив себя. Не стоило начинать этот бессмысленный разговор.

Не стоило…

– Есть события, которые уже не изменить, – словно подслушав, заметил князь. – Хотим мы того или нет. Но вот предотвратить те, что еще не произошли, нам вполне по силам.

– Это вы о себе? – не без язвительности уточнила я.

Он был прав, но вот признать его правоту оказалось трудно.

– И о вас – тоже, – все так же… не спокойно – проникновенно ответил он. – И вам об этом известно не хуже меня.

– Расследование преступления влечет за собой возможность избежать следующего, – повторила я запомнившуюся фразу из вводного курса.

Сухонький старичок, который вел его, навсегда оставил ощущение значимости того, что мы делали. Научил видеть не грязь, с которой мы сталкивались, – будущее, которое благодаря нам станет чище.

– Есть разные задачи и разная степень влияния, – добавил Северов, только теперь выпрямившись и посмотрев на меня. – Иногда идти до конца бывает просто невыносимо.

– Похоже на попытку оправдаться, – огрызнулась я, тем не менее приняв его слова. И не только разумом.

– Мне не в чем оправдываться, – качнул он головой. – Ни перед вами, ни перед Елизаветой Николаевной.

– Я приму это к сведению, – заставила я себя кивнуть, – но день действительно был тяжелым.

– И, к сожалению, он еще не закончился, – ободряюще улыбнулся Северов. Когда я ответила непонимающим взглядом, продолжил: – Ужин. Принц Оран, его советник и воспитанница Аль Абара Розалия.

– Миниатюрная девушка с полными загадок темными глазами и множеством тоненьких косичек, – усмехнулась я.

Имя – Розалия кунай-то подходило как нельзя лучше. Такая же колючая.

– А вы разве уже знакомы? – вроде как удивился князь, посмотрев на меня с хитрым прищуром.

– А разве воспитанница Аль Абара может быть иной? – задумчиво приподняла я бровь. Потом невольно улыбнулась, представив, как мы уже не первый год женаты, сидим за ужином, обмениваясь новостями.

У него свои тайны, у меня… свои. И обоим друг о друге многое известно… из других источников.

– Вы очень мило улыбаетесь, – наклонился ко мне князь, разбив видение. Взял мои ладони в свои, поднес к лицу. – Очень жаль, что мы не встретились при более благоприятных обстоятельствах.

– Возможно, мне – тоже, – попыталась я отстраниться, буквально оглушенная столь резкой переменой темы разговора.

Князь моей попытки словно и не заметил, продолжая удерживать ладони у своего лица. Прикосновение было чуть колючим, но этот момент только добавлял какой-то искренности всему происходящему.

Искренности и… реальности.

– Пройдет несколько дней, и все закончится… – Его дыхание ветерком скользнуло по руке, вызвав невольный озноб. – Но не для меня…

– Князь! – Моя попытка возмутиться его действиями была слабой.

Я не хотела…

Я не хотела, чтобы он меня отпускал!

– И вот тогда я произнесу те слова…

Он замолчал сам. Экипаж повело в сторону – мы въезжали в парковую зону перед домом, а спустя пару минут остановился, окончательно разрушая эту странную иллюзию.

Я и… он…

Прежде чем открылась дверь, князь успел на мгновение прижать мои ладони к своим губам и… наваждение растаяло, оставив с горькой действительностью. Пройдет всего лишь ночь, и исчезнет даже тень надежды…

Даже той, которой уже не было.

В холле нас встречал Петро. Как-то недовольно зыркнув на князя, бросился ко мне:

– Анастасия Николаевна, матушка уже заждалась! У нас…

– Знаю, – перебила я, ловя себя на том, что хочется просто уткнуться носом ему в грудь и поплакать. Как маленькой. – Как Лала? Ты был у нее?

– Был, – как совсем недавно Северов, прихватив меня за руки, кивнул Петро. – Уже встает, разрешили ходить. Через несколько дней будет дома. – Когда князь поднялся по лестнице, оставив нас внизу одних, продолжил: – Елизавета Николаевна встревожена. С двери глаз не сводит, вас ждет.

Я резко выдохнула, опустив на мгновение взгляд. О себе я подумала, а вот о матушке… Она же прекрасно понимала, что не просто так я узнавала имя горничной Юлии Вертановой. Да еще и отправляла вестника…

– Нет у меня для нее добрых известий, – твердо посмотрев на Петро, произнесла я. – Неужели она не знала?! – вырвалось стоном.

Кажется, Петро понял, о чем именно я говорила.

– Время тогда было тяжелое, – как-то… весомо сказал он, став той опорой, которой негласно являлся для нас всех. – Много умерло, много сиротами осталось. Сначала не о том думали, а как согреть да накормить. Елизавета Николаевна не всегда домой ночевать возвращалась, все при детях да при детях. А уж вы совсем тяжелой были, угасали прямо на глазах. А потом, когда чуть полегчало, беспомощной, как младенец. – Он вздохнул… Тяжело, натужно… Словно готовил. – А чуть позже письмо пришло из степи с гонцом. А там всего одно слово: погибли. От кого – я не знаю, но матушка долго плакала.

– Прости, – повинно опустила я голову. – Но это так несправедливо…

Вот и все! Ее молчание объяснялось совсем просто… Нельзя сказать того, о чем не знаешь. Или… уверен, что не знаешь, как было в моем случае.

Кто – я, она, возможно, и догадалась, а что касалось остального…

Теперь с мысли сбил Петро.

– Справедливо будет, когда вы узнаете, кто и почему такое с ними сделал, – отпустив мои руки и подтолкнув к лестнице, ответил он. – Я матушке скажу сам, а вы постарайтесь не показывать вида.

И он тоже был прав! Не только в том, что, не забывая о мертвых, мы должны были думать и о живых, но и в том, что касалось справедливости. Той самой, на которую вскользь намекнул князь, говоря о разных задачах и разной степени влияния.

Переоделась я быстро – Светлана ждала в комнате, – но, когда спустилась в гостиную, князь находился уже там, приветливо разговаривая с той самой Розалией.

Девушка скромно улыбалась в ответ и была похожа скорее на угловатого подростка, не знающего, куда деть руки, чем на воина, уже успевшего если и не спасти мне жизнь, то хотя бы избавить от серьезных проблем.

– А вот и она! – воскликнула матушка, довольно поспешно направляясь мне навстречу. – Это моя вина, – чуть слышно шепнула, приобняв меня за плечи.

– Нет! – тихо, но твердо отозвалась я со всей нежностью, на которую была способна, касаясь губами ее щеки. – Я люблю вас, матушка, – добавила я, чувствуя, как она вздрогнула. – И повторила, чтобы уже никаких сомнений: – Люблю!

Нам бы остаться вдвоем… дав волю словам и слезам, но…

– Ваше высочество, – вывернувшись из объятий Елизаветы Николаевны, подошла я к принцу Орану. Лукаво улыбнувшись, присела в реверансе: – Я рада видеть вас в этом доме.

– А взгляд все такой же, – вместо приветствия довольно усмехнулся Оран. – Острый, пронзительный.

– Вы мне льстите, ваше высочество, – вроде как укоризненно качнула я головой. – Где уж мне до вас.

– Но тот след обнаружили именно вы, – без труда парировал он, намекая на главную улику, которая помогла разобраться с похищением важных бумаг из его тайника.

– Потому что меня этому учили, – улыбнулась я. Но теперь уже не принцу, а его спутнику. – Мне рассказывали о количестве разбитых вами сердец, господин советник, – обернувшись к нему, заметила я.

– Мы для вас как диковинка, – целуя мне руку, отозвался он, – вот только суть все та же.

– Вряд ли те дамы так просто с вами согласятся, – возразила я, ответив на ироничный взгляд Розалии таким же. – А кто же это прелестное дитя? – обратившись к принцу, поинтересовалась я.

На Ибрагима старалась не смотреть. Смущал он меня…. Трудно сказать – чем, но смущал.

– Прошу простить. – Аль Абар отреагировал первым.

Повернулся к девушке, сделал приглашающий жест. Когда она подошла, скромно опустив глаза и сжав в ладошках концы длинного шарфа, который по степному обычаю опоясывал длинную тунику, надетую поверх заправленных в невысокие сапожки штанов, на мгновение прижал к себе.