А рана все ждала своего часа и наливалась, наливалась зловещей краснотой, пока та не перешла в сизый багрянец и не стало ясно, что исцелить короля не удастся.

— И что же теперь? — спросил вмиг осунувшийся Герефорд.

— Так что же… Все смертны, даже короли. Теперь, должно быть, его величеству пора к Богу на ответ. Да и пожил он неплохо, ведь ему уже сорок два года.

Дик качнул головой и опустил взгляд в кружку. На англичанина даже Трагерн посмотрел с испугом и сочувствием.

— Если хочешь, я могу проложить дорогу к Шалюсу, — предложил он шепотом. — К закату будем.

— Если сумеешь, я буду тебе благодарен, — ответил рыцарь-маг.

— Ты думаешь, что можешь спасти его?

— Вряд ли. — Дик поднял взгляд к потолку, прикидывая. — Сейчас уже идет апрель. Пятое число. А ранен он был двадцать пятого марта. Я вообще сомневаюсь, что Ричард еще жив.

— Хочешь, если он жив, поговорить с ним?

— Думаю, если он не умер, то уже не в себе. Ты друид, должен знать, что это такое, когда начинает гнить рана.

— Знаю.

— Но если вдруг дьявольская сила моего отца еще держит его сознание, то я хотел бы сказать ему пару слов. Хоть пару слов перед тем, как мы расстанемся с ним навеки.

— Ты же христианин, Дик. Ты должен верить во встречу после смерти.

— Я христианин. И именно поэтому понимаю, что душу моего отца уже ничто не спасет. Он обречен оказаться в царстве Ангела Зла, и вряд ли только за свои прегрешения. Боюсь, его душа расстанется с телом.

Трагерн несколько секунд помолчал, взвешивая услышанное.

— Мне казалось, то, о чем говорил иерофант, противоречит христианскому вероучению.

— Ну… Это как посмотреть.

— А еще я слышал, что священники учат своих прихожан не думать.

Рыцарь-маг окинул собеседника отстраняющим взглядом и ничего не ответил.

Сразу после трапезы они покинули Лимож и вернулись к лесу, через который так удобно было про-лагать тропы. А не больше чем через милю пути сквозь чащу вышли у стен Шалюса, примерно в пяти десятках футов от подлеска. Дик раньше никогда не видел Шалюса. Городок оказался маленький и, наверное, в обычное время не слишком многолюдный. Но сейчас на улицах кипела жизнь, стены окружали шатры и палатки — целое войско, словно город жил в осаде. На воротах стража довольно грубо обыскала путников и принялась спрашивать, куда да зачем.

— Я должен видеть короля, — прямо ответил англичанин.

Стражники переглянулись в легком недоумении.

— Самого короля?

— Самого короля.

— Да ты кто такой, умник? Гонец, что ли? Король при смерти.

— Я — граф Герефорд.

Солдаты снова выразили озадаченность, и один из них заглянул в деревянную сторожку, криво сбитую из горбыля у самых ворот. Оттуда высунулся сержант и что-то невнятно бросил. Стражник махнул рукой:

— Проезжайте. Да поскорее. Король давно требовал к себе графа Герефорда.

Лицо Дика слегка дрогнуло. Ни слова не говоря, он тронул коня. За ним молча спешили его спутники — Трагери, Серпиана и Олхаур.

Рыцарь-маг не желал проверять, допустят ли его к королю сразу или сперва помурыжат. Немного магии — и перед ним распахнулись двери дома Филиппа Вижуа, городского головы, давшего приют королю и его приближенным. Лишь у дверей опочивальни он помедлил — заметил притулившегося у окошка Ангеррана Девени, королевского кравчего. Тот сидел пригорюнившись, и англичанин в мгновение ока понял, о чем думает верный слуга его величества. Как пи крути, у другого короля будут другие слуги. Значит, Девени — самое малое — окажется не у дел и соответственно не у кормушки.

Плохо дело. Пока еще не у Девени — у короля.

Толкнув створку двери, Дик ощутил запах — знакомый, трудно выносимый, угнетающий, лучше всего говорящий о том, что случилось с королем, мучающимся на широкой постели у окна. Запах гниющей плоти тяжелой волной накатил на рыцаря-мага, заставив голову закружиться, и незаконнорожденный сын Ричарда Львиное Сердце понял: лечить уже поздно. В покоях присутствовали лекарь, слуга короля по имени Рено де Марен и Филипп — королевский секретарь, сидящий у постели с дощечкой, чернильницей и пучком перьев. Последний дежурил здесь на случай, если королю придет в голову внести какие-нибудь изменения в свое завещание.

Король с трудом приподнял голову и посмотрел на Дика. Несколько мгновений взгляд был пустой, стеклянный — как у человека, не понимающего, что происходит, — а потом его величество понял, в чьи глаза он смотрит, и простонал:

— Герефорд… Герефорд, где был? Где… ты бы? Где тебя носило?

Дик подошел, и Рено де Марен посторонился, давая ему место на краю королевской постели — присесть. Ричард смотрел на своего бастарда с каким-то новым выражением. Рыцарь-маг не сразу прочел это выражение — но вдруг понял: безжалостному Плантагеиету очень страшно и он надеется на чудо.

— Все вон. — Голос короля едва звучал, из губ то и дело вырывался стон, но понять, о чем он говорит, было можно. — Вон. Я буду говорить с Герефордом.

Лекарь, слуга и секретарь поспешно вышли из королевской опочивальни.

Дик старался не морщиться от вони, исходящей от гниющего тела короля.

— Герефорд, — с трудом заговорил король. — Герефорд. Я сделал тебя графом. Ты всегда был мне предан. Ты обладаешь волшебной силой. Скажи мне честно, скажи, глядя мне в глаза: ты можешь спасти мне жизнь?

— Нет, государь. Не могу.

— Я знал, что нельзя начинать войну, пока ты не вернулся. Но я сам отпустил тебя на год. Знаю, что виноват. Если б ты был со мной, ничего бы не случилось. Так?

— Не знаю, государь. Я не всесилен.

— Ты приносишь мне удачу. Ты всегда мне удачу приносил. Ты и сейчас спас бы меня, если бы был рядом. Я ведь прав?

— Наверное, государь. Не знаю.

— Я знаю. Знаю, что прав. Герефорд… Дик. Спаси меня. Спаси меня сейчас. Если спасешь, я сделаю тебя герцогом. Герцогом Нормандским.

— Государь, я служу вам не за земли. Если бы я мог спасти вас, я бы спас непременно и без всякой награды. Но я не могу.

— Я знаю, что ты верен мне не за золото, не за владения. Но попытайся.

— Не могу, государь.

— Хоть попытайся! — Ричард застонал. У него был сильнейший жар, и в любой момент он мог сорваться с зыбкой грани сознания в адскую пучину бреда.

Рыцарь-маг поражался, что королю до сих пор удается держаться. Он преодолел брезгливость и положил государю руку на плечо. Второе, здоровое, куда, впрочем, уже доползла гибельная краснота.

— Я не могу, государь. Даже если попытаюсь, моя магия просто убьет вас. Наверняка.

Глаза Ричарда закатились. Он закусил губу.

— Аликс, твоя матушка… Она еще жива?

— Жива, государь.

— Это она сказала тебе, что ты — мой сын?

— Все говорили. Ее муж никак не мог быть моим отцом — он почти за полтора года до родов уехал на войну. За Алисой, супругой Этельвольда Уэбо, родственники тогда следили днем и ночью. Они и подтвердили, что ребенок мог родиться только от вас, государь.

— Я верю тебе. Я… знаю, что ты говоришь правду… — Плантагенет открыл глаза. — Прикажи всем вернуться.

Дик подошел к двери и передал приказ его величества. В опочивальню вернулись слуга и секретарь, а вместо лекаря, который, похоже, воспользовался случаем вовремя унести ноги, появились Бодуэн де Бетюн, Адам де Толуорт и Вильгельм де Маршал — приближенные английского короля. Ричард смотрел на них мутным взором, словно уже не совсем понимал, что происходит.

— Филипп, возьми лист, — сказал он тихо, и писец немедленно откупорил чернильницу. Взял перо на изготовку. — Пиши дополнение к моему завещанию. — Ричард Львиное Сердце помедлил, а затем продолжил: «Сим подтверждаю и признаю, что мой вассал Ричард Уэбо, граф Герефорд, является моим сыном. Будучи в здравом уме и твердой памяти, в присутствии благородных свидетелей признаю его своим законным наследником. Сим еще при жизни передаю под его руку герцогства Нормандское и Аквитанское, графства Анжу, Мэн, Пуатье и Тура и требую, чтобы после моей смерти его короновали государем Английским… — Его величество застонал от боли, прикрыв глаза, и закончил: — Без промедления.