Но это, с одной стороны. С другой же, перспективы получить в свои руки «курицу, что несет золотые яйца» выглядели заманчиво. На своих условиях, разумеется. То есть, также, как и раньше велись дела с Новгородом, диктуя тому грабительские правила торговли. Вот и с Иоанном они хотели также поступить, планируя прилично заработать на персидском воске, фарфоре, шелке и прочем. Из-за чего в Москву зачастили представители Тевтонского ордена – старинного и верного союзника Ганзы.
Король Руси же эти потуги игнорировал, а все переговоры сводил к тому, что интересовало его. То есть, к Жемайтии, известной также как Самогития – региону на северо-западе Великого княжества Литовского.
Конфликт начала XV века между орденом и союзом Польши с Литвой не позволил крестоносцам забрать себе Самогитию – естественный мостик между Ливонией и Пруссией. И самостоятельно орден этого сделать не мог. И вот тут-то и выходил на сцену Иоанн, который вместо переговоров о торговле с Ганзой, посредниками в которых выступали члены ордена, склонял эту военно-политическую организацию к совместной кампании против Литвы. Причем по весьма выгодной для ордена схеме – Русь принимает на себя основной удар войск Казимира, а крестоносцы, пользуясь этим, вторгаются в Жемайтию и отжимают ее себе. И уже потом, после совместной победы, можно будет поговорить о Ганзе[195]. И так раз за разом. И так посольство за посольством, которые раз, а то и два раза в год прибывало в Москву из Риги.
Огня в масло подливал потенциальный конфликт с султаном. Несмотря на все заверения Мануила, им с Иоанном было что делить. Но Мехмед взвесив все доводы за и против решил пока не спешить с эскалацией конфликта. Слишком уж лихо король разбил его людей. В этом требовалось разобраться и постараться понять – как этому вызову отвечать.
А Иоанну было пока не до южного направления, поэтому он отправил Мануила обратно в Константинополь с обнадеживающим ответом. Он готов начать переговоры о мире, но при условии, что киевская кафедра митрополита будет упразднена, а ему доставят не менее пятисот различных книг светского содержания. Римских и византийских прежде всего. И не списков, а оригиналов.
Однако разговоры о султаны вскрыли застарелую и довольно болезненную тему.
– Государь, – спросил Даниил Холмский, – а отчего ты столь осмотрителен с делами веры? Народ ропщет уже. Но ты, поди, и сам о том слышал. Пастырей духовных ныне наперечет даже в крупных городах. Малые же многие так и вообще без них стоят, не говоря уже про села.
– Легко спросить, но сложно ответить, – пожал плечами Иоанн.
– А ты ответь. Может и мы чего подскажем? Одна голова хорошо, а две лучше.
– Две – это уже мутация.
– Что? – Удивился Холмский, не знакомый с этим словом.
– Не важно. Проблема проста и сложна одновременно. Что не выбери – везде беда, причем очень серьезная. Вот смотри. Допустим я уступаю Папе и принимаю католичество, а вслед за мной и все мое королевство. Что я с того получу? Священников вдоволь, книги, ученых специалистов, а также весьма широкие дипломатические да династические возможности. На самом деле, это очень обольстительно. Однако есть и недостатки. Их строго говоря два. Прежде всего – это церковная десятина, которую всем в моей державе придется платить церкви, и ее приличная доля станет уезжать в Рим. Но это – полбеды. Куда хуже то, что в католичестве начался тяжелый кризис. Смута. Полувека не прошло, как отгремели Гуситские войны.
– То дело прошедшее, – встрял Феофил.
– Не скажи. Причины, которые побудили гуситов взяться за оружие некуда не делись. Папа ныне не патриарх и духовный пастырь Запада, а мелкий светский властитель в Италии, который за счет католиков иных земель решает свои местные задачи. Кроме того, он слишком многого хочет, претендуя и на духовную власть, и на светскую, и на звонкую монету. Видно возомнил себя наследником Императора Запада. Из-за чего он уже в конфликте с правителями Франции, Кастилии и Арагона. Впрочем, с другими землями у него тоже все неладно. И ситуация только ухудшается. Посмотрите на тот же Тевтонский орден, который из-за неразумной политики Святого Престола разрывают противоречия. Нет, друг мой. – покачал головой Иоанн. – Может быть еще лет тридцать-сорок в относительной видимости мира и пройдет, но потом все это выльется в новые Гуситские войны, только куда больше масштаба. Европа рванет как бочка с порохом. И всем как католикам, придется в этих гнилых войнах принимать участие.
– Тогда нам только остается мириться с Патриархом, – тихо произнес Иван Юрьевич Патрикеев.
– А что это нам даст? Патриарх слуга султана и служит только ему. Оттого и станет действовать в интересах своего сюзерена. А у нас с ним война и конфликт, причем неразрешимый.
– Мануил же говорил о том, что вам нечего делить, – удивился Феофил.
– Я тоже это могу сказать. Для красного словца. На деле же нам миром там не разойтись. Сам подумай. Торговлю персидскую в обход осман пытаюсь наладить? Пытаюсь. Занял три ключевых центра работорговли в регионе[196]? Занял. А ведь степь с подачи султана занималась массовым отловом и продажей в рабство людишек. В том числе и наших с вами. А султан, который контролировал эту торговлю «живым товаром», получал с нее огромные прибыли. Как бы не большие, чем от персидской торговли. А ведь я еще со Стефаном, князем Молдавии дружбу дружить начал. Тоже боль для султана. Куда не сунься – всюду боль. А значит, что?
– Война неизбежна. – Резюмировал Феофил.
– Это, само собой. И сейчас мы можем заключить только перемирие, как бы его ни назвали. Но главное в другом. Если мы вернемся в подчинение Патриарха, то он наводнит Русь своими людьми и духовенство наше вновь станет не союзником нашим, а врагом. И вновь Русь станут раздирать распри, провоцируемые православными слугами султана.
– Получается, что выбора нет? – Удивленно спросил Холмский.
– Есть еще два варианта. Но они тоже не без недостатков.
– Какие же? – Оживился Феофил.
– Можно потребовать автокефалии нашей церкви. Это было бы благостно. Но султан на это не пойдет, не желая терять такой рычаг воздействия на нас. А мы… у нас просто нет должно обученных людей, чтобы претворить ее в жизнь, даже если он согласится.
– Пожалуй, – кивнул митрополит, глазки которого, впрочем, заблестели. Стать патриархом ему очень даже захотелось. – А четвертый вариант?
– Поднять знамена Яна Гусса.
– ЧТО?! – Ахнул Феофил.
– Это сразу привлечет к нам массу его сторонников, что во многом решит проблему нехватки образованных священников. А заодно почти наверняка спровоцирует несколько волн религиозных войн. Другой вопрос – надо ли нам это? Да, мы посеем раздор что в Риме, что в Константинополе, получив духовную независимость. Но окажемся вовлечены в весьма продолжительные войны и разругаемся не только с греками, но и латинянами. Хотя… если посмотреть на ту политическую обстановку, в которую нас эти греки с латинянами поставили я не уверен, что сейчас ситуация лучше.
В гриднице наступила тишина. Все переваривали слова Иоанна. А тот переводил взгляд с одного на другого. И отслеживая реакцию. Наконец, когда королю надоела эта игра в молчанку, он подбросил «петарду в костер»:
– В принципе мы еще ислам можем принять…
– ЧТО?!
– КАК?!
– НЕТ!
– НЕМЫСЛИМО!
– Согласен с вами, друзья. Я также воспринял это предложение одного имама. Ведь это нам ничего не дает. Конфликт с султаном останется там, где и был. Только к нему добавиться обостренное противостояние со всеми христианскими державами.
Феофил хмыкнул и с усмешкой спросил:
– А как же спасение души?
– Спасение души, друг мой, вряд ли зависит от того, кому верующие платят десятину. Вера она в сердце, а не в церкви и не в кошельке. Церковь лишь поводырь, дабы заблудшие смогли найти дорогу к Богу. Не к спасению, а к Богу. Спасение утопающих, дело рук самих утопающим. Им можно только бросить бревно, чтобы они схватились за него и выплыли. Но сделать они это смогут только сами. Или ты скажешь, что Патриарх, что предал интересы своей паствы и верной собачкой служит султану-иноверцу, поможет людям приблизится к спасению души? Или может быть Папа, что погряз в стяжание светской власти и денег, лучше?
