– Почему? – срывающимся от волнения голосом спросил митрополит.

– Потому что у литовцев нет никакой надежды на успех, – спокойно развернул он свой тезис. – Даже не понимаю, на что они надеются.

– Но как? – ошарашенно спросил Великий князь.

– Вот так, – улыбнувшись, ответил итальянец и кивнул в сторону поля, где разворачивалась баталия.

Войско княжича уже остановилось. Стрелки протиснулись между пикинерами, взяв свои пищали наизготовку. Мгновение. Еще. Еще. И вот, когда между литовской конницей и ратью княжича оставалось шагов семьдесят, боевые порядки москвичей окутались дымами. То ударили две сотни стрелков и четыре орудия разом.

Удар оказался настолько внушительный, что многие на стене стали креститься и шептать молитвы. С одного маха до двухсот всадников сняло, если не больше. А лошади, где их зацепило, закувыркались, создавая давку. В которую с ходу влетали литвины второй линии, превращая все в кучу-малу.

Часть всадников первой линии таки долетела до рати Вани. Но их было совсем чуть. Грохот выстрелов напугал лошадей. Отчего многие из них стали беситься, сбрасывая всадников. И отворачивать от столь пугающей толпы «дымных и громких» людей. Начались столкновения и еще одна зона давки. В пикинеров же врезалось едва за десяток литвин. Да и те без всякого прока, ибо их заботливо приняли на пики. Конные фланги же так и вообще никого не встретили.

Тем временем стрелки перезарядились и дали новый залп. Орудия – так и вообще два. Кавалеристы же, по сигналу, сорвались с места и контратаковали литовскую рать, совершенно деморализованную сложившимся положением. Пехота же, подойдя к завалу людей и лошадей, с самым будничным видом переколола их, прерывая мучение.

На стене повисло гробовое молчание. Люди лишь истово крестились да беззвучно шептали слова молитв. Особенно подурнело митрополиту. Он понял, ПОЧЕМУ Ваня все еще жив…

Спустя какие-то мгновения люди, наблюдавшие за этим событием со стен Кремля и укрепленных дворов, истово заорали что-то радостное и приветственное. А Иван Фрязин с улыбкой повернулся к Великому князю и поклонился с самым многозначительным видом.

– Откуда ты знал, что сын победит? – спросил у него Иван III.

– Мне говорили, что его послали на смерть. А он вернулся. И войско свое привел. Значит, задумка сына вашего сильна. Поразмыслив о том, я припомнил – на моей родине сходно воюют. Только строятся немного иначе и много большими ратями. Оттого сразу и не распознал.

– На смерть? – выхватил ключевое слово Великий князь. – Кто говорил?

– По Москве слухи ходят, – уклончиво ответил делла Вольпе с очень многозначительным выражением лица.

Иван III очень нехорошо прищурился, сжав кулаки до хруста. После чего решительным шагом направился к своим воинам. Требовалось выдвигаться в город и разгонять остатки литвинов. Они, поняв по радостному реву жителей, что крупно влипли, начали стремительно разбегаться во все стороны. Отпускать их «без должной ласки» было невежливо… Что же до сказанного этим итальянцем… нужно остыть и подумать, чтобы не наломать дров, выпуская пар.

Митрополит же, проводив взглядом Великого князя, подошел к Ивану Фрязину и тихо произнес:

– Следуй за мной.

Однако делла Вольпе рассудил иначе. Когда митрополит обернулся, итальянца уже и след простыл…

Уже спустя три часа Москва (и ее предместья) была полностью очищена от литовского войска. А Иван III свет Васильевич торжественно принимал своего сына, вернувшегося из похода, прямо подле стен в посаде при большом скоплении ликующих горожан.

Митрополит то ли не успел сбежать, то ли не получилось, то ли решил понадеяться на удачу. Однако он стоял подле Великого князя, стараясь всем своим видом выражать благость и невероятную духовность.

– Отец! – торжественным голосом произнес Ваня. – Следуя твоей воле, я прибыл с войском к Руссе. Но добычи взять там не смог. Михаил Олелькович, уходя из Новгорода, уже разграбил и пожег тот городок. А отбирать у людей последнее – не по-христиански. Потому, повинуясь слову твоему, я пошел дальше. И встретил на реке Шелони войско новгородское и разбил его сильно. Тем же днем подошли литвины, что стремились соединиться с новгородцами. Я их тоже побил.

– О! – впечатленно воскликнул Великий князь. – И сколько там было войска новгородского и литовского?

– С новгородцев было взято четыреста семнадцать броней, да с литовцев триста семьдесят две. Было же их явно больше, но посчитать я их не успел. В том виноват.

– То пустяшная вина, – отмахнулся Иван III, приятно удивленный услышанным.

– Дав воинам отдохнуть, – продолжил Ваня, – я дальше пошел – к Новгороду. Ибо негоже без доброй добычи возвращаться. И там, под стенами города, сызнова дрался. На помощь новгородцам подошел ландмейстер Тевтонского ордена в Ливонии – Бернхард фон дер Борх. Но это им не помогло. Ливонцы особо драться не рвались, а новгородцы вновь были побиты. Так что в трех полевых битвах мои воины побили свыше тысячи ратников.

– Ох! – Ропот по толпе прошел.

– Увидав столь дерзкое поведение новгородцев, я приступом взял одну из проездных башен внешнего кольца стен. Отбил их натиск. И встал лагерем в черте города. Отбили ночную вылазку. И в полдень следующего дня захватили Детинец, где и подписали сию грамоту, – произнес Ваня, передавая отцу пергамент. – Отныне и во веки веков Новгород – вотчина твоя, отец.

– Ну сынок! Ну… уважил… ну… – только и смог выдавить из себя Великий князь, переполняемый эмоциями.

– Сверх того, горожане выплатили тебе виру за свои беззакония. Двадцать пять тысяч рублей монетой. Новгородских рублей, то есть пятьдесят тысяч московских, – произнес Ваня.

А пока он говорил, бойцы вынесли вперед три небольших сундучка и открыли их. И по толпе прошла волна радостных, благожелательных криков.

– Выступить воевать татар они не могли в силу скудости воинской. Ведь побил я их сильно. Оттого откупились они, положив еще десять тысяч рублей, – добавил княжич, и тут вынесли еще один сундучок с монетами.

– Сынок! – воскликнул Великий князь и бросился было обниматься, но Ваня его мягко отстранил и произнес:

– Это еще не все.

– Как не все? – удивился Иван III. Ведь получить Великий Новгород в вотчину и тридцать пять тысяч рублей новгородского счета в качестве трофеев – это невероятно щедрый подарок.

– Вот письмо, – произнес Ваня, холодно взглянув на Филиппа, – которое писал митрополит твой архиепископу Новгородскому перед моим выходом. Здесь сказано, куда я пойду, какими силами и зачем. Также он призывал убить меня, ибо я будто бы подбивал тебя на крестовый поход супротив Новгорода. И что пока я жив – не бывать им покою. А со смертью моей удастся тебя образумить да отвратить от небрежения словами пастыря твоего духовного.

На площади установилось гробовое молчание. Только мухи жужжали да лошади фыркали и сбруей позвякивали. Народ как-то не ожидал таких слов. Меж тем Ваня продолжал:

– У реки Шелони меня ждали. И только Божьим провидением да выучкой воинов моих удалось разбить супротивника по частям. На день задержись – стоптали бы меня. В вещах же князя Чарторыйского, взятого в плен на том поле, я нашел письмо от Марфы Борецкой. Она призывала его со мной не церемониться и резать, как пса шелудивого, не обольщаясь выкупом. Дескать, она за мою отрезанную голову заплатит больше, чем ты за живую и невредимую.

– Ох! – прокатился по толпе возглас.

– В жилище Марфы после взятия Новгорода также было найдено письмо митрополита. Он ей, как и архиепископу, выдавал мой поход и говорил, будто бы придумал, как сделать, чтобы ты с ратью своей не смог пойти на север. Будто бы договорился с литвинами и татарами о том. Архиепископ увещеваниям митрополита не внял и свой владычный полк на бой не двинул. Также он сказывал о том, будто Марфа и с ливонцами сговорилась о помощи. Пообещала она им Псков не мешать воевать, если они помогут рати твои побить да столицу захватить и разорить до последней крайности. А вот еще одно письмо… – продолжал перечислять Ваня, выкладывая одну «бумажку» за другой. Много улик удалось найти.