— Всё настолько плохо?

Всеслав только отмахнулся.

— Не забивай себе голову ерундой. Если б ситуация была действительно ни к чёрту, мы бы вас всех отправили на родину, подальше от опасности. А вместо этого приволокли сюда, и именно потому, что всё балансирует на грани и нужно как следует подтолкнуть, чтоб добиться победы. Понимаешь?

— Ага, — приободрился Илья. Жёстковатая, грубоватая манера мастера убеждала лучше, чем самые красноречивые уверения.

— Иди. В том шатре наверняка найдут для тебя местечко. Поешь, потом отоспись… Запомни: главное па войне — найти минутку для обеда и часок для сна. Что урвал — то твоё. Иди.

И Илья зашагал к шатру, откуда его в самом деле не попытались прогнать, а наоборот, указали местечко, где можно было устроиться с удобством и при этом никому не мешать, принесли большую порцию крупяного супа с мясом и полбуханки хлеба — больше, чем он мог съесть за раз. Нервное напряжение только сейчас отпустило его, да и усталость дала о себе знать — у юноши внезапно затряслись руки, ослабли пальцы, и он, злясь на себя, был вынужден пристроиться полулёжа на мешках с припасами.

Горячая пища согрела лучше, чем докрасна раскалённая печь. К своему удивлению, он съел всё, что ему дали, и сам не заметил, как уснул прямо там, на тюках, уткнувшись носом в большой кожаный свёрток. Даже не заснул — просто отключился от реальности.

Разбудил его лёгкий ветерок, коснувшийся его лица, такой слабый, что, по идее, он едва шевельнул бы пламя свечи, где уж там разбудить измученного человека. Однако сон пропал, словно сдутая с зеркала пыль, и дело здесь было, наверное, в капризах чересчур напряжённого разума, Илью никто не будил, поэтому, даже осознав, что пустота бесчувствия сменилась реальностью со всем, что реальности полагается, он не спешил шевелиться или открывать глаза. Просто лежал и медленно осознавал себя.

— Не согласишься ли ты сыграть со мной в шахматы? — прозвучал совсем рядом голос госпожи Гвелледан.

В ответ — легчайший смешок госпожи Элейны и её же голос:

— Хочешь продолжить поединок? Не в схватке, так хоть за шахматами?

— Нет. — Леди-директор явно не собиралась поднимать перчатку. — Просто хотелось поговорить. Думаю, нам стоило бы оговорить кое-какие моменты, а то по-прежнему ведём себя, словно молоденькие глупышки.

Илья осторожно приоткрыл один глаз. Покрывало, которое должно было отделять его закуток от соседнего, опустили не до конца, виден был раскладной столик, пристроенный между грудами скарба, и два лёгких сиденья. На одном из них перед разложенным косметическим набором сидела госпожа Шаидар и приводила в порядок свои ногти. Леди Уин Нуар ждала ответа, стоя рядом с коробкой шахмат.

Со вздохом согласия госпожа Элейна бросила пилочку в футляр, застегнула пряжки и бесцеремонно смахнула набор со столика.

— Пожалуй… Присаживайся, давай сыграем. Ты предпочитаешь белые или чёрные? Мне-то всё равно, я и теми, и теми одинаково плохо играю…

Несколько минут звучало лишь негромко уютное постукивание обклеенных фетром донышек фигур по деревянной доске. Время от времени юноша приоткрывал глаз и укладкой смотрел на женские фигуры, тускло освещенные походным светильником, подвешенным к опоре шатра. На них приятно было смотреть.

— Это недопонимание, которое существует между нами уже больше двухсот лет, надо как-то прекращать, — глухо произнесла госпожа Гвелледан. — Тем более что причина его давным-давно в семейном склепе. Не о чем спорить.

Короткий необидный смешок в ответ.

— Да и тогда, собственно говоря, не о чем было спорить.

— Конечно. А всё-таки я долго тебя ненавидела.

— Знаю.

— Да, ненавидела. За то, что именно ты была с ним до самого конца.

— Кто же мешал тебе? — По тону голоса госпожи Элейны Илья догадался, что она задорно, иронично приподняла бровь, и, наверное, при желании её собеседница могла увидеть в этом обиду. Но желания такого у неё не оказалось.

— Думаю, ты и сама понимаешь. Многие обиды теряют своё значение лишь спустя годы. Нужно время, чтоб их пересмотреть. К тому же я, честно говоря, не верила в его поражение. Почти до самого конца не верила.

Леди Шаидар долго молчала.

— Я тоже долгое время ненавидела тебя, — призналась она вдруг. — За то, что тебе удалось родить от него ребёнка, а мне — нет. Только тогда мне и хотелось семью и ребёнка, больше никогда. Но вот, не удалось. Хотя сейчас я и думаю — может, это к лучшему. Я была освобождена от необходимости видеть, как убивают моё чадо только за его происхождение.

— Моего сына уже сто лет как нет на свете, так что эта причина непонимания тоже снята.

— Да, верно…

Они ещё какое-то время молчали, постукивая фигурами.

— Я думала, что всё ушло, — снова заговорила госпожа Гвелледан. — Что всё забылось. Но потом пообщалась с этим мальчиком, и одного только слабого напоминания об Эйтарде мне хватило. Одного только намёка на него — чтоб почувствовать что-то и к самому мальчику. Умом я понимаю, что если и есть у меня к кому-то настоящие чувства — то только к человеку, умершему двести лет назад. А то, что я испытываю к школьнику, — это всё иллюзия. Простое желание оказаться ближе к невозвратимому. Но сердце не сдаётся. Сердцу всё равно — иллюзия там, не иллюзия…

— Понимаю. Хоть и с трудом. Зачем тебе замена? Лучше уж тогда ничего.

— Я это сама понимаю. И не собираюсь поощрять ни свои, ни его чувства. Дело-то не в этом, а в том, что, хотя прошло уже двести лет, всё остаётся по-прежнему. Когда я это осознала, я и тебя поняла лучше.

Госпожа Элейна усмехнулась.

— Гарде. Будь внимательней, пожалуйста. Если ты проигрываешь даже мне…

— Не сердись на меня, прошу. Поверь, я сожалею…

— Оставь. Я и сама давно должна была пересмотреть кое-какие взгляды на жизнь. Немыслимо, в самом деле, оставаться в своих оценках в позапрошлом веке.

— Нам и нашему кругу это простительно — все мы живём по большей части в прошлом. Смотри сама — господин Инген чрезвычайно настойчиво пытается вернуть наш мир на двести лет назад, и это у многих находит одобрение.

— Талантливый он шутник. Но если уж оценивать ситуацию с точки зрения законов и традиций двухсотлетней давности, то у мальчика побольше прав получается, чем у нашего аристократа.

Несколько мгновений леди Уин Нуар колебалась, куда ставить ладью, потом опустила её на доску.

— Ты знаешь, что у молодого человека находится Хамингия?

Краска сбежала с лица госпожи Элейны — это было видно даже в скудном свете походной лампы.

— Что? Что ты сказала?.. Подлинная?!

— Именно так.

— Откуда она у него?!

Госпожа Гвелледан развела руками.

— Из Варреса. Из дереликта… Да-да, младшая ветвь Дома Аовер.

— Можно было догадаться, — пробормотала женщина. Казалось, она была близка к обмороку. — Однако… Я была уверена, что основную роль в этом деле сыграл Дом Инген.

— Никто не знает наверняка, кто принимал участие в самом похищении. Может, и Ингены. Возможно, Аоверы-младшие просто приняли Хамингию на хранение.

— Может быть… — Краска вернулась на лицо леди Шаидар. — В любом случае это не так уж важно теперь… Значит, мальчик стал обладателем знака… Подлинного…

— Его подлинность я могу засвидетельствовать. Да и ты, полагаю, если бы увидела — узнала бы.

— Конечно. — Улыбка коснулась её губ. — Это ещё один аргумент в его пользу. Господин Инген об этом знает?

— Разумеется, нет. И ты, я надеюсь, будешь молчать.

— Само собой. Кто из наших, помимо тебя и меня, ещё знает?

— Господин Даро.

— Ну да, это всё равно что никто. Никто лучше него не умеет молчать… Вот, значит, как… Ну с Аоверами-младшими мне уже не поговорить. Старшие тут, конечно, ни при чём.

Госпожа Гвелледан смотрела, не веря.

— Неужели ты до сих пор думаешь о том, как отомстить?

— А что мне оставалось? Да и этого тоже не осталось, потому что ты не права. Я и сама поняла, что месть, даже свершись она, ничего для меня не изменит. Да и не только для меня. Ушло это время, упущено.