— Можете считать это внешним аудитом. Я со своей стороны даю гарантию, что не стану лезть в ваши дела. Что работает, то будет работать и дальше. Я не стану ничего ломать. Ваша прибыль останется незыблема.

— Хорошо, вы меня убедили, — Засунович нажал кнопку, вызывая секретаря, и когда тот засунул в дверь напомаженную физиономию, распорядился, — Пригласите пана Пшнечного, пожалуйста, скажите, важно…

Секретарь умелся. Мы остались ждать. Ну вот. Я уже решил, что хоть какая-то подвижка пошла, а тут еще пан какой-то. И вот я как чувствовал. Как только Пшнечный вошел в кабинет, обстановка сразу накалилась.

— Знакомьтесь, Пан Пшнечный, мой компаньон… а это Кротовский… от русского царя…

— И зачем ты меня звал? Гони его в шею, — сразу с порога заявил пан.

— Кротовский деловой человек. Он только проведет аудит.

— Еще чего? Чтобы царская ищейка совала нос в наши дела? Засунович, я категорически против.

— Я тоже не восторге. Но лучше иметь дело с Кротовским, чем с Орловым.

— Плевать, — в пане взыграл младоевропейский гонор, — Пусть только сунутся. За нами англичане.

— Пан, — пытаюсь вставить свои пять копеек, — Война — это большие затраты. В этом никто не заинтересован.

— Вот именно, — подхватывает Засунович, — Кротовский дает гарантии. Он не станет ни во что лезть. При этом он сам фабрикант, а нам нужны новые рынки сбыта. Он может в этом помочь.

— Ну хорошо, — согласился пан Пшнечный, — Но только аудит. Доступ к любым документам только с моего позволения. И когда пан Кротовский будет готовить отчет русскому царю, этот отчет он согласует с нами.

Я вышел из кабинета с чувством облегчения. Возможно сам император счел бы, что я сделал недостаточно. Что императорский посланник должен открывать двери ногами и вести себя по-хозяйски. Но по мне и этого немало. Меня не вышвырнули из города, не прирезали по-тихому в степи и даже согласились наделить некоторыми полномочиями.

Мне даже выделили секретаря в качестве провожатого, которого я попросил отвести меня в бухгалтерию. Забавно, что кабинет бухучета оказался размером со школьный класс. И как в классе писари и счетоводы сидят за партами. А главный бухгалтер сидит за столом вроде учительского, так, чтобы видеть перед собой весь свой штат.

Когда мы вошли, два десятка пар глаз уставились на меня. И пока секретарь представлял меня, мол кто я, да от кого, я прошел к стеллажу с документами и наугад выдернул какую-то папку. Главбух закудахтал как курица и кинулся отбирать у меня папку:

— Вы что… так нельзя… только с разрешения пана Пшнечного…

Я многословно извинился и отдал папку. Собственно, папка мне и не нужна была. Мне нужен был панорамный снимок бухгалтерского штата, сделаный в тот момент, когда я эту папку выхватил, когда совершил этот «акт самоуправства». Мой шлем сделал такой снимок. Есть у него, оказывается, и такая функция. Переслать этот снимок я никому не смогу, зато пользоваться могу запросто.

Я перечислил главбуху отчеты, которые хотел бы получить в первую очередь для аудита и вышел. Секретарь, не скрывая осуждения во взгляде, холодно поинтересовался, куда еще меня нужно отвести. Я ответил, что мне нужно где-то устроиться.

— Есть усадьба, — ответил секретарь, — В ней всегда селились царские представители. Боюсь, дом очень запущен, но я сомневаюсь, что какой-нибудь житель пустит вас жить к себе… и сразу скажу, гостиниц у нас нет.

Я пожал плечами и молча согласился. Секретарь повел меня в явно самый старый район города. Он оказался недалеко от центра. Уже минут через пятнадцать ходьбы мы остановились перед ржавой калиткой.

— Я внутрь не пойду, — сказал секретарь и направился обратно, вихляя бедрами.

«Ну, а я пойду с удовольствием», — говорю сам себе и толкаю калитку, заскрипевшую на проржавевших петлях. Тропинка за калиткой едва угадывается, лишь кое-где проступает булыжная кладка. Участок когда-то был рукотворно засажен плодовыми деревьями и кустами, но теперь это просто заросли.

В центре заросшего участка стоит большой дом в два этажа. Когда-то это был богатый дом, а теперь он сильно запущен. В двух местах вижу обвалившуюся черепицу. За домом очень давно не следят.

Когда я подошел к дому, все же увидел протоптанную узкую тропинку, ведущую на задний двор. Кто-то сюда ходит. Я постучал кулаком в дверь без особой надежды, что мне откроют. Мало ли, кто лазит в старый дом… вполне вероятно, дети. Но мне открыли. Сильно заросший мужичок с лиловым носом высунулся из-за двери. Он уставился на меня мутными пьяными глазами. М-да, видимо не дети сюда лазят. Видимо, здесь устроили бомжатник.

— Моя фамилия Кротовский, — начал я и осекся, такой реакции от мужичка я не ждал.

— Батюшка, Крот наш кормчий, неужели дождался… — глаза мужичка увлажнились, он задышал ртом, обдавая сад густым перегаром, — Эх, жаль старой не дожил, эх, как жаль…

Мужичок засуетился, пропуская меня в дом.

— А ты сторож что ли при доме? — спрашиваю, заходя.

— Он самый. В четвертом колене. Папанька мой еще вашего прадеда застал, тока малой был совсем… вот сюда, хозяин, сюда проходите.

Вот так поворотец. Орлов говорил, что прадед Кротовского здесь повоевать успел, но я совершенно не ожидал, что застану родовую усадьбу… еще и с «обслуживающим персоналом». Персонал, правду сказать, что-то совсем расклеился. Еще бы, он ни одного Кротовского за свою жизнь скорее всего в глаза видел. Странно, что он вообще до сих пор службу тащит.

— …а потом царские люди тут жили, — сторож продолжал развивать мысль, начало которой я упустил, — А что мы могли? Их ведь не выгонишь…

— Ты молодец, — хвалю сторожа, — Сделал все, что мог.

— …и вот, самое главное уберег, — мужичок мою похвалу пропустил мимо ушей, снимая с грязной шеи массивную цепочку с ключом, — Вот, передаю в целости.

Я важно принял у сторожа ключ. Зачем обижать человека… он этот ключ всю жизнь таскал, как символ.

— Как звать тебя, сторож?

— Фемка.

— Скажи мне, Фемка, царские деньги в Кречевске ходят?

— Ходят. Их не везде принимают, но ходят.

— А что здесь везде принимают? — мне стало любопытно, какая валюта в городе считается основной.

— Аглицкие фунты, — Фемка сплюнул с ненавистью, — Агличане здесь как у себя дома ходят.

— Фемка, фунтов у меня нет. Купи на рубли поесть чего-нибудь… и выпить…

— А что брать?

— Из еды?

— Из выпивки.

— Из выпивки, бери то, что обычно берешь. А я отлучусь пока по делам.

— Понял, хозяин. Я быстро. Тут у Крысячихи лавка. У нее все продается, — Фемка натянул на голову бесформенную шляпу неизвестного цвета и фасона.

— Вот и хорошо, Фемка, одолжи шляпу твою… ненадолго.

— Как скажете, хозяин.

Фемка вышел за дверь и сразу свернул в сторону заднего двора по своей тропинке. Видимо, привык там ходить. Оставшись один, я придал доспеху вид под названием «обноски пустынного бродяги», только вместо драного платка изобразил почти полную копию Фемкиной шляпы.

Получилось довольно похоже. Я тоже вышел из дома по Фимкиному следу. Да, хорошая у него тропинка через зады. Сразу выводит на пустырь, такой же заросший, как и придомовой участок. Удобно уходить от слежки, если она есть. Но слежки нет. Иначе сканер засек бы.

Я пошел обратно к центру. Одетых в лохмотья бродяг здесь хватает, а в шляпах здесь ходит почти все мужское население. Так что, маскировка вышла удачная. Внимание на меня практически не обращают.

Я занял позицию напротив здания заводоуправления и стал ждать окончания рабочего дня, изучая панорамный снимок, что сделал в бухгалтерии, когда схватил со стеллажа папку. Все двадцать лиц попали в кадр. Я стал их просматривать одно за другим. Вернее, не сами лица, а реакцию, вызванную моим поступком.

Удивление, осуждение, презрение, снова удивление… я тщательно просмотрел все двадцать и только одно лицо выражало явное одобрение и даже радость. Молодой чубатый счетовод с последней «парты» с надеждой во взгляде смотрел на посланника русского царя, осмелившегося выхватить одну из папок. Ну что ж. С этим парнем я и попробую поговорить.