— Где?! — вытянули шеи мужчины.

— Так не видно, а если наклонить, то они тень отбрасывают! — Серафима азартно вытянула из несопротивляющихся пальцев Иванушки артефакт и поднесла к свету. — Вот! Дед Голуб, что там написано?

Порывшись в словаре, почесав в лысинке, подергав бороду и помычав что-то под нос, помахивая для вдохновения в воздухе пальцем в опасной близости от переводимого объекта, старик минут через пять, полуприкрыв глаза, торжественно продекламировал:

— «Корона Царства Костей не украшение, но тяжкая ноша достойнейшего. Получи ее с честью и по праву. Носи с умом и не считай за должное. Расстанься по своей воле и свой срок.».

— Царь страны — ее ум, честь и совесть, — с невеселой усмешкой тут же перефразировала надпись Сенька. — Эх, древние костеи… Ваши бы пожелания — да хоть какому-нибудь бы богу в уши.

— Да брось, Сень… — неуверенно повел плечами Иванушка. — Всё еще наладится и будет хорошо… Вот увидишь…

— За что я тебя люблю, Вань, так это за твой непроходимый оптимизм, — грустно ткнулась лбом ему в щеку она.

Восторга, как Серафима и предвидела, среди претендентов на престол их предложение о проведении конкурса не вызвало, но всё равно победило как единственное в своей категории, и жюри из глав гильдий городских ремесленников под председательством лукоморской четы было автоматически сформировано в этот же день.

Торжественное подписание клятвы на специально сооруженном помосте на Базарной площади и оглашение заданий в присутствии народа было назначено на завтра.

Конечно, до этого пришлось долго и терпеливо объяснять претендентам, что это за клятва и зачем она нужна, но через полчаса, когда упорствовать в непонимании было уже неприлично[342], бароны и граф пожали плечами: мол, что на это они могут возразить — уже всё возражено, и нехотя одобрили Иванову идею.

— Замечательная мысль, царевич… так сказать… на удивление замечательная… не ожидал от тебя… — едва не похлопывая покровительственно Ивана по плечу, дышал ему в самое ухо утренней луковой похлебкой с креветками барон Жермон.

— Я прихожу к выводу, что если все остальные твои идеи такие же остроумные, Иван Лукоморский, то обиженных, сдается мне, у нас не будет, — тонко ухмыляясь, с готовностью соглашался с ним граф Брендель.

— Это надо в Лукоморье родиться, чтобы до такого додуматься! — потрясал в воздухе указательным пальцем, тонким и кривым, как черенок дизайнерской ложки, барон Дрягва.

— А клятва должна быть короткой и емкой, как удар кулаком, — наставительно гундел из зарослей своей бороды барон Карбуран. — И чем короче — тем лучше. Клянусь, мол — и всё. Нечего тут антимонии разводить.

Из-за ажурного чайного столика, оккупированного единолично глыбоподобным «Сугубо научным трудом», из-за сплетенных перед лицом пальцев, с непроницаемым выражением наблюдала за ними Серафима и делала выводы свои.

И самый первый и главный из них: зря они всё-таки ее послушались, и в список состязаний не включили турнир.

Первым пунктом.

Отравленным оружием.

Если бы выбирать из этих четырех кандидатов царя доверили ей, то царство Костей так и осталось бы без монарха.

— Я… то есть, мы все постараемся, чтобы на престол Станы Костей взошел самый достойный, — Иванушка смущался и розовел то ли от похвалы, то ли от чего-то незаметного и еле ощутимого, но выводящего из равновесия, как заноза в подсознании, а вельможи всё благодушно-лицемерно улыбались, кланялись и расточали наивному простаку-иностранцу замысловато-ядовитые комплименты.

Издевательски-вежливо попрощавшись с лукоморцами, настороженно раскланявшись с конкурентами и не глядя продефилировав мимо Спиридона и Кондрата — почетного караула у дверей — стадо баронов и их придворных помпезно прошествовало в коридор.

Граф Брендель, лилейно улыбнувшись Ивану и его супруге, тоже собирался последовать за земляками, как вдруг взгляд его остановился на картине, повешенной Находкой у входа.

— Ах, какая прелесть!.. — восхищенно всплеснул он мягкими наманикюренными ручками. — «Девочка со свеклой»!.. Маркиза Волчина Дормидон!.. Мальчиком я был знаком с ее внучкой… Вся была в бабулю.

— Такая же красивая? — галантно уточнил Иван.

— Нет, так же любила свеклу, — хихикнул граф. — Древний род, но прервавшийся, к сожалению. Ну-ка, а там у нас что? О-о!.. Не может быть!..

Словно лесной пожар от дерева к дереву, перебегал граф от полотна к полотну, без труда читая замысловато переплетенные буквы на ленточках и экзальтированно восторгаясь каждой новой картиной.

— Сражение армии под командованием Нафтанаила Второго с ордой кочевников!.. О-о, как они в том бою были разбиты, как разбиты!.. Я наших, конечно, имею в виду. С тех самых пор на протяжении нескольких сотен лет имя «Нафтанаил» считалось приносящим несчастья царям нашей страны, и не без основания! Именно после захвата царства караканскими номадами произошло разделение нашего народа на северных костеев, оставшихся под оккупантами и смешавших кровь, и южных, ушедших на юг, где до этого обитали считанные сотни подданных нашей страны. До этого-то все наши предки без исключения были рыжими и веснушчатыми, как сейчас — отсталые обитатели южных лесов.

— Они там замечательно живут, — сухо заметил Иван.

— Живут? — добродушно рассмеялся граф. — Скорее, водятся. Не платят налогов, не признают верховного правителя… Дикие люди! Забудьте про них, скоро это будет…

Брендель едва не сказал «моя проблема», но предусмотрительно прикусил язык и переместился к следующему холсту.

— А что у нас здесь?.. Так-так-та…

Что у них было здесь внезапно заинтересовало и самих лукоморцев, потому что эту картину они тоже видели в первый раз.

На фоне лохматых пальм, василькового моря и лазурного неба на белом песке, поставив ногу на вымученно улыбающуюся во все три сотни зубов зеленоватую[343] акулу, позировал стройный босой смуглый юноша среднего роста. Из особых примет у него имелась короткая черная бородка, ржавая кривая сабля в руке, полосатая матросская рубаха и штаны до коленок. Над головой морячка вилась веселенькая бирюзовая ленточка с такими же веселенькими бирюзовыми буквами, складывающимися в веселенькие бирюзовые слова: «Солнечный привет со знойного побережья Синего моря! Скучаю и думаю о тебе! Любимому батюшке-царю от любящего сына».

Но не это заставило заносчивого потомка графского рода Бренделей замолкнуть на полуслове и испуганно зыркнуть в сторону усердно изображающих образцово-показательный почетный караул гвардейцев.

На переносице и над правым глазом у безымянного голубоглазого любящего отпрыска неизвестного монарха страны Костей красовались две маленькие черные, чуть продолговатые родинки.

— Надо же, а у нас похожая картина есть! — радостно удивился Иванушка неожиданному произведению курортного искусства. — Василий с матушкой лет двадцать назад тоже ездили в те края! Он рассказывал, как это рисуется: где-нибудь в тенистом саду — потому что на открытом месте простоять столько времени не сможет никто — установлен такой раскрашенный щит, в нем — прорезь для лица, к нему приходишь каждый день, часов по восемь позируешь, и через месяц картина готова. И то, что всё остальное, кроме тебя — не настоящее, почти не заметно! Вот, обратите внимание: этот царевич наверняка выше ростом, чем его изображение! Смотрите: он поглядывает куда-то вниз. Это оттого, что ему приходится наклоняться, чтобы просунуть лицо в овал! С Васей было точно так же! Он так умаялся, пока… пока… А… что случилось?

— К-кажется… я задержался… — нервно кинул быстрый взгляд на невозмутимо застывшего с алебардой на плече Спиридона граф. — Мне пора. Идти. До встречи. Завтра.

— Д-до свидания, — удивленно кивнул Иванушка и проводил недоуменным взглядом поспешно удаляющуюся в окружении свиты маленькую тщедушную фигурку. — Сень, что случилось-то? Я его чем-то обидел? Но — честное слово! — я не хотел!.. Я же не сказал вроде ничего такого…