— Ты?.. — рассеянно отозвалась царевна, не отрывая глаз от задорной фигуры бородатого курортника, попирающего терпеливую рыбу. — Да при чем тут ты?

— А при чем тут кто? — упорствовал в непонимании озадаченный супруг.

— А ты посмотри хорошенько.

— Ничего особенного, — пожал плечами Иванушка после минуты пристального изучения полотна под разными углами. — Пальма как пальма. Море как море. Акула почти как настоящая. Хотя я настоящую не видел, если честно… Царский сын тоже обыкновенный. Немножко на Спиридона похож. Сабля…

— Вань! Разуй глаза, какая сабля?! Царевич на картине на Спиридона не просто похож — у него глаза голубые, борода такая же, если Спирю подстричь, и родинки точно там же, что и у него!

— И что из этого следует? — заинтересовался дискуссией и покинул свой почетный, но более не актуальный пост Кондрат.

— Чем это там кому моя борода не понравилась? — с грозным шутовским возмущением присоединился к компании и герой обсуждения, и с любопытством уставился на портрет.

— Не знаю, — изобразила на лице высшую степень недоумения Серафима. — Но Бренделя твое сходство почему-то так встревожило, что он всё бросил и убежал как кипятком ошпаренный.

— Дурью мается ваш граф, — снисходительно хмыкнул Спиридон басом и отошел к окну наблюдать за отъездом последнего претендента. — Мало ли кто на кого похож. Да он, наверное, вспомнил что-нибудь важное, вот и поспешил. Будет он себе мозги кочкать из-за какой-то бестолковой картинки! Чешуя это всё.

— А откуда она вообще здесь взялась? — спохватилась Серафима.

— Ваше царственное высочество? — в открытую дверь просунулась робко рыжая голова, а спустя секунду и пониже — вторая, бурая с черным подвижным носом и маленькими хитрыми глазками.

— Находка! Малахай! Идите сюда! Вот ты, Находка, наверное, знаешь. Как этот шедевр всех времен и народов, — Серафима во избежание неясных моментов указала на «Солнечный привет» — попал к тебе в руки?

Октябришна сначала засмущалась, потом нахмурилась, вспоминая, но быстро просветлела:

— Так вы ж сами его велели принести!

— Его?..

— Ну, да! Этот… шедевр всех народов! Я ведь точнёхонько всё запомнила, что вы мне отыскать велели! — гордо сообщила ученица убыр и стала загибать пальцы, перечисляя:

— Старичка-царя с соколом, даму с кошкой и розой, солдат на конях — черных и белых, охотников с лисами, богатыря с булавой, барина толстого с семью дитями, девушек с корзинками, усатого парня с собаками, девочку со свеклой… и… и… этого… — она замялась и кивнула в сторону картины. — Дофина. Только вы его зачем-то обратно завернули и чуть не в самый дальний угол убрали. Кое-как мы его нашли. Я сначала подумала, может, вы раздумали ее вешать, но раз сказали…

И тут Серафиму посетила одна интересная мысль.

— А ты знаешь, кто такой дофин?

Октябришна смутилась и порозовела.

— Не знала я… Но я в управе Макара встретила, у него спросила, и он сказал, что это рыба такая большая, которая в теплых морях ловится. А еще она тем славится, что утопленников из воды достает. Правда, зачем — не знамо ему было. Может, чтобы на суше съесть?.. И картинку, кстати, мне тоже он нарисовал — говорит, в книжке какой-то он тую рыбу видел, и запомнил, какая она из себя. Вот мы с Мыськой и ее друзьями с этой-то картинкой ее и отыскивали.

И для документального подтверждения своей поисковой эпопеи девушка выловила в кармане сарафана и предъявила на всеобщее обозрение клочок оберточной бумаги с изображенным на нем не то рваным ботинком, не то рубанком с крошечными косыми глазками и роскошным рыбьим хвостом.

— Вот, дофин! — радостно сообщила она и победно обвела друзей искренним взглядом серых глаз. — Правда, похож?

На следующий день на площади и вокруг, запруживая давненько не знавшие такого оживления улицы, собрался весь город.

Самые хитрые пришли за три часа до назначенного действа и только за тем, чтобы обнаружить, что их опередили наихитрейшие, которые прибыли с первыми лучами солнца и остановили самых хитрых метрах в двадцати от вожделенного помоста. Просто хитрым, пришагавшим за два часа до начала, от площади оставался неширокий ободок, вплотную примыкающий к заброшенным дворянским дворцам, а предусмотрительным, появившимся всего лишь за час, достались боковые улочки и дальние подступы.

Впрочем, предусмотрительные оказались еще и сообразительными, и большинство их, обойдя квартал-другой, собралось на Господской улице, по которой должно было прибыть благородное собрание. Если уж не удастся толком увидеть подписание и оглашение, то хоть на проезжающих кандидатов в цари и легендарных лукоморцев насмотреться можно будет вдоволь.

Тем, кто умудрился втиснуться на площадь, пока кроме флагов, драпирующих грубые доски и заколоченных, запущенных дворцов, особо любоваться было нечем, и народ скучал, мерз и отсчитывал минуты до заветного времени.

Наконец, часы на башне пробили полдень, и толпа на Господской улице взорвалась нетерпеливыми криками: «Едут!.. Едут!..»

От резиденции градоначальника, едва видимой в конце прямой, как стрела, улицы и впрямь отделилась кавалькада со знаменами, трубачами и многочисленным эскортом и бодрой рысью направилась к месту подписания клятвы.

Боевой клич зрителей с Господской подхватила сначала вся площадь, потом он перекинулся на боковые улочки, и добрые горожане как по команде повернулись на север, привстали на цыпочки, и по толпе прокатилось взволнованное «Видно?.. Видно?.. Видно?..»

— Подъехали!!!..

— …подъехали!.. подъехали!.. подъехали!..

И впрямь подъехали.

Остановились.

Посмотрели.

Вытянули шеи.

Посмотрели.

Приподнялись на стременах.

Посмотрели еще.

— Надо было оцепление поставить вокруг помоста… — первым прервал глубокомысленное молчание Иван, потому что сказать тут было больше нечего.

Зрители на Господской смутились, растерялись, почувствовали себя каким-то непонятным образом виноватыми и попытались расступиться перед всадниками. Но дальше благих намерений дело у них не пошло: ни назад, ни в бок сдвинуться было невозможно, а чтобы уйти совсем и пропустить самое интересное за последние пятьдесят лет, одного смущения и чувства абстрактной вины было мало.

— Вот и первое задание, — довольно ухмыльнулся барон Карбуран, взвесил в руках тяжелую плетку и оценивающе, как волк на овец, оглядел толпу через плечо Ивана.

— Какое? — недоуменно оглянулся тот, и барон расплылся в сладенькой ухмылочке.

— Добраться до помоста, никого не подавив, конечно.

Иванушка кивнул.

Серафима поморщилась.

Пауза затягивалась.

— Кхм… — откашлялся царевич и вежливо воззвал к собравшимся: — Добрые горожане!.. Не могли бы вы расступиться так, чтобы мы могли проехать к центру площади? Пожалуйста?

Доброе слово и зеваке приятно, и добрые горожане честно еще раз попытались расступиться, а также отойти, раздвинуться, раздаться и даже просто отклониться, если уж больше ничего не выходит, но не вышло и это, и толпа, коллективно пожав плечами и испустив тяжкий вздох, снова замерла и с интересом приготовилась наблюдать развитие событий.

Положение из неловкого плавно превращалось в глупое.

— Может, проведем церемонию здесь? — нерешительно оглядел претендентов и виновато погладил большой деревянный ларец, выглядывающий из седельной сумки, Иван. — Или объедем и попытаемся пробиться по другой улице?

Бароны презрительно оскалили зубы.

Граф фыркнул.

— А зачем так далеко ходить? — мило улыбнулась Серафима, направила лошадь к заколоченному окну заброшенного дома-дворца — как раз на уровне седла — и подергала неровную серую доску.

Ржавые гвозди, вколоченные прямо в ставни, глухо заскрипели, застонали, доска чуть подалась, но устояла.

— Ты куда? — забеспокоился супруг.

— Залезем через окно, найдем балкон, а дальше — как по плану, — повела она плечом, оценила одним взглядом специалиста масштаб предстоящих разрушений и потянула из ножен меч.