Этим утром над Изломом больше не было туч, и солнечные лучи впервые за много веков ласкали проклятую землю.

Навстречу стали попадаться твари, которым совершенно не нравилось яркое солнце. Ошеломленные и потерянные, словно утратившие связь с тем, что ими управляло, они беспорядочно метались в поисках укрытия. Натыкаясь друг на друга, вступали в короткие стычки, а Кира брела между ними, точно еще один мертвец, останки которых все чаще попадались на глаза, повествуя о творившейся здесь ночной бойне. Слезы давно высушил степной ветер, и она с отстраненным равнодушием взирала на останки тех, кто еще вчера был полон жизни. Несмотря на яркое солнышко, грязь под ногами затвердела от холода, а в воздухе кружились невесть откуда взявшиеся снежинки.

Но вот ею заинтересовалась стая баргестов — семь голов.

Мелькнула вялая мысль: «При свете дня, они похожи на утопленных собак. Наверное, так оно и есть».

Кира оскалилась, изобразив глухой рык, и удобнее перехватила нож, не помня, когда он оказался в руке: «Перебью сколько получится, все меньше по лесам разбегутся… — простое оправдание собственному малодушию. — Надолго меня не хватит, но и к лучшему». — Защитница совсем не хотела жить, но и не могла признаться себе в этом прямо.

Баргесты, пригнув к земле головы, пронзительно затявкали, срываясь на нестройный вой. Он послужил сигналам для других отродий. На зов торопился «сенокосец», ковыляя, на длинных несуразных лапах, которых осталось пять вместо восьми. Гнусного вида сороконожка, вполне себе обычная, если бы не размеры, споро перебирала ногами. Пошатываясь, поодаль поднялись два мертвяка, еще вчера бывшие княжескими ратниками. У одного половина лица отсутствовала, у другого выеденное брюхо подо рваной кольчугой открывало белые позвонки.

Кира расхохоталась почти радостно. Чуть присела, выставив вперед левую руку, принялась мягко переступать, поворачиваясь, чтобы не пропустить атаку. Баргесты завыли снова. Теперь в их голосах звучало предвкушение — остатки ее силы влекли их, словно желанное лакомство. Неожиданно вдалеке раздался иной вой. Живой. Исполненный дикой мощи. То с севера, стремительно приближаясь размашистыми прыжками, стелились над землею серые спины, которым не было счета.

«Стая? Весной?!»

Безмозглые твари будто растерялись, и тут вдруг задрожала земля. Кира до того уже некоторое время ощущала мерный гул, что отдавался где-то в животе, но не придавала значения. Резко обернулась, чтобы ошеломленно замереть. С юга во весь опор скакали сартоги — несметная орда, какую ей еще не доводилось видеть.

Защитница улыбнулась. Смерти осталось ждать недолго. Прохрипела:

— Ну? Кто первый?

Получилось не столь внушительно, как хотелось — сорванное горло, отвыкшее от речи за последние часы, дало о себе знать. Нож да кулаки — вот все оружие, что у нее было. Киррана не смогла даже создать простенький щит. Жалкие остатки силы, едва теплящейся в выжженных до пепла потоках, помимо воли и желания уходили на регенерацию. Она отдала бы и их, если только могла.

Нападавшего выдал невыносимый гнилостный запах из мертвой пасти. Увернувшись от клацнувших у самого уха челюстей, инстинктивно задержала дыхание. Баргест, промахнувшись, неловко приземлился, подвернув лапу. Кира, не жалея, отвесила ему пинка. Второго прямо в полете сбил волк — первый из добравшихся. Принялся остервенело рвать на части.

Лошадиный топот, раздался совсем рядом. Обернувшись, Кира прикрыла глаза от яркого света рукой, углядев, как привстал в седле кочевник, занося короткое копье.

Ослепительно загорелся на шее громовик тин Хорвейга, отразив солнечный луч.

«Вот и все…»

Кира опустила руку и зажмурилась — все равно посмотреть сартогу в глаза не вышло бы. Одновременно гордо выпрямилась, подставляя грудь острому навершию. Болезненная радость затопила ее существо: «Смерть, достойная воина. Все лучше, чем быть разорванной тварями». Боли Кира не боялась она ничто, по сравнению с той, тупой и тянущей, что поселилась в сердце.

Что-то стукнуло. Раздался не то скрежет, не то скрип. За спиной послышалось глухое рычание. Обдало запахом лошадиного пота, и одновременно мускусным — звериным. Шли мгновения, а она все еще была жива. Кажется, именно ожидание, граничащее с разочарованием, отняло последние силы. Страшно захотелось лечь на землю и спать-спать-спать, чтобы все случившееся оказалось просто дурным сном.

— Хаанас-Маалун?

«Это мне?»

Кира открыла глаза и взглянула на спешившегося кочевника. На плоском выдубленном ветрами лице сартога появилась довольная улыбка. Часто кланяясь и, держась на почтительном расстоянии, мужчина протянул к ней руки и что-то быстро-быстро заговорил. Разобрать хоть что-нибудь еще Киррана не смогла — не хватало знаний, да и наречие было совсем незнакомое. Все сильнее клонило в сон, точно неведомая воля заставляла смежить веки. Неудачно переступив на неровной, замерзшей земле, подвернула ногу и едва не свалилась, как под руку в тот же миг просунулась лобастая голова. Защитница с запозданием вдруг поняла, она стоит только потому, что опирается на холку огромного волка.

Кира смотрела на него, волк — на нее.

«Это яд сколопендры! Точно. Цапнула, и начались видения. На деле меня сейчас жрут твари…»

Издав нервный смешок, Киррана осмотрелась. Вопреки догадкам, сороконожка дергалась и сучила лапами слева шагах в пяти. Ее, пригвожденную к земле копьем, рубили топорами на части несколько кочевников. Позади собралась Стая, напротив — куда хватало глаз — сартоги.

Грозно фыркнул волк, привлекая внимание. Кира, мгновенно проиграв ему в гляделки, опустила веки.

Пахло зверем. Жестковатая густая шерсть щекотала лицо, и от этого очень хотелось поверить, что она дома в своей постели. Вот только мерное покачивание и странная поза, говорили совсем об ином.

«Волчонок Каррона, поспи еще», — раздался в голове ворчливый голос.

— Могута? Какая честь, — едва слышно шевельнула губами Защитница, и в рот тут же попали шерстинки. — Зря ты меня не убил…

Волк рыкнул, а голос в голове рявкнул:

«Цыц! Ты должна жить — это меньшее, чем мы все можем тебе ответить. Дети степей больше не будут бояться Хыынг-Нуура. Им не придется задабривать его кровью. Проклятие снято и с Волчьего дома. Следующей зимой не будет голода, и кровавый зов не завладеет нами больше. Дети Холмов и равнин, что расстилаются на запад, могут больше не бояться тварей. Все довольны».

— Как я смогу жить, каждый миг вспоминая о них? Вспоминая, как они уходили?

Из-под ресниц скатилась одинокая слеза, тут же затерявшись в волчьем меху. Вожак, на спине которого она лежала, на миг остановился. Шумный вздох вырвался из звериной груди.

«Мне знакома эта печаль… — даже мысленно Кира ощутила затаенную боль зверя. — Но, кроме твоей жизни, есть еще одна. И она ни в чем не виновата».

— Нанося визит, стоит одеваться поприличней, не находишь? — Киалана окинула незваную гостью неприязненным взглядом. — И научись уже стучаться.

Смуглокожая Саршан-хо приподняла брови, нарочито медля с ответом.

— Кто бы говорил, — наконец, выдала она, осматривая вполне пристойное повседневное платье хозяйки чертога.

— Киалана права. Что если бы ты застала нас в пикантный момент?

Как не старался Керун, а глаза так сами и останавливались на пышной груди, едва прикрытой слишком узкой полоской ткани.

— Дорогой, ты забыл кому она покровительствует? Воры, убийцы и…

— И все они не стучат, когда заходят в чужой дом, — закончила за нее Саршан-хо, миндалевидные золотые глаза хищно сверкнули.

Керун нахмурился и угрожающе сложил руки на груди.

— Ну хорошо! — скривилась покровительница темных личностей. Материализовав перед собой дверь, символически стукнула в нее два раза, затем распахнула и вошла. Дверь тут же испарилась. — Довольны?

Ответа не последовало. Но незваную гостью это не расстроило: