Ага. Понятно, куда ветер дует. Андрей, как всегда, угадал.

Я вставила пистон вампиру, на которого ставил мой бывший, он решил переиграть партию и заново расставляет на доске фигуры. Теперь я буду ферзем.

Ладно, что-то я размечталась.

Только чего хочет? От помощи отказался. Близость ему не нужна: я не из тех девушек, которых он привык видеть рядом. Может, правда любит?

У меня вырвался такой неожиданный смешок, что со стороны это выглядело, будто я подавилась. Ладно, надо поставить точку в теме и больше к ней не возвращаться.

— Эмиль, ты меня любишь? Если нет, отвяжись.

Он приятно, но снисходительно улыбнулся, и мне захотелось ударить его кулаком в лицо. Умеет взбесить одной улыбкой.

Не надо было спрашивать. Он все равно меня переиграет. И унизит заодно.

Я отмахнулась и пошла к выходу, игнорируя насмешку.

Почему-то после разговора с ним я всегда чувствую себя опустошенной. Вроде ничего такого не скажет, а выкрутит наизнанку. Единственный выход — дистанция.

— Подожди, — он загородил дорогу, и я остановилась, словно налетела на стену. — Почему ты спросила?

Эмиль пошел навстречу, и я отступила. Два, три шага… Он загонит меня в угол. Я уткнулась спиной в стену.

— Не подходи, — предупредила я.

— Почему ты спросила. Отвечай.

— Да отвяжись ты от меня! — разозлилась я, крепко стискивая рукоятку пистолета. Эмиль его как будто не замечал. Он смотрел мне в глаза, а не на оружие, словно не верил, что я им воспользуюсь.

Он подошел почти вплотную и поставил руки по обе стороны от моей головы, рассматривая, пока я пыталась унять сердце. Не знаю, что он искал — я перепугалась до смерти. Помню, как легко из респектабельного бизнесмена он превращается в чудовище. Они все такие. Хищники под личиной агнца.

Эмилю ничего не стоит снова запустить клыки в мою шею. Но он не догадывался, о чем я думаю.

— Ты ведь одна сейчас, так? После меня у тебя никого не было. Ты думаешь, я ничего не замечаю? Давай договоримся, я скажу, что люблю, а ты меня поцелуешь. И у нас все станет хорошо.

Он наклонился, думая, что я разрешу. Раньше я бы отвернулась, но не теперь. Вампиры не понимают по-хорошему, они идут напролом, пока не получат по морде. Это я уяснила очень хорошо.

Я приставила ствол к его нижней челюсти, остановив на полпути.

— Даже не думай! — зашипела я. — Клянусь тебе, если попробуешь, я выстрелю. Я не поэтому спросила, понял?

Эмиль застыл, рассматривая меня сверху. Я ощутила собственное тело и перенапряженные мышцы, которые вот-вот начнет трясти.

— Яна… — если бы он сказал, что любит меня, я бы не поверила, но Эмиль долго молчал и неожиданно закончил. — Стреляй.

Он наклонился к моим губам, преодолевая сопротивление, хотя ствол глубоко вдавился под челюсть.

— Не смей! — зарычала я, затылком упираясь в стену.

Второй рукой я взяла его за горло, пытаясь отпихнуть. Только оттолкнуть вампира в эффекте крови невозможно. Эмиль даже не заметил моей безнадежной хватки, хотя я сильно вцепилась, ощущая выпирающий кадык под большим пальцем. Его остановит только выстрел и то ненадолго, если я не собираюсь расстрелять всю обойму.

Только убивать за поцелуй — это слишком? Или нет?

Я демонстративно взвела курок, но Эмиль не поверил в предупреждение. Телом он прижал меня к стене так сильно, что где-то под пиджаком, через слои одежды, я ощутила кобуру с рукояткой массивного пистолета.

У меня была секунда для решения. Если ранение станет смертельным — меня уже ничего не спасет, слишком близко его клыки к моей шее. Вцепится в горло. В голову стрелять нельзя.

Я опустила пистолет, и Эмиль поцеловал меня с таким напором, будто собирался сожрать, больно вдавливаясь щетиной в кожу. Надавил, заставляя открыть рот. От бывшего пахло богатством, властью, но все портил сладко-металлический вкус языка.

Он накрыл мои глаза ладонями — знал, что сама я их не закрою. Тонкий расчет. Эмиль хотел сделать мне приятно своим поцелуем, а для этого я не должна его видеть. Ему самому не противно?

Там вообще есть что-нибудь внутри? Хоть одно чувство? Или там абсолютная пустота?

Эмиль напирал, едва не размазывая меня по стене — пытался добиться ответа. Он даже не старался быть нежным, жесткий рот сильно смял мне губы. Я зажмурилась от боли, заныла, пытаясь отвернуться.

И все равно он напоминал себя прежнего, каким я впервые увидела его в «Фантоме». В тот же вечер я оказалась с ним в постели — лучший вечер, что мы провели за годы.

Увы, то время безнадежно ушло. Он этого не понимал, а мне надоело снимать лапшу с ушей.

Я повернула пистолет боком, слепая под его ладонями, на ощупь прижала дуло к ямке между плечом и ключицей и нажала на спуск.

Пространства между нами почти не было, так что отдача ударила меня пошедшим назад затвором. Неожиданно и больно… От близкого выстрела зазвенело в ушах. Зато с моего лица исчезли чужие руки. Эмиль отшатнулся, хватая воздух ртом.

Я ожидала крик, но он сдержался, только вдохнул поглубже, стискивая простреленное плечо. Пальцы побелели, но даже с лицом он почти справился — гримаса боли сменилась маской безразличия.

— Предупреждала же! — выкрикнула я. — Ты никогда меня не слушаешь!

Эмиль держал раненую руку на весу, согнув в локте. Пиджак под ключицей напитался и потемнел, кровь побежала по складкам дорогой ткани, рукаву, и закапала на пол. Испортила ему костюм.

Он смотрел мне в глаза. Пальцы на ране хищно сжались, словно он хотел причинить боль себе, раз мне не может.

Я не знала, что он скажет, но судя по тому, как напряженные плечи затрясло от ярости, сказать было что.

Только Эмиль собрался вылить на меня гнев, как дверь распахнулась. На пороге стоял перепуганный Феликс. Как глупо выглядит удивленное лицо: рот открыт, глаза лезут на лоб.

— Что случилось? — растерянно спросил он. — Кто стрелял?

Взгляд метался между мной, все еще стоящей у стены с пистолетом, и Эмилем. Бывший повернулся к Феликсу, и широкая спина закрыла мне обзор. По плечу сзади тоже расплылось пятно — пуля прошла навылет.

— Уйди! — сдавлено рыкнул Эмиль. — Это личное дело!

Феликс помедлил, рассматривая окровавленного брата, но с треском захлопнул дверь. Мы остались одни и мой пульс подпрыгнул.

Черт возьми, он заслужил эту пулю! Когда мы жили вместе, он мог меня ударить, но никогда остальное. Как он посмел?

Эмиль стоял ко мне спиной и молчал.

Да скажи ты что-нибудь! Сколько можно собираться с мыслями? Палец мелко дрожал на спусковом крючке, я не знала, что будет дальше, но приготовилась к перестрелке.

Сердце билось часто и болезненно, я только сейчас заметила, что задерживаю дыхание.

— За этот выстрел я ничего тебе не сделаю, — наконец еле слышно сказал он. — Я оставил шрам тебе, ты мне, все справедливо. Но если выстрелишь в меня еще раз, я тебя убью.

От напряжения в мышцах меня начало трясти. Ненавижу, когда он говорит тихим голосом — непонятно, чего ждать. Лучше бы орал.

— Я думал, ты растаешь, — добавил он. — А ты не лед, ты камень.

Ну да, я во всем виновата. Зажала поцелуй.

И вдруг меня сорвало.

— У тебя была тысяча шансов найти со мной общий язык, ты не воспользовался ни одним! — заорала я. — Что ты теперь от меня хочешь?!

Как это надоело… Я хожу с ним по кругу: у нас ведь был похожий разговор. Ни уйти, ни остаться, я как собака у плохого хозяина. Почему мы не можем окончательно разойтись?

Эмиль снова молчал, стискивая рану. Почему он молчит? Почему? Может, просто борется с болью? Она и так должна быть нешуточной, а если зацепило кость — добро пожаловать в ад.

Он ведь любит держать лицо: лучше сдохнет, чем покажет, как его корчит. Все, что выдавало боль — дрожь в мышцах и судорожное дыхание. Он так и не повернулся ко мне.

— Эмиль?

Я протянула руку и остановилась, когда пальцы зависли над плечом. Не касайся зверя.