Опальный генерал — не тот, за кого заступятся перед Лиамом. Тем более, конфликты между сторонами легко исчерпать нашей смертью. Если мы будем осуждены и казнены, всем только лучше будет.

Я все еще смотрела в их лица. Я не видела понимания. И случайно в первых рядах заметила Шантару в бежевом плаще, янтарные глаза сверкали под глубоко надвинутым капюшоном, словно она хотела остаться неузнанной. Мы встретились взглядами — сестра Шада даже не мигнула. Смотрела, словно дикая кошка, без понимания, сочувствия, ее глаза ничего не выражали.

Семья Шада за нас не заступится. Для них он отступник.

Изгой.

Чего же вы смотрите…

Эта толпа пугала меня, молчаливая, страшная, они следили, как меня ведут по узкому коридору и провожали взглядами рабыню на казнь. Чего же вы смотрите?! — хотелось закричать, когда всей кожей ощутила, что за судьба мне уготована Лиамом. Он все продумал.

Взгляд скользил по молчаливой толпе — и вдруг стало спокойно.

Несмотря на немигающие и молчаливые взгляды зевак. Что ж, суд лучше милости Лиама, пока есть надежда, что он будет справедливым. Больше всего я волновалась за Шада. Если он на свободе, логичнее шантажировать его мной, чем отдавать под суд.

Меня отвезли во временную тюрьму, где содержали военнопленных.

Прежде чем войти в камеру, заметила, что охранять меня будут представители обеих стран. Хорошо. Во всяком случае, от меня не избавятся до суда, как от ненужной помехи. При мне солдаты не говорили, но по выражениям лиц, взглядам и позам было видно, что армии недолюбливают друг друга и не доверяют.

Часы в крошечной камере тянулись мучительно. По моим ощущениям, прошло около суток, прежде чем кто-то пришел.

Офицер-григорианец.

— Посетитель, — сообщил он.

Я сидела на кровати, повесив голову, но встала, увидев, что за ним стоит высокая фигура, замотанная в плащ. Женская, я узнала по тонкой кости. Она вошла и сбросила капюшон на плечи.

— Оставьте нас, — гортанно попросила Шантара.

Дверь захлопнулась, и мы остались одни. Она не поздоровалась, и я молчала в ответ, настороженно следя за ней. Лицо было неприветливым, худым — черты сильно заострились. Янтарный взгляд не обещал ничего хорошего. Либо новости плохие, либо она прирезать меня до суда пришла, чтобы семью не позорила…

Непроизвольно я взглянула в область пояса, и одновременно Шантара распахнула плащ. Оружие было при ней — удивительно, что на входе не отобрали. Хотя, еще попробуй у нее кинжал взять. И второе — Шантара была беременна. Под туникой черты тела оплыли, подсказывая, что хозяйке скоро рожать. Значит, права была ее мать, когда расспрашивала о причинах быстрой помолвки…

Я решила не злобствовать:

— Желаю благополучия твоему роду, Шантара, — показала, что заметила ее состояние.

Взгляд не смягчился.

— Оно нам точно пригодится, — жестко ответила она, тяжело села на мою кровать и под лампой ее залил яркий свет.

Я перестала дышать от ужаса, заметив в тугих косах григорианки черные пряди. Шантара в трауре. Мрачное лицо, недружелюбный взгляд — все встало на свои места.

— Кто умер?

Мне было не до этикета.

Шантара смерила меня взглядом хищной птицы.

— За Шада беспокоишься? — отчеканила она, и мстительно сделала паузу. — Не он, не волнуйся. Мой муж.

— Соболезную тебе, — я не сумела скрыть облегчения, хотя не хотела обидеть Шантара.

Просто была рада, что не мой муж умер.

— И я тебе, — ответила она. — Шад в заключении.

— Что? — камера пошатнулась и я села на кровать рядом с сестрой мужа. — Как это произошло? Когда?!

— Несколько дней назад. Вечером его привезут на Григ, — она говорила полузадушено, и я поняла, как Шантару злит происходящее. — Его арестовали при попытке прорваться к кораблю…

— Знаю, не рассказывай, — выдохнула я.

Значит, он не смог улететь тогда… Нам с Ниарой дал шанс вырваться, но потерял его сам. Выходит, зря надеялась! На глаза навернулись слезы, и я порывисто вскочила, отвернувшись от Шантары. Хотела скрыть слезы — слабость.

— Об этом я и пришла тебе сказать, — безжалостно продолжила она. — Лиам выдвинул обвинения в незаконной попытке убийства. Шуму много. Настроения в обществе разные, не все симпатии на твоей стороне. Мы будем защищать вас, но возможности наши не безграничны.

Шантара говорила, что шансов мало.

— Понимаю тебя, — ответила я.

— Мы еще встретимся перед судом, — на прощание добавила она.

Я поняла, что это значит: перед судом она сходит к Шаду и что-нибудь передаст от него мне. Шантара ушла, а я какое-то время слепо пялилась в угол камеры.

Не могла смириться.

До последнего думала, что он спасется. Верила в него, как обещала. Обстоятельства оказались сильнее нас. Рабское смирение перед неотвратимым концом сыграло на руку. Я не могу с ними бороться. Не могу противостоять системе, двум армиям и двум сильнейшим планетам. Я беглая рабыня с Иларии.

Но у меня есть право на последнее желание.

Если меня осудят на смерть, одну просьбу выполнят — не посмеют отказать. Такие на Григе традиции… Я была женой одного из величайших генералов, хотя теперь он тоже, как и я, пойдет на эшафот. Чаще всего заключенные просят встречи с матерью или позволения написать письмо перед смертью, но я попрошу другого. А на суде я, наверное, увижу Шада, раз он будет здесь. По закону нас должны судить вместе.

Нам не дадут поговорить, но осудят вместе и вместе казнят. Хотя генералу и рабыне будет выбрана разная смерть. Рабыня не может рассчитывать даже на остатки уважения, как Шад. Хотя нас обоих казнят на площади — уверена. Его застрелят. А мне, наверное, удавку на шею.

Но это если приговорят нас обоих. А если только меня?

Мысли гудели, как рой пчел в голове.

Я знала, что все пройдет быстро. Григорианцы не любят растягивать процессы, а после войны — тем более. Эти дни все скорее хотят забыть. Вернуться к миру, хотя после восьми лет сражений это будет непросто, оттого и желание сильней.

Раз Шада привезут вечером, значит, суд пройдет завтра.

Послезавтра нас уже может не быть на свете.

Я тяжело вздохнула и похоронила лицо в ладонях.

После Шантары пришел следователь — пожилой григорианец. Людей, Лиама, видимо, не интересовало, что произошло…

Замотанный в плащ черного цвета, он стоял напротив, как мрачный вестник.

— Я должен опросить вас, Эми-Шад.

— Шад уже здесь? — спросила я.

Он молча кивнул, и я поняла, что дальше спрашивать не стоит.

— Расскажите, что произошло в день подписания мирного договора?

В то время возвращаться была странно даже мысленно. Я больше помнила свои эмоции, чем факты. Но удивительно, то время вспоминалось, как светлое… Из-за Шада. Я рассказала все, что помнила. Меня опросили без лишних эмоций.

— Когда Эс-Тирран вызвал командора, вы уже были его женой?

— Была.

Он с уважением кивнул и вышел. Вопреки фактам, во мне начала зарождаться надежда: григорианцы действуют согласно законам, но сердцем на стороне Лиама не будут никогда. Проблема в том, что, даже выразив мне уважение, меня могут прирезать, если потребуется.

Я дышала на холодные от стресса ладони.

Все решится завтра. Все будет зависеть от нас.

Вечером я начала прислушиваться к тому, что происходит за дверью.

Мне хотелось услышать, не ведут ли Шада. Конечно, я вряд ли услышу его шаги или звон кандалов, но надеялась на это. Хотела, чтобы он был как можно ближе, в соседней камере… Его уже должны были привезти.

Вместо этого возле моих дверей возникла странная заминка. Она распахнулась, но никто не вошел. Охрана за порогом пререкалась с… Лиамом. Я узнала его голос. К нему добавилась гортанная женская речь. Через минуту препирательств в камеру вошла Шантара.

— Твой бывший хозяин сюда ломится, — с неудовольствием сказала она. — Не беспокойся, его не впустят. Слово пусть на суде говорит, а здесь не его порядки.