И все равно меня трясло от страха. Лиам помнит меня. Запомнит он и унижение, нанесенное ему публично — в такой день, день триумфа с большой буквы. Он считал, что выиграл эту войну. С Григом подписан договор, он не пришлет сюда войска, а правительство Грига не выдаст своего генерала. Поединок был честным, здесь не подкопаешься.

Я в безопасности.

Но ничего не мешало Лиаму тайно прислать убийц: за мной или Шадом. Ничего не мешало выкрасть меня на потеху, чтобы наказать зарвавшегося григорианского генерала. Я не хочу стать переходящим знаменем и жертвенным агнцем одновременно.

Я так страшилась будущего, что не сомкнула глаз до утра и задремала, когда сквозь воздушную белую занавеску пробились лучи солнца.

Когда я проснулась, Шада не было рядом.

Выходить из комнаты не хотелось — встречаться с его родней, говорить с ними после вчерашних известий… Мне казалось, они ненавидят меня. Особенно Шантара. Его семья уже все знает: что Лиам выжил и Шад поставил на себе крест просто так. Да, это он промахнулся. Но его любят, а меня нет. Так что и винить будут меня.

Утро подарило легкий румянец беленым стенам. Красноватый свет ложился на них светлыми бликами.

Я убрала постель, а затем подошла к окну, наслаждаясь свежим воздухом, сладко пахнущим белыми цветами, высаженными под окном. Солнечный свет вернул мне уверенность в себе и спокойствие. Я грелась в его лучах, обхватив плечи. Минутка покоя — это уже немало.

— Рива! — раздалось за дверью, в нее бухнули кулаком. — Эми-Шад!

Я узнала звенящий голос его сестры. Настроение упало до нуля.

— Иду, — прошептала я.

Трясущейся рукой я открыла дверь. На пороге стояла Шантара, замотанная в плащ, словно только что вернулась. Бежевый, с зеленоватой каймой, он выглядел безумно дорогим. Она сбросила просторный капюшон и встряхнула косами.

— Женщины идут гулять. Идешь ли ты с нами?

— Гулять? — переспросила я, пугаясь ее глаз коршуна. Она так грозно смотрела, будто вызывала на бой, а не звала гулять. — Я спрошу мужа…

Она смерила меня взглядом, точно я ляпнула глубочайшую из глупостей.

— Зачем? — не поняла она. — Ох, Рива… Он тебе муж, а не хозяин. Не нужно его спрашивать всякий раз, как куда-то идешь. Пойдем, будет интересно.

Я завернулась в такой же пустынный плащ, как у остальных, и вышла к ним.

Женщины стояли на пороге дома. Я узнала Шантару, мать Шада, остальные три были мне незнакомы — наверное, соседки или подруги. Янтарные глаза пристально уставились на меня. Не зная, как себя вести, я кивнула.

Им любопытно. Должно быть, и прогулку устроили, чтобы кумушки поглядели какая у Шада жена-иномирянка.

— Рива, — поприветствовала меня старшая.

— Лиана, — ответила я.

Мы медленно побрели в сторону, как я поняла, центра.

Прогулка выглядела так: мы медленно шли вдоль улицы, я — в хвосте процессии. Женщины негромко переговаривались о незнакомых мне людях и событиях, обо мне и войне никто не говорил. Обычные бытовые сплетни и разговоры. Я не участвовала, потому что шла позади, и чувствовала себя одинокой и лишней.

Надеюсь, это пройдет, когда я пообвыкнусь, а может, это навсегда, кто знает. Нечто подобное я ощущала и на «Стремительном». Везде чужая.

— Шантара, как дела у тебя?

Сестра Шада шла, чуть приотстав, и нагнала соседку быстрым шагом, звякнув кинжалом.

— Хочет обручиться, — сказала мать за нее. — Не знаю, как на нее повлиять.

Женщины с интересом зашумели.

— Я бы уже обручилась, — отрезала Шантара. — Командир перевел моего названного в другое звено, их перебросили. Не успела я. К счастью, он жив и скоро вернется. Тогда и обручимся.

— К чему спешка? Подумай, Шантара, это важный шаг.

— Подумала уже!

Я брела позади, пока они препирались — с женщинами сестра Шада разговаривала не особо уважительно. Видно, что ситуация ее злит. Скорее всего, ветеран войны считала, что женщины суют нос не в свое дело.

— Ты ребенка от него носишь? — проницательно спросила другая.

Шантара пробурчала что-то себе под нос.

Утолив первое любопытство, женщины больше не обращали на меня внимания.

Я плелась сзади, и от тоски смотрела по сторонам.

Чем ближе к центру, тем выше становились здания — как, наверное, везде. Но все равно оставались приземистыми и большими по площади. Следов войны не было — их не бомбили. На улицах многие в броне — мужчины и женщины. И при этом, никакой военной атрибутики: ни флагов, ни военных памятников, словно война для них — что-то естественное, что не нуждается в символике.

Воинственный народ.

— Присядем, — предложила мать. Мы расселись вокруг низкого каменного стола, спрятанного под навесом.

Столы были разбросаны вокруг фонтана. Под навесом жарко, воздух почти неподвижный, но его разгоняли бодрые струи фонтана. Я заметила, что и здесь кругом высажены опасные цветы в квадратных клумбах.

Усевшись, Лиана ослабила застежку плаща, он сполз с нее, оставшись только на плечах. Остальные поступили так же, и я последовала их примеру, неосознанно повторяя. Нам принесли такой же кувшин, как и вчера.

— Можно мне воды? — набралась я смелости.

Никто не отреагировал, даже презрительно не скривился, что жена Шада такая слабачка. Девушка-рабыня кивнула и принесла мне стакан. Я скучала по маминому чаю с маковником. Здесь вкусы не отличались разнообразием. Даже по сравнению со «Стремительным» они просто невыносимы. И мне придется до конца жизни мириться с этим? Конечно, я рада, что освободилась. Но немного о другом мечтала: что меня примут дома. А теперь и дома-то у меня нет. Везде чужая.

Лишняя в разговорах, я погрузилась в свои мысли.

Даже поговорить не с кем — я не вписываюсь в беседы, и мне григорианкам рассказать нечего. Просто терпят меня. Пригласили из вежливости, теперь игнорируют.

Вот бы сбежать отсюда. Воспользоваться своей свободой и уехать, жить так, как хочу. Может, по-настоящему замуж выйти — за человека, с которым мы друг друга полюбим взаимно и заведем детей. Жить, как я раньше, выращивать на продажу цветы и травы… Или работать ксено-этиком. Эту работу я хорошо знаю и платят за нее неплохо. Я смогла бы устроиться.

Но Григ мне теперь покидать не стоит. Раз Лиам выжил — он постарается отомстить за свое унижение. Его разделали на глазах у всех, у подчиненных и их жен. Он честолюбив и не простит этого. И если Шад сможет за себя постоять, его и государство защищает, ради которого он собой жертвовал, то меня только муж защитит от Лиама.

Когда первый страх и сумятица в мыслях улеглись, я отчетливо это поняла.

Мне теперь всю жизнь здесь жить.

Мы уйдем из родительского дома, как Шад обещал, но все равно останемся на этой планете. К местной еде я привыкну, научусь одеваться как григорианка, но до конца жизни на меня будут искоса смотреть.

На столик упала тень, и я вынырнула из мрачных мыслей. Разговоры стихли. Я подняла голову.

К нам подошла еще одна женщина, и сбросила капюшон на плечи, открывая лицо. Молодая. Судя по росту, возраст у нее примерно такой же, как у Шантары. У нее было симпатичное лицо, волосы, заплетенные в косы, и украшенные тонкими металлическими кольцами. Часть прядей прокрашена черным — она в трауре.

— Эдетт, — тихо произнесла мать Шада.

— Лиана, — ответила григорианка.

Они обменялись неполными приветствиями: давно знают друг друга.

— Иди к нам, — позвала мать Шада. — Посиди с нами. Сочувствую твоему горю, Эдетт. Твоя сестра была храброй.

У нее сестра погибла. В бою, судя по ремарке. Соколиные глаза уставились на меня, и чуть дыры не выжгли.

— Эми-Шад, — горько, с режущей интонацией сказала она, словно приветствие причиняло ей боль.

По имени она меня не назвала. Прочертила границу — холодную и четкую. Взгляд так и остановился на мне.

— Это названная Шада, — сообщила Лиана.

Девушка тут же добавила:

— Бывшая названная.