— А как узнать, что важного в этой записано?

— Прочитать, — улыбнулся уголками глаз старик и сделал первый шаг в новую комнату.

Он осмотрелся, наугад протянул руку, вытащил из ближайшего замшевого мешка плотно скрученный свиток, осторожно развернул и при свете услужливо поднесенного октябришной светильника погрузился в чтение.

Но далеко не уплыл.

— Но это… — изумленно оторвался он от текста после пары просмотренных строчек. — Это же… это даже не старокостейский!.. Это самый настоящий древнекостейский язык!.. На нем не говорят уже более шестисот лет! Семисот, скорее!

— И что там написано? — искренне заинтересовалась Находка.

— Н… н-не знаю… — растерянно поднял на нее взгляд старик. — Я, конечно, смогу разобрать, но мне нужно время, и словарь… Когда-то отец пытался научить меня древнему языку, но — увы мне! — тогда у меня на уме были совсем другие вещи. А сейчас я, боюсь, забыл едва не больше, чем знал.

— Твой отец был древним костеем? — распахнул ошарашено и без того огромные глазищи Снегирча.

— Ну, не такой уж я и старый, — весело расхохотался Голуб. — Нет. Мой отец был главным архивариусом, профессором анналогии. Это наука об анналах. О хрониках. Архивах. Летописях, то есть, — поспешил пояснить он, перехватив непонимающие взгляды своей аудитории.

— Значит, теперь нам нужно искать словарь древнекостейского языка? — практично перешла к деталям Мыська, оглядываясь на разруху за спиной и оценивающим взором прикидывая, куда бы она, на месте канувшего в неизвестность библиотекаря, поставила бы такой словарь.

— Да. Он наверняка тут найдется… если прибрать и расставить всё по местам… И тогда я смогу перевести эти документы и мы узнаем, что же такое важное хотели нам поведать наши предки. Для начала я возьму в свою комнату, к примеру, весь этот куль, а потом посмотрим, как пойдет работа.

Дед осторожно снял кажущийся невесомым мешок с полки…

И чуть не уронил.

— Да он тяжелый! — ошарашено воскликнул он, едва успевая подхватить его второй рукой, не выпуская развернутого ранее пергамента. — Чего они туда насовали? Подержи-ка, Кысь…

Вложив в руки мальчику первый выуженный им свиток, дед с любопытством засунул руку внутрь, но вдруг вскрикнул, выдернул ее обратно и с недоверием и ужасом уставился на растопыренную пятерню.

Ладонь его была располосована, будто ударом меча, а из глубокой ровной раны сильными толчками выходила алая кровь.

Старик чуть не взвыл от страха:

— Я же мог их все перепачкать!.. Все пергаменты!.. Чернила могли потечь!.. О чем эти остолопы только думали, когда бросали в один мешок с бесценными документами какой-то дурацкий нож!..

Не переставая честить на все корки беспечных предков и игнорируя попытки ученицы убыр захватить его руку, чтобы остановить кровотечение, дед Голуб опустил мешок на пол, один за другим осторожно вытянул все оставшиеся свитки, отогнул его края и гневно заглянул на дно.

В свете двух волшебных светильников в мешке холодным пепельным светом сверкнула корона.

Корона из стали, зубцы которой были остро отточены, словно кинжалы.

Дверь комнаты деда Голуба открылась одновременно с коротким стуком в косяк, и на пороге возникли яростно спорящие Иван и Серафима.

— …А я говорю, что лучше бы поспали! Подумаешь, какая-то бутафорская корона с заостренными зубчиками! И сейчас выяснится, что это всего лишь половина волчьего капкана, или какой-нибудь древнекостейский способ подкладывать кнопки на стул!

— Сеня, нет! Там был мешок с документами, с хрониками, если дед Голуб правильно понял, а это не место…

— Вань, кстати, о месте: когда я была маленькой, я подкладывала кнопки отцу на трон! Во время приема послов! А тут — какой-то жалкий кулек с бумажками!..

— С пергаментами.

— Да какая разница?!..

— Погоди, Сеня. Давай сейчас всё узнаем из первых уст…

— А спать вообще вредно…

— Извините, дедуш… ка…

Старик близоруко согнулся над почти чистым листом бумаги на усеянном его исчирканными собратьями столе и что-то исступленно писал, время от времени то бросая взгляд на расстеленный лист пергамента перед собой, то нетерпеливо перелистывая в поисках чего-то толстый фолиант слева, и даже не услышал, что теперь у него есть компания.

— Кхм. Дедушка Голуб? Можно войти? — Иван остановился в дверях и снова, погромче и подольше постучал в гулкий косяк.

— А?.. Что?.. — старый учитель оторвался от своих трудов, повернул в сторону гостей лицо, на котором всё еще отражались страсти и события мира, в который он был только что погружен, и радостно улыбнулся. — Иван-царевич! Ваше высочество! Проходите, проходите! Как я рад, что вы пришли! Это что-то невероятное!

— Да, я Серафиму чудом уговорил, сам не верю, — с готовностью согласился лукоморец, в глубине души немало удивленный, что такой недавний знакомый, как дед Голуб, смог оценить всё величие его подвига — убедить своенравную супругу пойти туда, куда она идти не хотела.

Но дед быстро рассеял его иллюзии.

— Нет, я имею в виду — анналы! Раньше всё это жило в памяти народа в искаженном виде, как изустные предания, сказки, суеверия, но это… это… Оказывается, это всё…

— Сказки, предания и суеверия записанные? — ворчливо подсказала Сенька, упорно не желающая признавать свое поражение.

— Да!.. То есть, нет! Конечно же, нет! Это всё наша история! Вот, к примеру, стальная корона, на которую мы сегодня наткнулись тоже каким-то чудом! В народе существовала легенда, что в незапамятные времена у царя страны Костей была железная корона, и кто чужой к ней притронется — лишался пальцев! Все думали, что это какая-то магия, или сказка, или ревностная жестокость самого царя, но гляньте — она реальна! И то, что моя правая пятерня всё еще присоединена к остальному мне — это диво уже Находкино! — и дед радостно помахал перед лукоморцами кистью, добросовестно замотанной в несколько пестрых тряпиц, что сделало ее похожим на самодельную куклу.

— Они остры, как бритвы! — с сумасшедшим энтузиазмом истинного исследователя, полжолжил дед, словно речь шла не о его руке, и не о руке вообще, а о какой-то ненужной деревяшке. — Представьте себе, в рукописи говорится, что эту корону носила вся династия царей нашей страны до самого покорения ее кочевниками! Ну, а дети степей — они как сороки, всегда любили все красивое и блестящее. Под их влиянием этот поразительный артефакт был оставлен, и одному из царей в году пятнадцатом от начала ига — они сохранили местную царскую фамилию, видите ли вы, хоть и номинально! — была сделана корона иная — золотая, с самоцветами, как у всех! А старая, стальная, была позаброшена-позабыта как нечто недостаточно ценное для сокровищницы, не слишком красивое для коллекции, но то, что просто отправить в переплавку или выбросить было всё-таки жаль. Кто-то — наверное, один из царских архивариусов — положил ее в этот мешок и написал, что, может статься, еще придет день, когда сгодится и она.

— Посмотреть-то можно? Раз уж пришли? — заинтригованная, хоть и ни в какую не желающая в этом признаваться, Серафима капризно покосилась на учителя.

— Да, конечно! Только осторожнее!

И дед Голуб, покопавшись в шкафу у стола, бережно извлек из пропахших пылью и древоточцами недр обещанную стальную диковину и протянул царевне.

— Тяжелая… — бережно взвесила она в руках колюще-режущий головной убор из превосходной оружейной стали. — И острая… до сих пор… Если такую подложить на стул… Кхм… Не удивительно, что при первой возможности цари Костей поспешили перейти на что-нибудь полегче и помягче.

Иванушка опасливо принял корону у нее из рук и с любопытством осмотрел при свете волшебного светильника-восьмерки, подвешенного к пустому подсвечнику на столе у старика.

— Простая… без украшений… рельефов… вставок…надпи…

— Там что-то есть! — поднырнула внезапно под локоть супруга Сенька и, рискуя здоровьем, ткнула пальцем во внутреннюю сторону обода в обход Ивановой ладони. — Там буквы!