— Малахай?.. — столкнулся он у подножия лестницы с озадаченной запыленной октябришной в окружении элитной гвардии Кыся и нескольких десятков, если не сотен картин в различной степени развернутости.

— Где Малахай? — встревожилась Находка.

— Там!.. — задыхаясь, ткнул дрожащим пальцем в темноту старик. — Как дунул мимо меня — ровно конь скаковой, а не медведь!.. Боюсь, как бы чего там не…

Но Находке, мучительно и стыдливо переживающей каждый изгрызенный ее приемышем стул, каждую изодранную портьеру, каждый раскуроченный шкаф, ничего не надо было объяснять.

— Малашка!.. — грозно наморщила лоб и сердито выкрикнула она. — А ну, выходи сей же час, шпаненок толстопятый! Где ты?

Звуки сворачиваемого метрах в десяти от них стеллажа и лавины рушащихся на толстопятого шпаненка древних книг были ей ответом.

— Вот я тебе задам, фулюган!..

И, позабыв про свое занятие, дружина Кыся под предводительством Находки взяла наизготовку светильники-восьмерки и рысью двинулась осуществлять операцию «Перехват».

Умник, который придумал пословицу про ловлю черной кошки в темной комнате, никогда не пытался поймать бурого медведя в темной библиотеке размером с половину футбольного поля.

Сначала, заслышав грохот разрушения, все ринулись на звук и очень быстро оказались перед покинутым, еще клубящимся пылью завалом из двух стеллажей и стольких же сотен беспомощно навалившихся друг на друга и нервически шелестящих страницами книг.

Старик охнул и кинулся поднимать и отряхивать старинные тома и трясущимися руками расправлять им загнувшиеся листики, словно это были малые дети, но тут откуда-то слева раздался новый шум, треск и стук фолиантов, дождем падающих на разошедшегося мишука и пол.

— Малахай, ко мне иди! — отчаянно выкрикнула Находка, но проказливый мишка не собирался сдаваться так скоро и испортить всем, включая себя, удовольствие от новой игры — догонялок.

Он пробурчал что-то задорное себе под нос, стряхнул с себя пыль веков и зашлепал пятками в невидимое во тьме право.

Тогда Кысь, Снегирча и Мыська с одним светильником и Находка с дедом Голубом в компании второго разбились на две группы и стали обходить неуловимого разбойника и первый завал по флангам.

Но тот то ли каким-то шестым медвежьим чувством разгадывал все хитрые маневры своих перехватчиков, то ли маневры эти были настолько хитры, что разгадать их мог даже полугодовалый медвежка, но раз за разом все переходы, перескоки, перелазы и сидения в засаде заканчивались одинаково: криками «Ура! Вот он!» и попытками схватить то друг друга, то ускользающую под не к месту подвернувшимся стеллажом черную когтистую пятку.

Количество перевернутых стеллажей перевалило за десяток, низверженных и раскиданных книг — за несколько сотен.

Покрасневшую и едва не плачущую от бессилия и стыда за косолапого разбойника Находку утешал дед Голуб.

Приобняв октябришну за худенькие плечики и освещая им дорогу, он говорил, что всё могло быть гораздо хуже, что Кондратий мог принести ей с охоты слона, если бы слоны тут водились, и тогда бы за те полчаса, что они тут бегают, лавируя между устоявшими под натиском маленького медвежонка стеллажами, слон бы уже давно нашелся, потому что ни одного вертикального стеллажа стоять бы в подвале не осталось.

Дружинники Кыся, в экстазе, что такое скучное занятие, как поиск каких-то рисунков внезапно превратилось в предел мечтаний каждого человека одиннадцати лет — охоту на дикого зверя в таинственном подземелье — разбежались, и их восторженные выкрики то и дело разносились по испуганно замершему книжному лабиринту:

— Здесь нет!..

— И здесь тоже!..

— Нашла следы в пыли!!!..

— Куда ведут?

— На меня… Старые, наверно…

— Вот! Еще один стеллаж вверх кармашками!..

— И пыль не осела?!

— Осела…

— Слышу стук справа!

— Вперед! Направо!

— Направо! Вперед!

— Не уйдешь!!!..

— Ушел…

— Следы!!! Вижу следы!!! Вон там, слева! Свежие!

— Откуда знаешь?

— Там, в темноте, только что что-то мелькнуло! Это он!

— Это я…

— А вон там?

— А там он!!!

— В погоню!!!

— Ур-р-ра-а-а-а-а!!!..

— Окружа-а-а-ай!!!..

— Руки вве-е-е-ерх!!!..

— У него не руки, у него лапы!

— Какая разница, всё равно пусть сдается!

— Будет знать, как в библиотеке хулиганить!

— Дедушка Голуб, Находка, вот он, мы его нашли!!!

— Загнали!!!

— Прижали!!!

— Попался, теперь точно не сбежишь!

— Да он и не сбегает больше никуда…

— Ну-у… Так не интересно…

— Где он, где?

— Идите на наши голоса! Чтобы нас было всё время слышно, надо петь, я читал!

— А я не умею петь…

— А я умею! Но песен никаких не знаю…

— А я, по-вашему…

— Вот вы где, — с облегчением вздохнули старик и октябришна, завидев при свете волшебного светильника растерянную дружину, безоговорочное торжество которой было подпорчено таким нелепым фактом, как незнание рифмующихся слов, которые можно было бы тянуть под музыку.

Смущенно препираясь, они окружили редким частоколом[340] смирно привалившегося к стене посреди поверженных книг и манускриптов мишука. Если не знать наверняка, что данный косолапый охламон принадлежит к гордому роду бурых медведей, под толстым слоем пыли и паутины его с легкостью можно было принять за полярного.

С самым скромным и смиренным видом провинившийся топтыгин моргал смущенно-невинными глазками и сосредоточенно разглядывал свои лапы, будто это и не он только что устроил в священном месте — библиотеке — такой тарарам и погром с переворотом, какие бедному хранилищу книг отродясь не снились и в кошмарном сне.

— Ах ты, морда нахалюжная! — скрестив руки на груди, Находка решила выплеснуть накопившееся, не дожидаясь другого случая. — Да как тебе не стыдно, вредитель! Ворвался, как оглашенный, куда тебя не звали, нашкодил, устроил тут не разбери поймешь что! Сколько раз я тебе, шалопаю, внушала…

— Постой, Находка, — тихо тронул за рукав ученицу убыр дед. — А это… за его спиной… за стеллажом… краешек выглядывает… ведь, вроде, дверь какая-то?

— …что порядочные медведи так не… Что? Где? Там? — октябришна сделала шаг поближе к стене, подняла светильник и с удивлением повернула раскрасневшееся сердитое еще лицо к старику. — Да… Кажется, дверь…

— Я ее раньше не видел… — недоуменно покачал головой Голуб.

— А, может, там клад?! — загорелись глазенки у дружинников.

— Клад, говорите? — почесал в затылке старик. — А вот поможете мне отодвинуть это сооружение — и узнаем.

Вспыхнувших надеждой на продолжение приключения постолят долго уговаривать было не нужно, и через десять минут тяжелый стеллаж был разгружен сверху донизу — книги с него бережно перенесены в сторонку[341], после чего общими усилиями сдвинут, и доступ к загадочному ходу оказался открытым.

Замка на странной двери не было — лишь заржавленная щеколда удерживала черную от времени дубовую дверь.

Скрипнув тягуче застоявшимися от десятилетий безделья петлями, она открылась, и перед изнывающими от нетерпения и предвкушения тайны ребятами предстала…

— Еще одна библиотека?!..

— И верно… Да не простая…

— А чего ж в ней сложного? — разочарованно повел плечом Снегирча. — В этой хоть книжки есть, а там — мешки со сверченными бумажками да сверченные бумажки без мешков — вот и весь интерес.

— Это не бумажки, Снегирча, — не веря своим глазам, благоговейно покачал головой Голуб. — Это — пергаменты. На таких раньше писали книги, летописи — да всё, что нужно было записать важного, потому что для неважного выделанная по-особому телячья шкура дороговато обходилась.

Дружинники постояли, переминаясь с ноги на ногу и осмысливая сказанное учителем, пока не созрел естественный в таком положении вопрос: