Ужин – так ужин…

Царевич порезал хлеб, эстетично разложил на тряпице вяленую конину и конский сыр, выудил из другого заплечного мешка подозрительно хлюпающий, мягкий и истекающий красным мешочек поменьше, осторожно заглянул в него, пришел к выводу, что помидоры, конечно, лучше бы выбросить, но тогда вся их трапеза застрянет поперек горла, и томатам с подмоченной репутацией по этому случаю вышла амнистия.

Закончив приготовления, Иванушка позвал к столу деда, Агафона и, на всякий случай, умрунов, но, к своему удивлению, хоть и не слишком великому, от всех приглашенных получил отказ. Дед Зимарь чувствовал себя совсем неважно и хотел посидеть, а лучше, полежать просто так, грея руки у огня; маг агонизировал, и есть ему было некогда, а умрунам еда была просто не нужна, хотя, по настоянию Ивана, они и расположились вокруг костра.

Слегка разочарованный всё же лукоморец пожевал в одиночестве хлеба с сыром, умудрился отгрызть уголок размером с березовый листик от своего куска конины[130], из соображений гуманности через "не могу" доел все шесть раздавленных помидоров, запил всё водой из фляги и вдруг пришел к выводу, что если через минуту он не уснет, то через полторы минуты непременно умрет.

Но оставалось сделать еще кое-что.

Вернее, сказать.

– Извините, я должен был сказать это сразу, но как-то не до того было… – проговорил он, обводя взглядом лица своих немногословных стражей, останавливаясь хоть на мгновение на каждом. – Я хочу сказать вам спасибо за то, что вы остановили вовремя наших коней.

Умруны недоуменно нахмурились и переглянулись.

– Не… за… что?.. – неуверенно проговорил в ответ один из них, словно вспоминая сложный, полузабытый урок иностранного языка. И тут же добавил: – Ваше превосходительство.

– Да как это – "не за что"? – удивился Иван, запахивая поплотнее бурку и непроизвольно ежась – то ли от ночного холода, то ли от перешедшего в финальную стадию наступления сна. – Если бы не вы, кони могли поломать деревья и пораниться, и мы тоже… А еще мы не поблагодарили вас за ваше весьма своевременное появление в стане кочевников. Вы спасли всем нам жизнь. Конечно, это звучит чересчур высокопарно… Но это ведь правда! И мы все вам очень благодарны. И я, и дед Зимарь, и… – он поискал глазами, но не нашел вокруг ничего агафоноподобного, но беспокоиться не стал, так как услышал мученический голос, жалобно обращающийся к быстро темнеющим небесам, откуда-то из-за спины старика, с самой земли. – И наш волшебник тоже присоединяется… я уверен… Спасибо вам.

Умруны молчали, сидя неподвижно и глядя на пламя, и лишь шустрые отблески костра метались по их непроницаемым лицам.

Иванушка смутился, подумал, что он что-нибудь не так сказал, или обидел их ненароком – кто знает, что может обидеть живых мертвецов, если вообще есть на Белом свете такая вещь, и чтобы скрыть неловкость, поспешно проговорил:

– Я видел, в бою с кочевниками вы были ранены… У одного из вас даже… сабля… – он изобразил кривой инструмент убийства и сам процесс протыкания замысловатым, но неопределенным жестом, пробежал глазами по черным кожаным нагрудникам умрунов, но оружия, оставленного накануне Рашидом в груди его освободителя, видно не было. Впрочем, как невозможно было сказать, кто, собственно, из них его избавитель – отличить одного умруна от другого было так же просто, как одну каплю воды от другой.

– Может, вам нужна помощь?.. – еще более растеряно закончил царевич. – Если вам нужны бинты… То есть, у нас их, по-моему, конечно, нет, но можно что-то придумать, я уверен… Я видел, в мешке была иголка с нитками… Зелеными… Можно зашить раны… Или что вы делаете в таких случаях?..

Умрун слева повернулся к Ивану и задрал разорванный рукав куртки: под ним, от запястья до сгиба локтя, руку прочерчивал четкий, черный, словно нарисованный чернилами, тонкий шрам.

– Это – утрешний след от сабли кочевника, – ровным голосом проговорил умрун, словно показывал не собственную часть тела, а ствол дерева. – Наши раны затягиваются сами по себе, ваше превосходительство. Остается только такая полоса. Не думайте о нас.

Иванушка поморщился, словно это его руку располосовала кривая сабля какого-нибудь Керима или Ильхама, и взглянул умруну в лицо:

– Тогда можете взять нитки, чтобы зашить одежду… Только они всё ещё зеленые…

– Будет исполнено, ваше превосходительство, – отчеканили суровым хором умруны.

– И не называйте меня, пожалуйста, "ваше превосходительство", – покачал головой царевич. – Зовите меня просто Иваном.

– Будет исполнено, ва… Иван.

– Вот, так-то лучше, – слабо улыбнулся лукоморец. – Кстати… я всё хотел вас спросить… А как вас зовут?

– "Эй, ты, иди сюда", – без промедления и гораздо более уверенно ответил другой умрун, слева от него. – И добавляют номер того, кого зовут, ва… Иван. Вот видишь: у каждого на рукаве нашит его номер.

– Нет, я не про это, – отмахнулся Иванушка. – Я спрашиваю ваши имена.

– А-а, – понимающе кивнул умрун. – Имена. Меня зовут Первый. Его – Второй. Это вот – Третий. Тот…

– Да нет же, – нетерпеливо замотал головой царевич. – Не цифры. Имена. Я спрашиваю ваши имена, понимаете?.. Вот я, к примеру, Иван. Он – Агафон. Дедушку звать Зимарь. Ковер – Масдай. А вас?

Умрун напрягся, взгляд его стал оловянным, тупым, и он пустым голосом повторил:

– Меня зовут Первый. Его – Второй. Его – Третий. Того…

– Но "Первый" – это не имя, это порядковый номер!..

Он не договорил, пристыжено замолк, вспомнив, что рассказывал ему волшебник о том, как появляются на свет умруны, и, помолчав, осторожно подбирая слова, спросил:

– Ты… не помнишь… кем ты был… до того… как стал… солдатом?..

Умрун наморщил лоб и поджал губы, честно пытаясь припомнить, но через минуту виновато взглянул на лукоморца:

– Нет… Не помню… До того, как я стал гвардейцем его величества царя Костей, не было ничего. Сержант Юркий учил нас, что имена бывают у людей. У умрунов – только номера. Умрун – никто. Он создан, чтобы служить его величеству царю Костей. Наша жизнь – его жизнь.

– Кстати, о царе, – сипло присоединился к разговору дед Зимарь. – Это он приказал вам защищать царевича Ивана?

– Никак нет, – отчеканил Первый, довольный, что ему, наконец-то, задали прямой и понятный вопрос, и удовлетворенно замолк.

Видя, что объяснения не следуют, лукоморец спросил сам:

– А кто?

– Жена его величества царя Костей ее величество царица Елена Прекрасная, Иван, – с готовностью отрапортовал умрун.

– КТО?!..

Умрун повторил.

– Елена Прекрасная?.. – беспомощно переспросил Иванушка, словно всё еще надеялся, что недопонял, или умрун что-то путает. – Елена Прекрасная?.. Но… Она же… Или ее уже тоже… пока мы… то есть, я…

– С чего ты взял, что это именно она? Может, в мире есть несколько Елен с таким прозвищем? – впервые за вечер перестал стонать и высказал резонное предположение маг.

– Может… Не знаю… Но про других я никогда не слышал… – забормотал ошарашенный лукоморец. – А если нет?.. Какое дело неизвестной мне Елене Прекрасной до неизвестного ей меня? Нет, должно быть, это супруга Васи! Но если Костей похитил и ее?.. Что же это тогда получается?..

– Погоди паниковать, царевич, – болезненно поморщился чародей, не то раздраженный растерянностью друга, не то измученный беспрестанно вопиющим об ударе милосердия или, на худой конец, стакане яда, телом. – Сейчас всё выясним.

И обратился к умрунам:

– Она, эта Елена, уже давно замужем за Костеем?

– Нет, она появилась в замке недавно, и официальной церемонии еще не было, – ровным голосом, не обращая внимания на терзания Ивана, отвечал умрун.

– Откуда она родом? – продолжал допрос заинтересованный Агафон, на минуту позабыв об усталости.

– Издалека. Кажется… – сдвинул он брови, вспоминая. – Кажется…