Лишь грязная тень мелькнула на дне ямы и пропала – то ли девушка, а то ли виденье.

– Где?!.. Куда?!.. Почему?!.. – метался по краю ямы в панике Надысь, а за ним наблюдали пятнадцать пар глаз – пять бесстрастных, и десять – все более тревожных, понимающих, чем им может грозить исчезновение пленников в первую же ночь.

– По-моему, там подкоп! – наклонился, выгнул шею и прищурился один из солдат.

– Откуда там подкоп! Это эти, – его товарищ кивнул в сторону дружинников, – их отпустили!

– Они не могут их отпустить! Они не могут сделать ничего, что мы им не приказали!

– Я говорю тебе, что там подкоп!

– Капрал, там, на куче земли, лестницы! Давай их спустим и осмотрим!

– Спускаем! Лестницы! Живо!!!.. – заорал Надысь, и кинулся выполнять свое же распоряжение во главе со своей десяткой.

Солдаты чуть не на четвереньках моментально взлетели на отвал, схватили лестницы и потащили было их к свободным краям ямы, но капрал впал в истерику.

– Стойте! Спускайте прямо тут! Мы их упустим! Спускайте!!! Спускайтесь!!!

Паника передалась и его десятке и, едва упору лестниц коснулись дна, солдаты как муравьи прытко поползли вниз.

Замыкал группу преследования Надысь.

Разгребая перед собой землю отвала, он вскарабкался на самый верх и, чтобы не терять время, решил съехать до верхних рогов лестницы на спине.

Он не учел, что поднятая им же самим суматоха передалась не только его солдатам, но и отвалу. И тот, очевидно, тоже решил, не теряя времени, съехать до лестницы.

До самой ее нижней части.

Мягкая гора еще рыхлой, но не ставшей от этого менее тяжелой земли нежно снесла капрала на самое дно, сняла с лестницы не успевших добраться до конца солдат и бережно накрыла их своим холодным бурым одеялом толщиной в несколько человеческих ростов.

Занавес сырой земли опустился за беглыми боярами, и они оказались в полной темноте.

Вернее, оказались бы в полной темноте, если бы не голубоватая склизкая плесень на влажных каменных стенах обнаруженного ими подземного хода. Она светилась тошнотворным призрачным светом, придавая всем лицам нездоровый оттенок трехнедельного покойника. Что оптимизма тоже не добавляло.

Влажный воздух, пропитанный за невесть какие столетия ядовитым светом, слизью и миазмами, казалось, жил своей самостоятельной жизнью, перемещаясь удушливыми клубами по коридору и липко ощупывая все на своем пути.

Под ногами хлюпала с некультурным причавкиванием жидкая грязь, неохотно отпуская из своих глинистых объятий сапоги и ботинки появившихся вдруг из ниоткуда давно забытых ей человеческих существ.

Голоса бояр приглушенно перекатывались от стены к стене длинного коридора, такого угнетающе темного и враждебного в своей неизвестности, что их прошлая темница начинала казаться им почти родной и приятной.

– Ну, и кто знает, где мы теперь оказались? – посмотрев налево, потом направо, как примерный пешеход при переходе дороги, поглядел затем почему-то на графа Рассобачинского боярин Абросим.

– В каком-нибудь подземном коридоре, – авторитетно пояснил для особо сообразительных граф. – Под землей.

Его ответ привлек к нему внимание общественности и автоматически подкрепил его славу эксперта по чрезвычайным ситуациям.

– И куда нам теперь двигаться? – поинтересовался боярин Порфирий с полной уверенностью, что услышит сейчас ответ.

И он был прав.

– Направо, – не колеблясь, заявил Рассобачинский. – За мной!

– А почему это за тобой? – раздался из темноты недовольный голос боярыни Настасьи, решившей раз и навсегда положить конец возникшей не к месту нездоровой графомании. – Мы – Синеусовичи, нашему роду семьсот лет, и должны высокородные все за нами идти…

– Нет, за нами, если уж на то дело пошло! Мы – Труворовичи, и наш-то уж род подревнее и познатнее вашего будет!..

Теперь, когда дальнейшие действия были предельно ясны, почему бы не восстановить статус-кво?

– Да кто такой этот ваш Трувор? Вор и разбойник с большой дороги!

– На своего Синеуса, лакея подагричного, посмотрели бы лучше!..

– Да предка нашего Синеуса на царство звать приходили три раза!..

– Да только Трувора Одноглазого выбрали царем-то, не вашего неудачника!..

– Ларишка, Ларишка, што он говорит, ашь?

– Что Трувора царем выбрали поперед нашего предка Синеуса, бабушка!

– Што?!.. Трувора – тшарем?! Не тшарем – княжишкой удельным в лешу медвежьем, и то он дольше пяти недель на троне не продержалшя – в карты его продул!..

– Да ты ничего про наш род не знаешь, боярыня Серапея – так помалкивала бы, не позорилась перед родовитыми-то! Не в карты, а в домино, и не пять недель, а семь с половиною, и медведей там отродясь…

– Это не мы, это ты ишторию не жнаешь, Труворович…

Не дожидаясь окончания благородной дискуссии граф во втором поколении Рассобачинский, он же известный в Драконьей слободе еще сорок лет назад как просто Собакин, он же Петька Зануда, он же Собакин сын, он же песья кровь, демонстративно поддернул полы своей измазанной грязью и глиной шубы ценой в эту самую слободу и невозмутимым ледоколом двинулся сквозь ожидающую исхода вечного спора толпу направо.

Далеко уйти в одиночестве ему не удалось: махнув руками на ссорящихся, бояре – родовитые и не очень – двинулись за ним.

Спорщики, приглушенно переругиваясь, присоединились к остальным метров через двадцать.

А метров через тридцать беглецы наткнулись на кирпичную кладку, перегораживающую коридор.

– Что будем делать? – запаниковали самые нервные.

– Развернемся и пойдем в другую сторону, – уверенно заявил Рассобачинский и снова, со спокойствием ледокола рассекая волну последователей, подал личный пример.

Отойдя от проделанного ими с час назад провала, зияющего свежей на скользкой стене чернотой, на пару сотен метров, бояре снова уперлись в кирпичную стену.

– Замуровали!.. – заголосила Варвара.

– Похоронили!.. – поддержал ее Абросим.

– Ой, страшно, страшно, не могу!.. – всхлипнула Конева-Тыгыдычная. – Доченьки родные, давайте прощаться – не выбраться нам отседова боле!.. Ой, бедная наша Серафима – не увидим ее больше никогда!..

– Ой, мамонька!..

– Цыц, бабы!

– Сам цыц!

– Сам баба!

– Я же говорил – за Синеусовичами надо было идти!..

– За Труворовичами!..

– Тихо!!! – трубно воззвал к массам граф. – Все очень просто. Сейчас мы возвращаемся к нашему лазу, подбираем инструмент…

– Да мы, Синеусовичи!..

– И Труворовичи!..

– Кто хочет остаться здесь жить – не подбирает, – щедро задавил возмущение на корню Рассобачинский. – А остальные пробивают стену и идут вперед. За мной!

Библиотечный кристаллизовался из ничего и сразу же бросился на поиски царицы.

– Елена!.. Елена!.. Мы были правы в наших догадках!.. Он был вовсе не зачарован – он был просто в состоянии алкогольного опьянения! И он взял книгу не по приказу, а по собственной инициативе! И читает ее сам! И это книга про пломбирского засланца!

– Что?.. – заморгала царица и выпустила из рук тяжелый роман.

– Я говорю, про лазутчика одного из племен, проживающих на Крайнем Севере!

– Почему ты так решил? – недоумение ее ничуть не рассеивалось.

Чтобы не сказать наоборот.

– Потому что она называется "Шпион, пришедший с холода"! Лежит одетый-обутый на лавке, прихлебывает самогонку, и читает!..

– Кто? Шпион?

– Нет, Граненыч!

– И что это значит?

– Н-ну… Не могу сказать точно, – пожал плечами библиотечный. – Но у меня создалось впечатление, что он пьет от страха, что его заколдует Чернослов…

– Нет, я имею ввиду, почему он выбрал именно эту книгу?

– Не знаю, – снова пожал плечами недовольный тем, что его прервали, Дионисий. – Может, хотел почитать что-нибудь легкое? По сравнению с тем, что читает всегда?