Пальцы задрожали и стали неуклюжими, я почти перестала владеть руками.

Почему он вообще жив?

– Эмиль… – неровно сказала я. – Кто это сделал?

И главное – когда. На пытки нужно время, а пытали его долго. Может быть, всю ночь, которую я провела с Андреем.

Меня пронзила неприятная догадка. Пистолет, который я нашла в прихожей, ее подтверждал.

– Повернись, я хочу посмотреть глаза.

Может быть, поэтому он прячется от света. Как же он выжил? Как пришел сюда?

Мы поскандалили на берегу и я уехала к Андрею. Наверное, Эмиль остыл и поехал следом. Если на машине еще стоит маячок, он знал, где я. Только как-то мы разминулись, и когда он пришел в дом, нас там уже не было. И когда я ему звонила, он не в клубе был, как я сначала решила – его уже пытали. Телефон, скорее всего, отключил Десмодов, чтобы их не беспокоили.

– Дай посмотреть глаза! – разозлилась я.

Ноль реакции. Я встала и решительно пошла на кухню, резко выдвинула ящик, рассматривая ножи. Выбрала самый острый и вернулась в ванную.

Не знаю, что с ним. Не знаю, выживет ли и сколько ему понадобится крови. Может быть, я вообще не сумею его накормить.

Раньше я не видела вампиров в таком состоянии, оно означает скорую смерть или что-то другое? Может быть, он уже не сможет есть. А может, не сможет потом остановиться.

Да только внутри, как грозовой фронт, уже собиралась истерика. Скручивалась из вины и боли, а главное – страха его потерять. Так что предпочту забыть, к чему приводят смертельные ранения у вампиров.

Ничего страшного не случится. Я знаю тех, кто добровольно шел на это за деньги, я сама выжила после первого безжалостного нападения, уверена, все будет хорошо.

– Эмиль? – я закрыла за собой дверь, наглухо отрезая свет. – Я тебя покормлю.

Наощупь я дошла на него, и неловко опустилась на колени. Его дыхание, запах крови и темнота – все, что меня окружало.

Нашла запястье и приложила острие к коже, готовая полоснуть, только в последний момент остановилась. Стоит смотреть правде в глаза. Запястье – не то, чем кормят смертельно раненого вампира. Когда Андрею выстрелили в голову, он атаковал в горло. С Феликсом та же история.

Я отбросила волосы за спину, приложила лезвие к тому же месту, где уже был шрам, только с другой стороны, и слегка царапнула. Главное, чтобы кровь выступила, дальше он поймет сам.

– Эмиль, ты слышишь?

На кровь он повернулся – я поняла по шороху.

Я стояла на коленях, как овца на заклание, и меня била крупная дрожь. Тело напряглось в ожидании атаки – вампир не выдержит запаха жратвы, и точно бросится. А Эмиль в два раза тяжелее меня, он меня сомнет, как товарняк на полном ходу. Что такое боль от прокушенной шеи я помнила тоже. Она выворачивает наизнанку до потери сознания...

Неожиданно Эмиль ткнулся в шею лицом, и я вздрогнула, едва подавив крик. Руки дернулись, как от тока. Свистящее дыхание раздалось прямо над царапиной, он взял меня за плечи, но пока не полным захватом – просто положил ладони, как человек.

Челюсти резко прихватили шею, сдавили, не прокусывая, он словно пытался задушить меня зубами. Я зажмурилась от страха – скорей бы уже… Рубить лучше разом, а не кусочками.

Через несколько секунд Эмиль меня отпустил, но не отстранился. Я почувствовала, как он лижет рану, прикусывает кожу, а затем крепко обнимает меня обеими руками – одной под голову, другой за поясницу, и валит на липкий пол.

Я тихо вскрикнула от страха, а потом заорала по-настоящему. Эмиль, раззадоренный запахом добычи, вспомнил, как это делается и вгрызся в шею.

Глава 32

Боль была такой сильной, что тело натянулось, как струна.

Я рефлекторно попыталась его столкнуть, и он сжал меня крепче.

– Эмиль, – застонала я, дыхание перехватило от этих мощных объятий.

Надо перестать бороться… Даже раненый он слишком сильный – и тяжелый. Не справляясь с болью, я стиснула пальцы на его плечах, наверняка до синяков, брыкнулась, выгибаясь всем телом – и сдалась. Даже не будь он вампиром, я бы его не столкнула.

Эмиль разжал зубы. Между шеей и плечом было горячо и влажно от его губ и крови, он наощупь, как слепой, нашел ртом рану, и стало хуже – он начал сосать. Шея горела огнем и пульсировала.

Эмиль напирал сверху, прижимая меня к жесткому полу. Так вмял в кафель, что ныли лопатки. Майка и шорты пропиталась холодной мерзкой кровью. Под его натиском щека вдавилась в пол, я не могла двигаться и только тихо, хрипло ныла сквозь зубы, не справляюсь с адом, который жил в моей шее.

Саму рану я не чувствовала – она онемела под сильными губами. Постепенно раздирающая боль вытесняла сознание, осталась только эта жуткая пытка, бессилие и досада, что я сама… сама согласилась.

Показалось, что я бесконечно долго падаю. Как и хотела, я теряла сознание: больше не ощущала ни пол подо мной, ни его рот. Тело обмякло, раздавленное его весом, и даже пальцы соскользывали с грязной спины Эмиля, хотя я цеплялась из последних сил – за последнее, что могла осязать в полной темноте.

Но постепенно боль слабела – не до конца, просто он перестал сосать с силой. Какое-то время Эмиль еще пил, а потом приподнялся на локтях. Холодные губы уткнулись мне в лоб, он дышал, слабо покачиваясь надо мной, словно приходил в себя после тяжелого пробуждения.

Как и в прошлый раз, он остановился сам, когда осмыслил себя.

– Яна, – он сглотнул, я почувствовала движение кадыка щекой. – Ты жива?

Я хотела издать хоть звук – хрип или мычание, но только выдохнула.

Как в тумане я почувствовала, что Эмиль берет меня на руки, встает, и, пошатываясь, бредет в спальню, натыкаясь на стены. Надо мной раздавалось тяжелое дыхание раненого хищника. Ладонь под коленками дрожала, а вторая – на плече, была слишком жесткой, словно он не контролировал силу.

Он опустил меня на кровать, что-то набросил сверху, словно было холодно… Но меня и вправду бил озноб. Перед глазами темно: только по тому, как прогибается матрас, я поняла, что он ложится рядом.

Невыносимая резь в шее не давала провалиться в обморок до конца. Эмиль ворочался, не в силах найти удобное положение израненному телу.

Я ощутила, что он придвигается ближе. Рука огладила тело, наощупь он обхватил плечи рукой, теплое дыхание защекотало волосы на макушке – Эмиль навалился полубоком, устраиваясь рядом. Запах пота, крови и пороховой гари – последней особенно сильно – наполнил нос.

– Яна, – прохрипел он. – Ты здесь?

Неужели он не чувствует дыхания? Я ведь дышу ему в грудь. В ответ я сжала пальцы на боку, чтобы он понял и отстал.

Эмиль затих, а я медленно проваливалась в темный туман под метроном движений его грудной клетки.

Три года назад мы тоже вернулись домой ранеными и раздавленными. Только не в одну комнату, а в две разных, и зализывали раны в одиночку. Первые дни я даже встать не могла – так и лежала, без сил, без жизни. Не помню, может быть, он приходил ко мне. Я никогда не спрашивала.

Помню только один фрагмент: в то самое утро. Он чем-то меня поил – чем-то спиртным. Потом я лежала у себя, не в силах думать и видеть его. Но потом все как-то сгладилось.

Странная штука память. Эмоции тускнеют, страшные события превращаются в статичную картинку все равно способную уколоть до сбитого дыхания.

Интересно, что он помнит о том времени… Я все равно не спрошу.

Это не важно, на самом деле. Потому что статичная картинка, какой бы жуткой ни была, не должна разрушать то, что есть. Прошлое прошлому…

Я пришла в себя от страшного грохота – кто-то хлопнул дверью. Дернулась и попыталась выбраться из-под горячего тела Эмиля. Шею пронзила острая боль.

Эмиль привстал, нашаривая пистолет у подушки. Я даже не знала, что он принес оружие в постель.

– Кто там? – зарычал он.

– Это я, – раздался в прихожей приятный тенор, и я облегченно откинулась на подушку. Мне хотелось провалиться обратно в сон и покинуть реальность.

В спальню нерешительно заглянул Феликс и поднял руки, растопырив пальцы – Эмиль целился в брата, словно не узнавал. Наконец, он опустил руку, постепенно, в несколько приемов, словно не был уверен, что стоит.