— Иди тогда к нему, он у себя.

Я прошел к кабинету графа и постучался.

— Входите.

— Приветствую еще раз, господин Берг. — Я вошел и плотно закрыл за собой дверь. — Найдется у вас время для меня?

— Конечно, Аксель, присаживайтесь.

Я воспользовался приглашением и без предисловий начал разговор.

— Вы должны прикрыть свой грязный бизнес, граф.

Берг непонимающе уставился на меня. Даже не так — в его взгляде читалось бесконечное изумление, будто я сказал ему самую невероятную на свете глупость.

— Боюсь, я не совсем понимаю вас, Аксель.

— Вы должны перестать заниматься наркоторговлей.

— Должен? — Его брови вскинулись вверх. — Мне кажется, вы взяли на себя слишком…

— В противном случае я приму меры, — оборвал я его.

Долго Берг прожигал меня враждебно-неверящим взглядом.

— И какие же, граф Ульберг?

— Мне не хотелось бы этого делать, потому что я бережно отношусь к чувствам Эйвы, но я вынужден буду рассказать ей правду, чтобы она правильно истолковала мои дальнейшие действия. После того, как я объясню все вашей дочери… мне придется раскрыть императору имя того, по чьей вине его любимая падчерица едва не умерла от передозировки.

Граф страшно побледнел.

— Его Величество не поверит столь бредовой…

— Я предоставлю ему сыворотку правды для такого случая.

Берг снова молчаливо посверлил меня взглядом.

— Зачем вам это нужно, Аксель? Я думал, мы уладили конфликт. Я готов был смириться с вашим присутствием в жизни моей дочери. К чему вы затеяли этот бессмысленный фарс?

Я поднялся с места и слегка наклонился к хозяину дома.

— Я не позволю вам травить и губить тысячи людей, среди которых много невинных. Я даю вам на размышление и действия неделю, господин Берг. Через семь дней я вновь приду к вам — и либо вы предъявите мне доказательства того, что приняли меры по сворачиванию своего наркобизнеса, либо я приму собственные меры.

Сказав это, я покинул кабинет графа.

Уехав от Бергов, я решил поужинать в ресторане. Эйва хотела поехать со мной, но сейчас я был не в состоянии мило беседовать с ней. Через неделю я, скорее всего, разрушу весь ее мир — и мне горько от этой мысли. Надежды на то, что Берг внезапно одумается и встанет на истинный путь, нет. Скорее всего, он попытается меня убить, после чего захочет преспокойно продолжать крутить свои темные дела.

Смерть Анни всколыхнула мою душу. Ее убили по моей вине. И Карла. И Бирлу. И Акке. И кучу других людей, которые могли жить, если бы не я. Я больше не допущу, чтобы вокруг меня гибли невинные. Если я могу предотвратить беду в чьей-то жизни — я сделаю это.

— Ах, какая встреча!

От неожиданности я вздрогнул и едва не выронил вилку. Нервы никуда не годятся в последние дни.

Передо мной стояла Кая Нильсон собственной персоной.

— Могу я присесть?

— Нет.

Бесцеремонно она опустилась на стул напротив меня и отпила из моего бокала вина.

— Как поживаешь, Аксель?

— Проваливай отсюда.

— Брось ты. Мы можем хоть раз поговорить начистоту друг с другом?

— Ну, давай. Например, о том, что твой отец отдал приказ убить невинную Анни Босстром, чтобы… разозлить меня?

— Всего лишь разозлить? Я думала, эта девушка значила для тебя куда больше.

Я до боли сжал пальцы в кулак, но промолчал.

— Да, отец отдал этот приказ — не чтобы насолить, не чтобы разозлить, Аксель, — Кая без тени насмешки пристально заглянула мне в глаза, — а чтобы заставить тебя чувствовать хотя бы подобие того, что почувствовал он, когда ты убил его сына и моего брата. Но тебе, конечно, не понять в полной мере. Ты не терял близких. Ведь близкие Акселя Ульберга для тебя — никто.

Я вновь промолчал. Она все равно не поймет. И изливать перед дрянью душу — кощунство по отношению к тем, кого я потерял по вине Нильсонов.

Да, Кая не права: на самом деле я понимал, что значит терять близких. Мне было больно. Карл был моим другом. Анни я любил, как сестру. Бирлу — как добродушную тетю, заменившую мать, которой никогда не было ни у Акселя Ульберга, ни у Акрама. И все они были хорошими людьми.

— Так кто же ты, самозванец? Все равно я не смогу открыть твою тайну никому, не будет в этом смысла, никто не поверит уже, но хоть мне позволь узнать, с кем мы имеем дело.

— С алхимиком из другого мира. Мне не было там равных. — Я говорил это и без намека на бахвальство. — Мне более четырех десятков лет. Мое настоящее имя — Акрам. Я открыл свою тайну нашей общей знакомой, которая называлась Илвой — да, она узнала, кто я, перед своей мучительной кончиной.

Я следил, дрогнет ли что-то на лице девушки при упоминании лже-Илвы, но той, судя по всему, было наплевать. Ни горечи во взгляде, ни злости. Лишь досада и непонимание.

С минуту графиня молчала. Затем нагнулась ко мне и прошептала:

— Лжец. Алхимии не существует. Других миров — тоже. Неужели так сложно сказать правду хотя бы сейчас, когда терять уже нечего?

— Ты просила правды. Никакой другой правды не существует. Она в том, что я обладаю даром, которого нет ни у кого в этом мире. И очень скоро я раздавлю твой род, сравняю ваш дом с землей. Передай это отцу.

Срок ожидания вышел.

Всю дорогу до Бергов я строил в голове формулировки.

«Эйва, милая, твой отец — наркоторговец».

«Эйва, детка, я вынужден заявить на твоего отца, и его посадят за решетку».

Клеймо на всю жизнь. Уважаемый графский род, который еще долго не сможет смыть со своего имени этот позор. Заслуживала ли Эйва такого? Несомненно, она достойна самого ослепительного счастья, которое только может случиться с человеком. Но можно ли купить ее покой за тысячи сломанных судеб?

Принятое решение придавливало меня непосильной тяжестью к земле, мучило меня своей роковою неотвратимостью. Я ощущал себя узником, самому себе подписавшим приговор. Но я чувствовал, понимал, знал — так будет правильно.

Столько пролитой крови… Карл и Анни, Бирла, Акке, те десятки людей в баре Хара… и все погибли по моей вине. Я мог не допустить, предотвратить. Я мог спасти, но не спас.

Я собирался донести на Освальда Берга не оттого, что хотел спасти наркоманов от зависимости и смерти от передозировки — я собирался донести на отца своей возлюбленной, чтобы спасти самого себя. Я отчаянно нуждался в том, чтобы уберечь от беды хоть кого-то, раз не смог уберечь Анни и других. Я нуждался в получении ответа на вопрос: поможет ли мой поступок понять, как жить дальше?

Наконец, я решил, что не могу и дальше оттягивать время, и позвонил в дверь графского особняка.

Открыла мне Эйва.

— Мы не виделись целую вечность! Ты был слишком жесток со мной, не принимая мои приглашения на прогулки! — Девушка схватила меня за руку и втянула внутрь дома.

— Мне нужно было подумать.

— О чем?

— Мне нужно поговорить с твоим отцом, Эйва. — Говоря с ней, я чувствовал себя предателем.

— Твой тон меня пугает, Аксель.

Мы прошли в гостиную.

— О чем ты хочешь говорить с отцом?

— Он хочет обесчестить меня в твоих глазах, Эйва. — Граф Берг спустился со второго этажа к нам. — Этот подлец задумал настроить тебя против меня, отнять у меня твое доверие, разрушить нашу семью, нашу жизнь. Но я не позволю негодяю вставать между мной и моей семьей!

В следующую секунду граф Берг вытащил свой пистолет так быстро, что я едва успел это заметить.

Прозвучал выстрел, но пуля отлетела от моей кожи, потому что я подготовился к потенциальному покушению.

— Нет, отец, не смей!

Эйва бросилась ко мне, ее крик врезался в мой мозг, заставив содрогаться от панического ужаса.

Я не проследил момент между тем, как Эйва закрыла меня собой и тем, как ее тело отяжелевшием грузом упало на мои руки. На платье девушки в области живота расплывалось красное пятно.

Воздух прорезало смешение моего яростного, звериного рычания и вопля отчаяния, сорвавшегося с перекошенного от ужаса рта графа Берга.