Я держал ее тело в руках, но не смел вытаскивать нож, чтобы девушка не истекла кровью.

— Я уже вызвал помощь… тебе скоро помогут, потерпи, милая…

— Нет… не… не помогут… — выдохнула Анни с трудом.

— Прости меня, Анни… прости, что не спас, не уберег… моя вина… только моя…

— Аксель, все… все хорошо. — Девушка сжала мою ладонь и через силу улыбнулась.

А затем ее взгляд застыл, из него ушла жизнь.

Я понял, что больше не в силах сдерживать свое горе и закричал, прижимая голову умершей к своей груди.

На похороны Анни пришли Гарольд, Йорген и Ранд. У младшего Скау лицо застыло неизменно-хмурой маской, губы были плотно сжаты, за весь похоронный процесс с них не сошло ни слова. Я не в силах был утешить его.

Девушку похоронили рядом с могилой отца. Когда похороны закончились и все ушли, я присел у могилы Карла. Не знаю, сколько минут или часов я так просидел, прежде чем сказать:

— Я так виноват перед тобой, друг мой. Прости меня. Прости, что погубил твою дочь. Прости меня, мой друг…

Грудь мою сотрясли глухие рыдания.

Мне стали часто сниться кошмары. В них Карл укорял меня в смерти дочери, после чего его лицо начинало гореть. Крики Босстрома сводили меня с ума, они сливались с моими собственными криками. А затем я просыпался в холодном поту.

Я не мог выносить собственного общества. Я не знал, куда мне деться от самого себя.

Лия все еще жила у меня и пыталась утешать и сочувствовать, но ее жалости я не мог выносить тем более.

— Хватит! — заявил я однажды утром, когда она в очередной раз пыталась вывалить на меня тонны дружеского участия и бессмысленных утешительных слов. — Ты должна ненавидеть меня, дура!

— Что за глупости ты говоришь? — Она настолько удивилась, что даже не оскорбилась на грубость.

— Я убил твою мать, ясно тебе? Я ее убил на похоронах отца!

Лия стала белой, как полотно. Она не закричала на меня, не зарыдала — лишь глаза ее расширились от осознания чудовищной правды, а затем девушка убежала.

Я позвонил Ранду и велел сейчас же отправить двух телохранителей за Лией — чтобы тайно, но неотступно следовали за ней и охраняли.

Мою душу раздирал хаос эмоций и чувств. Мне было безгранично жаль, что я ранил Лию, но другим способом невозможно было избавиться от ее тошнотворной заботы, которую я не заслуживал.

Если ложь похожа на яд, отравляющий организм и гасящий в нем огонь жизни, то правда — на огромную каменную глыбу, которую порой без спроса взваливают тебе на плечи: либо научишься идти дальше с этой ношей, давящей болью, либо она тебя впечатает в землю.

Спустя неделю после похорон со мной связался Форсберг и сообщил, что Анни завещала все свои денежные накопления благотворительному фонду, а магазин и дом — мне. Я был ошарашен. Девушки ее возраста не часто задумываются о смерти и принимают меры на случай, если она преждевременно придет за ними.

Мне было невыносимо от мысли, что Анни увидела от меня одно лишь горе, но вопреки этому завещала мне свое имущество. Я понимал, что не вынесу этого, и написал дарственную и на магазин, и на дом на имя Гарольда.

— Почему ты сделал это? — спросил у меня Йорген, когда мы с его отцом обсудили этот вопрос, после чего остались с младшим Скау наедине.

— Я… не могу принять ее дар… Анни была слишком добра ко мне — я ее подвел и не могу… не могу забрать их дом себе, — с трудом объяснил я. Говорить все эти слова было тяжело.

— Я хотел позвать ее замуж. Кажется, она продолжала любить тебя. — Йорген глядел на меня, не отрываясь.

Я отвернулся к окну. Я не мог вынести горечи и осуждения в его взгляде.

Настолько больно мне было в последний раз, когда у меня руках умерла сестра.

Расследование полиции убийства Анни, разумеется, ничего не дало. Я даже не попытался обвинить Нильсонов, потому что, во-первых, понимал, что это бессмысленно, во-вторых, намеревался собственными руками пролить их кровь в отмщение за жизнь каждого дорогого мне человека, которого они убили.

Не успел я очнуться от горя после убийства Анни, как случилась новая беда: умерла от болезни графиня Берг — мать Эйвы.

У меня не было желания сталкиваться с Освальдом, но я не мог не откликнуться на горе Эйвы, поэтому поехал на похороны, а затем — к ним домой.

— Родная, я знаю, что ничем не могу тебя утешить, нет таких слов, которые уняли бы твою боль. Я могу лишь быть рядом. — Я прижал Эйву к себе.

Мы сидели в гостиной.

— И этого достаточно, — прошептала она, кладя голову мне на плечо.

В гостиную вошел хозяин дома. Мне не хотелось находиться рядом с ним, потому я встал, сказав Эйве:

— Быть может, пройдемся, милая?

— Прошу, Аксель, задержитесь, позвольте мне разделить с вами горечь от потери моей супруги. — Берг глядел на меня просительно. Я замешкался, не веря ни единому его слову — очевидно, что граф затеял со мной какую-то игру. — Я вижу, как вы дороги моей дочери, и оттого хочу положить конец нашему с вами конфликту.

Я молча опустился обратно на свое место.

Эйва взглянула на отца с благодарностью, на меня — с немой просьбой в глазах.

Граф разлил из графина виски по двум стаканам: Эйва не употребляла крепкий алкоголь.

— Благодарю вас, граф. — Я принял из его рук свой стакан. — Примите мои соболезнования.

Мы выпили.

— Я слышал, вы работаете на самого императора теперь?

— Так и есть.

— Не каждый удостоится такой чести. К тому же, вы теперь не барон, а граф.

— Жаль только, что я получил свой титул при очень мрачных обстоятельствах, — хмуро отозвался я.

Берг пристально поглядел на меня, но промолчал. Мы провели за светской беседой некоторое время, после чего я проводил Эйву в ее комнату и покинул Бергов.

Ранд заехал за мной. Вид у него был предельно обеспокоенный.

— Дружище, у тебя что-то случилось?

— Да, Аксель, беда у нас в семье… сестра моя четырнадцатилетняя, дуреха безмозглая… в общем, связалась она с подонками какими-то, которые ее на наркоту подсадили… она в больнице оказалась из-за этих мразей. Мать совсем извелась, с сердцем у нее плохо стало. Сначала Арнольд, теперь это…

— Вези меня в больницу, я хочу проведать твою сестру. — Я сам не понимал, зачем это сказал — просто знал, что хочу взглянуть, и все.

— Зачем это вам, барон… ох, простите, граф?

— Я недавно… столкнулся с этой бедой. Одна… знакомая едва не умерла из-за наркотиков. Позволь мне проведать твою сестру, Ранд, дружище.

Он непонимающе глядел на меня, но в итоге все же повез в больницу.

— Она была в реанимации, но теперь ее перевели в обычную палату, — объяснил он, когда мы добрались до места.

Сестра Ранда выглядела не лучшим образом. Впалые щеки, неестественная бледность кожи. На худом лице горели огнем страдания и недоумения большие темные глаза. Сущий ребенок. И сколько таких, как она? Заплутавших, свернувших не туда? Гибнущих, тонущих, нуждающихся в исцелении и спасении? А сколько из них будет исцелено и спасено?

Я пожелал девочке, чтобы она выздоровела и больше не ступала на скользкий путь, насильно вручил сопротивляющемуся Ранду пачку купюр на лечение и реабилитацию его сестры, и мы покинули больницу.

— Куда дальше едем, граф? — спросил Ранд, сев за руль.

— В особняк графа Берга.

Ранд изумленно поглядел на меня, но вопросов не задавал.

Всю дорогу я размышлял о том, что буду говорить отцу Эйвы. Вся проблема была именно в том, что он ее отец. Если бы не это усложняющее все обстоятельство…

— Аксель! — Эйва, увидев меня, выбежала навстречу. — Как я рада, что ты вернулся!

— Я тоже рад, милая. Как ты? — обнял я ее.

— Не очень. Пройдемся?

— Я приехал к твоему отцу, милая, мне нужно переговорить с ним.

— У вас с ним опять какие-то проблемы? — встревожилась девушка.

— Напротив — я очень надеюсь разрешить все наши с ним проблемы.