— Ай! — взвизгнула девушка, увидев его перекошенное лицо. Тут же выронила из ослабевших рук тряпку и по стенке прокралась к выходу из комнаты.

Княжич же, оставшись один, с силой обхватил голову руками и закачался из стороны в сторону, как китайский болванчик. Но не прошло и минуты, как он свалился на стул, где и застыл с медленно шевелящими губами:

— Что же я наделал… Б…ь, что я наделал… Если все всплывет, то это все… Конец…

Сейчас, когда бушевавшие внутри него эмоции — злость на отца и мать, ненависть к своему недругу, желание показать свою смелось и независимость и многое другое — более или менее стихли, он наконец понял, что натворил. Совершенное «по пьяному делу» совсем не походило на шалость или относительно невинное развлечение аристократической молодежи из тех, что не особо осуждалось в столице. Здесь ясно прорисовывалось самое настоящее имперское преступление первой — самой тяжелой — категории, за которые светила или бессрочная каторга или смертная казнь в лучшем случае. В худшем же могли и пытки назначить, правда, именуемые в имперском кодексе об уголовных наказаниях более благообразно — «умиротворительные» процедуры.

— Вот же я недоумок… Черт, настоящий недоумок… — едва не навзрыд, костерил он себя самыми последними словами. И если раньше такое помогало взбодриться и прийти в себя, то сейчас совсем не помогало. Становилось лишь хуже, гораздо хуже. — Просто без башки…

Едва не собственными глазами Сабуров видел, как перед его ногами раздвигается бездонная пропасть. И сейчас она совсем не казалась метафоричной, а, как раз напротив, очень реальной.

— … Черт, черт… Они же найдут ее, обязательно найдут… Весь город на уши подняли, по всем подворотням и подвалам лазают… Конечно, найдут… Боже, найдут, и тогда все…

Сабуров снова обхватил голову руками, словно хотел как в детстве закрыть от всего плохо и страшного. Только сейчас это никак не работало.

— Нужно что-то сделать… Нужно что-то сейчас же сделать, — словно мантру повторял он снова и снова, раскачиваясь на стуле. — Нужно, нужно… чтобы ее не нашли…

И вдруг парень в напряжении застыл, встав на самые цыпочки и едва не падая со стула. Кажется, был выход!

— Я все приберу… Ничего не останется, ни следов, ни концов…

Его губы раздвинулись в улыбке.

— Как говориться, концы в воду… Все просто, очень просто…

Сабуров выпрямился, удовлетворенно хмыкая от найденного выхода. В длинном зеркале, висевшем на стене напротив, отразилась странная, произошедшая с ним, метаморфоза. Вместо жестокого, своенравного молодого оболтуса, привыкшего, что ему все сходит с рук, оттуда смотрел жесткий беспринципный мужчина, готовый ради себя идти по головам всех без исключения. С таким взглядом уже не строили детские козни с краской и грязью в гимназической сумке, а просто убивали…

— Главное, спрятать концы в воду… Сначала Сенька… Он хоть и дурак, но дурак болтливый. Сболтнет что-нибудь лишнее про ту девку и конный двор, след сразу ко мне потянется. А не станет дурака, не станет и следа…

Словно гончая он развернулся в сторону двери. Их садовник сейчас скорее всего в саду с розами возится. Княжна Сабурова как раз по их поводу сегодня возмущалась. Мол, неухоженными, брошенными выглядят, словно у каких-то бродяг.

— В саду и самое место подходящее. В какой-нибудь закуток завести и…

Накинув на себя ветровку, парень вышел из комнаты и снова направился на кухню. Насколько он помнил, где-то там еще оставалось кусок медового пирога. Как раз именно то, что и нужно. Осталось лишь щепотку крысиного яда сверху посыпать.

— Сенька настоящая орясина, шкаф, два на два. Такого ни ножом, ни молотком не возьмешь, а ядом легко, — шептал Сабуров, доставая из кладовой небольшой бумажный пакет с черной крысиной мордочкой, которая злобно скалила огромные клыки. Самый обыкновенный стрихнин за тридцать копеек для травли грызунов в подполе и чердаке. — Вот только потом, что с телом делать…

Ответ и здесь пришел сам собой, и вдобавок, довольно быстро.

— Он же садовник! Вот пусть и копает яму для… себя. А потом пирогом угостится.

Стараясь не касаться крупного ломтя медовика, посыпанного ядом, княжич осторожно завернул его в пергаментную бумагу. Вот и решение первой проблему.

— А потом и в каретный двор наведаемся…

Счастливый смех раздавался в укромном уголке городского парка. За огромными елями, прятавшими этот закуток от нескромных глаз, укрылись трое. Высокий мужчина с уханьем подбрасывал над собой розовощекого малыша в забавной матроске. Кроха ничуть не боялся. Напротив, взлетая к небу, тут же заливался смехом и замолкал лишь тогда, когда снова падал в руки отца. Чуть в стороне, на пестром покрывале, расстеленном прямо на траве, сидела черноволосая женщина, то и дело вскрикивавшая в притворном испуге.

— Миша, Миша, Мишенька, куда так высокого⁈ Сашенька же испугается!

Но малыш снова взлетал вверх, оглашая полянку радостным смехом. Размахивал ручками и ножками, показывая, что ему ничуть не страшно, а даже наоборот, весело.

— Миша⁈ Я прошу тебя. Ой! Ты чего?

Михаил, бывший мастер боя из имперской гвардии, а теперь «боец» у сквада трёх, вмиг потемнел лицом. От улыбки не осталось и следа. Поймав сына, он быстро опустил его на земли и легким толчком отправил в сторону матери. Сам же, выпрямившись, развернулся в сторону.

— Ты? Пришло время отдать долг?

Он знал, что когда-то этот день наступит. Ведь, за все нужно платить. И он готов был заплатить за то, что его и семью поддержали в тяжелое время. Если бы не вовремя предложенная работа в скваде, его семью бы вышвырнули из квартиры, супруга бы стала шлюхой из дешевого борделя, а кроха-сын сгинул от лихорадки.

Невысокий черноволосый парень, вышедший из-за ели, молча кивнул.

— Я готов. Только жену успокою, а то вон вся не своя прям.

Быстро переговорив с женой и успокоив ее, как получилось, мужчина вернулся.

— Что нужно делать, Рафа? С кем-то разобраться по жесткому?

Парень ухмыльнулся и развел руками.

— Ни с кем не нужно разбираться. Поучаствуешь в небольшом спектакле с переодеванием и все… — и вдруг задал странный вопрос. — Когда-нибудь пожарным хотел быть? Короче, хотел — не хотел, а побывать придется. Примеришь блестящий шлем с здоровенной латунной бляхой, робы и огроменный топор…

Точно такие же странные с виду беседы прошли и еще с пятью мужчинами в самом бедном районе города. Всех их когда-то выручил один и тот же неприметный парнишка. Одному дал денег на самого дорого доктора в городе для сильно захворавшей дочки, другому помог отстроиться после пожара, третьего «вытащил» из полицейского околотка, и т. д.

И в каждом случае разговор заканчивался одинаково. Рафи спрашивал, а не хотел ли его очередной помощник стать пожарным? Все, как один, отмалчивались, неопределенно качая головами. Но итог все равно был один и тот же…

Все это затеял Рафи, чтобы освободить Елизавету, единственную дочь главы Отдельного жандармского корпуса столицы Михаила Мирского. Ведь, парень был уверен, что ее похитил его заклятый враг, чтобы ему отомстить.

— Что, пень трухлявый, ждешь поди меня? Охраны нагнал полный дом, новых магов нанял? Думаешь, попробую влезть в дом по старинке — по крыше или через окно? Хрена! Все будет торжественно — с оркестром и фейерверком и зрителями! А тебя, старого хрыча, с аплодисментами…

По прошлому посещению, когда они «краями разошлись» со старым князем, дом Голицыных скорее походил на маленькую крепость, чем на обычный городской особняк аристократа. Толстые каменные стены, массивная кирпичная изгородь с железными штырями на верхушке, узкие окна, больше напоминающие бойницы — все это делало княжескую резиденцию весьма крепким орешком, которую даже небольшим войском взять было бы непросто. А что тут говорить про одиночку, который к тому же вынужден соизмерять силу ради похищенной подруги⁈ Словом, предстояло решить непростую задачу.