Наконец, она справилась. Осторожно приоткрыла дверь спальни, вышла.

— Я готова.

Воронин молчал. И смотрел, не отводя взгляд. Елена не выдержала:

— Почему ты так смотришь? Что-то неправильно?

Мужчина покачал головой.

— Я всегда понимал, что ты красива. Но настолько... Ты в самом деле Елена Прекрасная, без преувеличений!

Пристинская улыбнулась его комплименту. Кажется, в самом деле неплохо получилось. Вечернее платье с глубоким декольте, оставляя открытой спину, мягкими складками опускалось к лодыжкам, к золотистым туфелькам с каблуками-шпильками. Глубокий лазоревый цвет платья подчёркивал небесную голубизну глаз. На шее — никаких украшений, её шея — сама по себе украшение. Только в ушах серёжки-цепочки, золотыми ручейками ниспадающие на плечи, и в уложенных высокой короной волосах блестят золотые нити. На губах золотистая помада и такие же тени на веках — всего два цвета, золотой и лазоревый. В довершении — немного терпкого ночного аромата духов.

— Ох! — спохватилась она, — Такси! Нужно такси вызывать!

— Такси не потребуется, у меня мобиль внизу.

Здание театра больше походило на цирк — бело-голубой цилиндр из стеклопласта, окружённый вездесущей в столице зеленью. Воронин остановил мобиль перед парадным входом. Елена отметила, как паренёк-служитель, помогавший ей выбраться из машины, долго смотрел им вслед. Хорошо, хоть рот не открыл. Несомненно, они с Ворониным были незаурядной парой. «Парой»? — тут же поймала себя на слове.

В зрительный зал они успели ко второму звонку. Зал ещё больше усиливал схожесть с цирком. Круглая сцена возвышалась посередине, напоминая одновременно арену и подиум. Её окружали семь рядов мягких кресел, крутым амфитеатром поднимающиеся к стенам. Никаких занавесов, кулис, оркестровых ям.

Михаил повёл её к креслам верхнего ряда.

— Мне нравится смотреть отсюда, — пояснил. — Хотя, говорят, в первом ряду эффект сильнее.

— Какой эффект?

— Почувствуешь.

Прозвенел третий звонок, и свет начал гаснуть. Нет, вернее сказать, тускнеть. Зал медленно погружался в темноту. Лишь по периметру сцены горели слабые матовые фонарики, ничего не освещая. Елена непроизвольно напряглась, не зная, чего ожидать. И всё равно вздрогнула, когда столб ослепительно-яркого света упал из-под купола. От невозможного контраста тьма в зале сделалась непроницаемой, даже лица сидящего рядом Михаила не разглядеть. На мгновение показалось, что она осталась одна, и Пристинская судорожно вцепилась в руку спутника. Тот ответил на пожатие, взял её пальцы в ладонь.

На сцене в ярком столбе света стояла обнажённая девушка. Руки безвольно опущены вдоль тела, голова склонена, ни малейшего движения, даже дыхания не заметно, будто статуя из снежно-белого мрамора.

Свет погас так же неожиданно, как возник. По сцене заскользили приглушённые сполохи самых невообразимых цветов. Миг, когда девушка начала двигаться, Елена не уловила. Как не смогла понять, когда появилась музыка. Откуда она исходит, определить тоже не удавалось. Звучал сам воздух, заставляя вибрировать каждую клеточку тела. Движения танцовщицы, вначале робкие, становились увереннее и увереннее. Теперь невозможно было разглядеть фигуру девушки целиком. Мягкий призрачный свет выхватывал из темноты сцены руку, плечо, бедро, грудь. Свет — тень, свет — тень. Странный, непонятный танец, странная музыка. Хотя нет, Елена понимала смысл танца. Это был танец просыпающегося желания. Юное тело с нетерпением ждало любви, пока не понимая этого. Свет — тень, свет — тень.

В какой-то миг Пристинская осознала, что девушка на сцене не одна. Рядом, скрытый неверными сполохами, кружил в танце партнёр. Свет — тень. Он был опытен и настойчив и в то же время нежен и ласков. Всё ближе его сильные руки, чувственные губы, переполненное желанием тело. Свет — тень. И девушка спешит навстречу этому страстному призыву. Ей хочется отдать себя всю, без остатка, она рвётся навстречу... И ускользает в последнюю секунду, страшась неизвестности, не зная, что получит взамен. Свет — тень, свет — тень.

Сцены, зала с замершими в креслах зрителями, более не существовало. Елена кружила в вечном танце любви. Она ощущала прикосновения рук, нежную упругость губ, тепло мужского тела. Свет — тень. Всё обещало любовь и неземное блаженство. Один шаг, и она не сможет противиться неизбежному. Тело не хотело подчиняться, оно диктовало свою волю. Оно позволяло бездонному омуту желания поглотить себя. Оно жаждало этого, прочее не важно. Свет — тень, инь — янь…

В зале вспыхнул свет. Сцена была пуста, но зрители продолжали сидеть неподвижно, словно пригвождённые к креслам. Ничего удивительного — они не могли встать, они были там, в волшебной стране, за завесой реальности. Елена смутилась, понимая, что и она возбуждена до предела. Страшно даже пошевелиться. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов-выдохов, чтобы успокоиться. И тут зал взорвался аплодисментами. Было странно аплодировать пустой сцене. Но в этом театре всё странно.

Пристинская повернулась к спутнику.

— Конец? Такое короткое представление?

— Короткое? Почти час. На самом деле перед нами танцевали шесть пар исполнителей.

— Шесть пар?! — изумилась Пристинская. — А я и не заметила, когда они менялись. И время так быстро пролетело.

— Я же предупреждал об эффекте.

На улице уже было темно и довольно свежо — осень исподтишка отбирала у лета права. Елена слегка озябла, пока Воронин отдавал парню-служителю жетон, и им подгоняли машину. Подумала, что это хорошо, на холоде дурман необычного представления быстрее выветрится из головы. Но в салоне оказалось тепло, терпкий аромат вновь закружил голову, и окончательно вынырнуть в реальность не получилось. И замечательно! Свет — тень…

— Где мы продолжим вечер? — обернулся к ней Михаил, едва мобиль вырулил на магистраль.

Пристинская пожала плечами. Да где угодно! Неприемлем лишь один вариант — вернуться в гостиничный номер и лечь спать в одиночестве. После такого представления это было бы выше человеческих сил.

— Предлагаю заехать в кафе неподалёку. Маленькое и весьма уютное. Оно так и называется — «Уют». Правда, у них есть «недостаток» — спиртного не подают. Исключительно фирменные коктейли, тонизирующие и укрепляющие.

— Замечательно, я не употребляю спиртное. У дедушки в доме его никогда не водилось, вот и выросла трезвенницей. Разве что бокал шампанского в исключительных случаях. Я вообще не понимаю, для чего нужен алкоголь? Чтобы расслабиться, снять внутренний самоконтроль?

— Ты не права. К хорошим напиткам нельзя относиться как к средству для снятия напряжения. Точно так же, как мы кушаем изысканные блюда не для того, чтобы насытиться.

— А я не гурман и ем, когда голодна. У тебя, Миша, превратное обо мне представление. Во мне нет ничего изысканного и утончённого. Питаюсь кашами и супчиками, пью сок, дома хожу в тапочках и спортивном костюме. Отпуск провожу в глуши, где побольше природы и поменьше людей, чтобы не думать о макияже, причёске, одежде, педикюре и тому подобных условностях. В музыке и живописи совершенный профан. А если бы ты увидел, что я читаю... — не удержавшись, Елена хихикнула, — ...ты бы в ужас пришёл.

Воронин снова посмотрел на неё. Его глаза смеялись. Но не обидно, а тепло и ласково.

— Ты самая удивительная и чудесная женщина в мире! Только...

— Что «только»? — Елена насторожилась.

— Мы уже приехали.

Кафе напомнило Елене соты. В каждой нише-ячейке — столик и пара мягких маленьких стульчиков. Светильники-свечи оставляли зал погружённым в полумрак.

— Если ты не очень голодна, предлагаю ограничиться коктейлем и фруктами. Не стоит перегружать желудок на ночь. К тому же коктейль довольно питательный.

— Ммм… я голодна, но я с тобой соглашусь. Оценим твою рекомендацию.

Воронин подозвал официантку. Одежда девушки состояла из хрустальных туфелек и треугольника бикини. Прочие предметы туалета заменяли мазки серебристой краски, таинственно мерцающие в отблесках свечей на столиках. Казалось, начатый в театре спектакль продолжался.