— Что это была за песня?

— Не знаю, очень старая. Дочери где-то раскопали.

— На сегодня песен хватит, — Карина положила гитару. — Вы празднуйте, а нам пора баиньки.

— Я провожу! — вскочила Диана. — Господин советник, вы не против, если вас немного поохраняет инспектор Тагиров? Мы с сестрой посекретничаем.

Проводив взглядом дочерей и внуков, Берг повернулся к Елене.

— Хорошие у меня девочки?

— Очень. Завидую вам.

Советник взглянул на неё и грустно вздохнул. Будто предчувствовал что-то и сожалел. У Пристинской тревожно сжалось сердце.

— Почему вы так на меня посмотрели?

— Нет, нет, не обращайте внимания! — смутился Берг и поспешил сменить тему разговора: — Диана говорила, вы собираетесь уезжать? Надоели мы вам?

— Что вы! Но нужно и честь знать, я и так у вас загостилась.

— Да, конечно, у вас много собственных дел, нельзя весь отпуск на наши затеи растрачивать. У меня к вам одна просьба: перед отъездом зайдите ко мне в кабинет.

Пристинская удивлённо посмотрела на него, ожидая продолжения. Но Берг молчал, вслушиваясь в ночную тишину. Она тоже прислушалась невольно. Ничего, лишь потрескивали, догорая, угли в костре.

[1] Стихи Натальи Федоренко.

К утру погода испортилась окончательно. Елена вышла на террасу и невольно поёжилась — зябко. Сизые тучи заволокли плотным одеялом небо, унылое бесцветное море с безнадёжным упорством било волна за волной в промокший пляж и, довершая картину, сеял мелкий осенний дождь. Бергу повезло, осень подарила ему последний погожий денёк. А для Пристинской это стало ненавязчивым напоминанием, что пора возвращаться домой. Ничего конкретного так и не было сказано за без малого неделю пребывания в этом странном доме. Одни намёки и догадки.

Она вернулась в дом, направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Зачем советник просил зайти? Решился сказать хоть что-нибудь? Или просто попрощается?

Берг сидел за компьютером, откинувшись на спинку кресла. Размышлял о чём-то.

— Доброе утро! Можно? — Елена остановилась в дверях. — Вы просили…

— Доброе утро! Заходите Леночка! — Берг приветливо кивнул. Встал, уступая место: — Я вас задержу буквально на несколько минут. Присядьте.

Пристинская опустилась в кресло, взглянула на монитор. Там плавали аквариумные рыбки.

— Как я и предупреждал, рассказать что-либо о событиях, связанных с экспедицией на Горгону, не имею права. Зато я могу рассказать другую историю. По ведомству СБК она не проходила, я занимался нею, так сказать, в частном порядке.

Примерно месяц спустя после гибели экипажа «Христофора Колумба» случилось ещё одно трагическое событие. Вполне заурядное — автокатастрофа. На горной дороге столкнулись легковой мобиль и автоцистерна, перевозившая сжиженный водород. Обе машины сорвались с обрыва. Водитель тягача успел выпрыгнуть, а женщина, управлявшая легковым мобилем, погибла. У неё не было ни единого шанса спастись — цистерна упала сверху на легковушку, раскололась от удара, образовавшаяся гремучая смесь взорвалась. Спасатели нашли на месте катастрофы лишь оплавленный металл. А через две недели супруг погибшей покинул территорию Европейско-Российского Союза. Причём, вдвоём с новой подругой.

На Земле эта пара задержалась недолго. Как раз тогда Фонд Джорджа Вашингтона завершал комплектовать свою колонию. Они улетели на транспортной барже уже в качестве официальных супругов. Обыденная житейская история вроде бы. Но если вспомнить, что собой представляла та колония, история превращалась в довольно занимательную. Планета Вашингтон была в своё время признана условно-пригодной для колонизации. Большую часть поверхности её покрывают многокилометровые ледники, лишь полоса суши вдоль экватора не скована вечной мерзлотой. Здесь теплится жизнь, приспособившаяся к короткому холодному лету и долгой суровой зиме. Оазис вполне может поддерживать колонию с ограниченным количеством населения. Но самое главное, гляциологи определили, что ледниковый период на Вашингтоне миновал свой пик, и в последующие два-три столетия климат на планете кардинально изменится. Следует лишь немного подождать.

Большинство землян ждать не хотело. Большинство, но не все. Фонд Джорджа Вашингтона основали люди, не утратившие веру в принципы своих далёких предков, писавших Конституцию Соединённых Штатов. Они решились на дерзкий социальный эксперимент — откатить человеческую историю назад к рубежу девятнадцатого-двадцатого веков и попытаться пройти весь последующий путь заново, вдали от Земли, изолировавшись от любого внешнего влияния.

Основатели фонда выкупили права на ледяную планету и начали вербовать желающих участвовать в эксперименте. Колонистам гарантировались суровый климат, тяжёлый физический труд, примитивные условия жизни и — личная свобода. Отбор проводился только по двум параметрам: крепкое здоровье и хорошая наследственность. Основатели верили, что когда-нибудь Вашингтон станет цветущей планетой, заселённой расой сильных свободолюбивых людей.

Всё это Пристинская знала и без рассказа Берга. Но какое отношение имеет к ней пара, променявшая вполне ощутимого журавля в руках на сомнительную синицу в небе? Поймав её вопросительный взгляд, советник улыбнулся и, подойдя к столу, набрал на клавиатуре код.

— Имена Инги и Генриха Брунхартов, а также Алисы Конвей вам, конечно, ни о чём не говорят? А фотографии? Двадцативосьмилетней давности, разумеется.

Фото появлялись на экране по очереди. Первым — мужчина лет сорока. Худощавое лицо с заметными залысинами, серые задумчивые глаза. Затем полная темноглазая женщина с короткой стрижкой и ямочками на щеках. Это лицо показалось Елене смутно знакомым, но привязать имя Инги Брунхарт к чему-то в памяти она не могла. Последней на экране появилась ещё одна женщина. Огненно-рыжие кудри, синие глаза, алые губы. Яркая внешность, запоминающаяся. Но… те же ямочки на щеках и задорно вздёрнутый носик.

Елена удивлённо повернулась к Бергу. Предвосхищая её просьбу, он вывел на экран фотографии обеих женщин одновременно. Сомневаться не приходилось — Инга Брунхарт и Алиса Конвей были одним и тем же человеком. Пристинская пожала плечами:

— Надо понимать, госпожа Брунхарт всё же получила свой шанс? Автокатастрофа была подстроена?

Берг не ответил, продолжал манипулировать с изображениями. Фото Алисы Конвей исчезло, а лицо Инги Брунхарт начало меняться. Пропали излишняя округлость щёк и складка на шее, волосы стали длиннее и приобрели русый цвет, глаза тоже изменились.

У Пристинской внезапно перехватило дыхание.

— Это же… тётя Лена! Елена Коцюба, мамина подруга. Но она же…

— Это лишь предположения. Верны ли они — проверить невозможно. Когда последняя баржа с переселенцами на Вашингтон покинула Солнечную систему, связь с колонией прервалась согласно условиям эксперимента. Возможно, он пройдёт успешно, и через сотни лет потомки нынешних колонистов построят звездолёты и прилетят на Новую Европу. А возможно и нет. Авантюрный эксперимент закончится крахом и вымиранием.

Он помолчал, потом развёл руками.

— Собственно, это всё, что я могу рассказать.

Пристинская ещё раз посмотрела на глядящее с экрана лицо Коцюбы, перевела взгляд на советника.

— Спасибо и за это, — она поднялась. — И за гостеприимство.

— Не за что, Лена! Я рад был с вами познакомиться. Будет возможность, приезжайте.

Следующее утро Пристинская встречала далеко от провинциального Крыма, от удивительных людей, встреченных там. В самом сердце Евроссии — в столице. Рядом с любимым.

Елена открыла глаза, сладко потянулась. Знакомая постель, знакомая комната с зеркальным потолком. Она повернула голову. Воронин ещё спал. Какое неожиданно-детское у него сейчас лицо! Морщинки вокруг глаз разгладились, губы бантиком, совсем как большой ребёнок. Захотелось обнять и прижать к груди. На мгновение промелькнуло в памяти лицо Тагирова, удивлённо-испуганные глаза, вздрогнувшая рука. Ещё немного, и нафантазировала бы себе любовь с первого взгляда. Вот она, её настоящая любовь, лежит рядом, близкая и родная. И не нужно ничего придумывать!