– Как ты себя чувствуешь? Без огромного живота ты выглядишь гораздо лучше, – сказал он в привычной язвительной манере, давясь собственным слезами.

– Чувствую… облегчение… – с трудом проговорила Анна.

– Я рад, что все закончилось. Ты родила настоящего воина, повитуха вынесла Уиллу такой огромный сверток. Я подумал, что там теленок, а не человеческий младенец.

Тристан сжал ледяную ладонь Анны, и она едва ощутимо стиснула его руку в ответ. Ему хотелось рыдать от осознания происходящего, но он отказывался в это верить. Чувствовал, как отчаяние и обреченность заполняют все пространство комнаты, лишая его кислорода.

– Ты был прав тогда…

– Насчет чего?

– Помнишь, ты говорил… – Анна тяжело сглотнула и закрыла глаза. Ее веки были воспаленными и красными. – Говорил, что я забуду про все муки, когда рожу ребенка и обязательно его полюблю. Так и случилось.

– Ну вот видишь, а ты переживала, что будешь ужасной матерью.

Ее губы тронула еле заметная улыбка.

– Он такой хорошенький.

Тристан отвернулся к окну, чтобы собрать остатки воли и самообладания и не расклеиться перед Анной.

– Это все потому, что он похож на тебя, – без тени стыда соврал Тристан. – Будь он похож на моего братца, был бы отвратительным, вечно плачущим, капризным младенцем.

Она усмехнулась. Вернее, еле слышно вздохнула, приподняв уголок губ.

– Ты его видел?

– Да, – снова соврал Тристан. – Твой сын очарователен.

Анна пристально посмотрела на него, и Тристану на мгновение показалось, что на него смотрит Рэндалл. Воспоминание о сводном брате отозвалось болью в груди.

– Позаботься о них, Тристан…

– Что?..

– Позаботься о них… о Уилле и маленьком Рэндалле. Уилл… он не справится с горем в одиночку, прошу, будь рядом.

Тристан упрямо покачал головой, сильнее сжимая ее руку.

– Анна, что ты такое говоришь?

По ее щекам покатились слезы, и она судорожно всхлипнула.

Тристан придвинулся ближе и прижался губами к ее щеке, стирая соленую влагу.

– Анна, крепись, ты обязательно пойдешь на поправку, вот увидишь.

Она покачала головой. Ее кожа была холодной и липкой от пота, но Тристан продолжал покрывать ее щеки и лоб нежными поцелуями, пытаясь насытиться приятным теплом, которое покидало ее тело с каждой секундой.

– Ты обещаешь мне, Тристан? – спросила Анна еще тише.

Он немного отстранился и обхватил ее лицо ладонями.

– Анна, пожалуйста, не надо.

– Обещай…

Тристан с трудом проглотил слезы и тихо ответил:

– Обещаю.

– Помнишь ту ночь в саду перед свадьбой?

– Помню. – У Тристана даже не хватало сил строить длинные предложения, а горло жгло от подступивших слез.

– Я просила тебя не прятать от людей красоту своей души… Обещай мне, что найдешь в себе силы справиться. Ты сможешь, ты сильный.

Тристан покачал головой, прикусив щеку. Ни черта он не сильный. Он готов был сейчас разрыдаться как малое дитя.

– Умоляю, обещай!

Еще больше слез покатилось из ее глаз.

– Хорошо, обещаю.

Анна с облегчением вздохнула и прикрыла глаза. На короткий миг Тристану показалось, что ей стало лучше, но потом она приподняла трясущуюся как при лихорадке руку, и он понял, что это была лишь его иллюзия. Она потянула за цепочку на шее и выудила из-под сорочки медальон. Тот самый медальон с выгравированными на нем ландышами, который он подарил ей на свадьбу.

– Пусть это останется у тебя в память обо мне. – Анна вложила медальон в его руку.

– Надеюсь, там не портрет Уилла? – спросил он, выдавив из себя ухмылку.

Она тоже слегка улыбнулась.

– Нет, посмотри.

Тристан открыл медальон и судорожно всхлипнул.

Засушенный бутон ландыша. Негласный символ их запретной любви.

Эта была последняя капля.

Он снова наклонился к Анне и прикоснулся к ее губам в трепетном, едва чувственном поцелуе.

– Я люблю тебя, Джоанна.

– И я тебя люблю, – ответила она дрожащим от слез голосом. – Береги себя.

Тристан больше не мог сдерживаться, и одинокая слеза спустилась по его щеке.

– Не оставляй меня, Анна, умоляю.

– Так надо… – Она коснулась нежными пальцами его волос. – Позови Уилла, я должна попрощаться.

Тристану казалось, что над его головой был занесен меч и уже совсем скоро холодная сталь обрушится на шею. Он поцеловал Анну еще раз и, не оборачиваясь, направился к выходу. Перед дверью он вытер слезы и поправил растрепавшиеся волосы.

В коридоре толпились слуги и несколько советников Уилла. Сам Уилл сидел в кресле и неловко баюкал в руках младенца.

Даже не взглянув на отвратительно белый сверток, Тристан обратился к брату:

– Уилл, тебя ждет Анна.

Уилл встрепенулся и взглядом попросил служанку забрать ребенка.

– Как она? Зачем она тебя звала? – сыпал он вопросами, поднимаясь с кресла.

– Иди же! – прикрикнул Тристан и устало рухнул в освободившееся кресло.

Он неподвижно просидел около пятнадцати минут, сжимая в руках медальон, прежде чем услышал оглушительный вопль, будто кто-то подстрелил дикого зверя. Осознание затопило его беспросветной тьмой и горем. Ему хотелось сбежать, спрыгнуть с крыши или утопиться в море – что угодно, лишь бы не слышать этот вопль и не чувствовать зияющую дыру в сердце, которая образовалась с уходом Анны.

Его светлая, любимая Анна…

Он хотел отправиться за ней на тот свет, но не мог. Он обещал.

Тристан открыл глаза.

Лорды-советники о чем-то перешептывались, стоя у окна, понурив головы, а служанки тихо шмыгали носами и утирали глаза платками. Кэрол, личная служанка Анны, куда-то ушла вместе с ребенком.

Тристан поднялся с кресла и твердой походкой двинулся в комнату.

Уилл продолжал истошно кричать, стоя на коленях перед кроватью Анны и сжимая ее руку.

В первую секунду Тристану хотелось наорать на брата, сказать, чтобы не сжимал хрупкое запястье так сильно, ведь Анне будет больно. Но потом он понял, что она больше не чувствует боли.

Она ушла.

Тристан подошел к кровати и заставил себя посмотреть на Анну. Она лежала, чуть склонив голову набок и положив свободную руку на плоский живот поверх одеяла. Ее неподвижные глаза были устремлены сквозь окно на синеву неба. Ему казалось, что она вот-вот моргнет, повернется к нему, одарив ласковой, теплой как весеннее солнце улыбкой, и скажет, что с ней все хорошо. Но Анна продолжала смотреть в небо, а ее взгляд становился все более пустым и холодным, будто последние крупицы ее светлой души покидали бренное тело.

Слегка подрагивающей рукой Тристан закрыл ее глаза, после чего подошел к рыдающему Уиллу и опустился перед ним на корточки. Он аккуратно высвободил хладеющую руку Анны и прижал его голову к своему плечу, крепко обняв.

– Крепись, брат, ты должен быть сильным ради нее и вашего сына.

Октябрь, 1135 г. со дня Разделения

Следующие три дня пролетели для Авроры словно в тумане.

Она почти не помнила тот день, когда получила известия. Тина потом рассказала, что она исцарапала лицо Томасу, дралась со служанками, которые пытались ее утихомирить, пока не пришел Закария и не усыпил ее иглой. Когда пришла в себя, ее опоили дурманящим снадобьем, и она проспала до следующего утра.

На второй день Аврора плакала. Без остановки, до хрипоты в горле, до жжения в глазах и жуткой головной боли. Она ничего не ела и не пила, не ходила к Райнеру и просто желала умереть. У нее даже проскальзывала мысль выпрыгнуть из окна.

«Связанные ритуалом единения души находят друг друга даже после смерти», – вспомнила она слова жены Нила.

Всего несколько секунд боли, и она бы снова увидела любимые серые глаза.

Но совершить задуманное ей не удавалось, потому что Закария не покидал ее покоев. За все то время, что она давилась рыданиями, он не проронил ни слова и ни разу не отвел от нее мрачного, сосредоточенного взгляда.

На третий день к ней пришла Тина и сказала, что Райнер полдня плакал от голода, но отказывался брать грудь кормилицы. Тогда к Авроре вернулась крупица здравомыслия и уничтожающее чувство вины. Убиваясь собственным горем, она совсем забыла про сына. А ведь обещала Рэндаллу заботиться о нем.